Ключи от заколдованного замка - Бадигин Константин Сергеевич - Страница 10
- Предыдущая
- 10/92
- Следующая
Несмотря на преклонный возраст, купец продолжал умножать свои капиталы и не очень разбирался в средствах, когда дело касалось выгоды. Конечно, с годами он стал осторожнее. Ссылка в Иркутск за злоупотребление по винному откупу его кое-чему научила. Со смертью Григория Шелихова он помышлял вовсе отстранить вдову Наталью Алексеевну от прибылей с американских промыслов.
Наконец пришел черед Голикова. Лакей торжественно пригласил его в кабинет.
Иван Ларионович от долгого ожидания упал духом и не знал, как начать разговор. Кабинет князя давил на него своей роскошью, да и сам князь, кавалер многих орденов, с голубой лентой через плечо, выглядел весьма представительно и неприступно.
— Кто таков? — спросил Петр Васильевич, взглянув на сибирскую поддевку и лаковые сапожки гармошкой.
— Именитый курский купец Голиков, ваша светлость.
— Голиков! — Князь стал вспоминать: — Голиков… постой, постой, да ведь ты много томов написал, «Деяния Петра Великого» называются, бумагомаратель…
— Это не я написал, ваша светлость.
— Но ведь и тот Голиков — именитый курский купец.
— Так точно, ваша светлость. Иван Иванович Голиков.
— Значит, родственники?
— Родственники, ваша светлость.
Петр Васильевич несколько раз прошелся по комнате. Он думал о подарке для своей приятельницы. Сегодня она празднует свои именины. Князь был невысокого роста, с крупным носом, редкими седыми волосами, розовым, как у младенца, лицом.
— Ну, садись, — сказал князь, перестав ходить и усевшись в мягкое кресло. — Говори, с чем пришел?
— На купеческую вдову Шелихову с жалобой, ваша светлость.
— Постой, постой, недавно госпожа Шелихова всемилостивейше пожалована в дворянское Российской империи достоинство, с правом продолжать торговлю на первоначальных основах. Так я говорю?
— Так, ваша светлость. — Голиков вынул платок и утер набежавшие слезы.
— Запомни, она теперь госпожа Наталья Шелихова. И чего же ты хочешь?
— Теперешняя объединенная компания только одна ширма для купцов Шелиховых. Они хотят владеть всеми меховыми промыслами в Америке, а другим купцам ходу не давать.
— Зачем же так? — Князь Лопухин переложил бумаги у себя на столе. — Вот ваше сочинение: «Во имя всевышнего бога лета тысяча семьсот девяносто осьмого, августа в третий день, американской и иркутской коммерческой компании компаньоны, приняв в предмет государственную пользу, старанием именитых граждан Рыльского, Шелихова и курского Голикова…» Твое здесь имя проставлено?
— Мое, ваша светлость.
Лопухин перелистал несколько страниц, мелко исписанных.
— Тут еще пункт в параграфе третьем: «Поелику соединение компаний наших последовало от единодушного общего согласия и в намерении о том, чтобы общими силами российскую коммерцию в Северном, Северо-Восточном и Тихом морях умножить, усовершенствовать и учинить навсегда прочную, то быть по силе договоров и постановлений наших обоим нашим компаниям на вечные времена соединенными под названием Соединенной американской компании». Видишь как — на вечные времена! А ты хочешь, и года не прождав, растоптать?! — Князь грозно посмотрел на Голикова.
— Ваша светлость, так я для пользы отечеству стараюсь. Не справиться простым купцам со всеми делами. Мы губернатора коронного хотим на тот великий край. Пусть там царская власть, как и во всей России.
— А как промышлять зверя будете?
— Как раньше промышляли, когда компании не было, так и будем промышлять, ваша светлость… Всяк купец себе хозяин.
Лопухин мельком просмотрел весь соединительный акт.
— Ничего не понимаю. Здесь все написано вразумительно, и я не вижу причины…
— Ваша светлость, мы, купцы Голиковы, приглашаем вас стать нашим пайщиком. От дохода промысла вы будете получать десять суховых паев.
Неожиданное предложение удивило князя. Он долго молчал.
Голиков не раз вынимал платок и вытирал глаза. Слезы одолели его.
— Что значит сухой пай?
— Полный пай, ваша светлость.
— Сколько же мне придется на десять паев?
— Двадцать тысяч в год, ваша светлость.
— Двадцать тысяч! Неужели так много?
— В этом году, ваша светлость, мы продали десять тысяч морских бобров по сто рублей шкурка да сто тысяч котиков по пять рублей, хвостов бобровых по восемь рублей. И за другие меха получено немало. Выручили на меховой торговле в Кяхте около двух миллионов.
Петр Васильевич теперь удивился по-настоящему.
— И другие так промышляют?
— Некоторые так, другие меньше.
Купец Голиков внимательно посмотрел на князя и несколько приободрился.
А Петр Васильевич читал письмо Натальи Шелиховой. Она писала: «Каждое промысловое судно принадлежит особенному хозяину, который и не думал щадить ни алеутов, ни зверей, приносящих ему богатство. Они не думают о будущем. Мой покойный супруг Григорий Шелихов предвидел истребление зверей и предложил всех купцов соединить в одно общество, чтобы управлять им по предложенному плану». «Что мне какие-то алеуты или звери? Больше их будет на свете или меньше… — подумал Петр Васильевич. — Двадцать тысяч на земле не валяются».
— У тебя есть проект?
— Так точно, ваша светлость.
Иван Ларионович извлек из кармана поддевки сложенные трубочкой несколько листиков бумаги.
— Примите, ваша светлость.
Князь бросил бумаги на стол.
— Не уезжай из Петербурга. Через месяц наведайся.
Иван Ларионович возликовал и осмелился поцеловать пухлую руку князя, унизанную перстнями.
— Ваша светлость, премного благодарим. По гроб жизни обязаны вашей светлости, — кланялся он. — Не откажите принять на память. — Купец вытащил из кармана перстень с большим алмазом.
— Спасибо, братец, на память возьму, перстень мне нравится.
И подумал: «Три тыщи перстень стоит, порадую сегодня Машеньку».
Выйдя из княжьего дома, Голиков забрался на дрожки и приказал кучеру везти его в трактир. В это же время человек с печальным морщинистым лицом, на углу ожидавший купца, перебежал улицу, неуклюже влез в седло и рысью пустил свою лошадь за купеческими дрожками.
Усевшись за стол в знакомом трактире, Иван Ларионович заказал обильный обед и послал кучера за своим поверенным.
Человек с печальным лицом, закинув поводья своего коня за коновязь, тоже вошел в трактир и занял место поблизости от купца Голикова.
Поверенный Ивана Ларионовича считался в Петербурге солидным правоведом, имел собственную контору у Гостиного двора. Он не заставил себя ждать. Вскоре половой подвел к столу купца небольшого человечка в очках, похожего на чиновника мелкого пошиба.
— Как поживаете, дорогой Иван Ларионович?
— Вашими молитвами, Петр Федорович.
— Есть что-нибудь новенькое?
— Клюнул его светлость.
— Рассказывайте, рассказывайте, мой друг, — заторопил стряпчий.
— Сначала выпьем по махонькой, закусим чем бог послал.
Знакомцы некоторое время молчали. Петр Федорович основательно навалился на еду. Иван Ларионович только делал вид, будто ест. Последнее время он питался исключительно жидкой кашицей и теплым молоком, в котором размешивал яичный желток.
— Значит, клюнул князек! Хе-хе… — Стряпчий дожевал кусок мясного пирога и запил квасом. — Позвольте спросить, какова приманка?
— Двадцать тысяч, — вздохнул купец. — Дай бог, если все по-прежнему станет и я свои промыслы верну — двадцать тысяч мне просто тьфу, плюнуть и растереть.
— Неужто, Иван Ларионович? Двадцать тысяч деньги большие.
— Его светлость за эти деньги мне промыслы вернет. Как ты думаешь, Петр Федорович, сумеет князек кашу сварить?
— Сварит. Ежели самому трудно, дочь попросит. Она-то запросто. Говорят, император по ее слову и в печку полезет. — Петр Федорович подмигнул купцу и выпил еще рюмку крепкой водки.
Человек с печальным лицом старался не пропустить ни одного слова. От усердия он сопел, раскрыв рот и вытянув шею. А услышав, что было нужно, расплатился с половым, вышел из трактира и снова взгромоздился на свою лошадку.
- Предыдущая
- 10/92
- Следующая
