Антология современного анархизма и левого радикализма. Том 2 - Негри Антонио - Страница 15

О нейтрализме нужно поговорить отдельно и основательно. Некоторые приравнивают нейтрализм к своего рода испорченному меркантилизму. Суть данного типа поведения заключается в том, чтобы взять, что можно, с обеих сторон. В действительности нейтрализм порожден «холодной войной». Если сохранение нейтралитета позволяет слаборазвитым странам получать экономическую поддержку с обеих сторон, то отсюда вытекает лишь одно: ни одна сторона не будет оказывать колониям помощь в необходимых масштабах. Эти буквально астрономические денежные суммы, которые вкладываются в военные исследования, эти инженеры, которые становятся техническими специалистами по подготовке ядерной войны, за пятнадцать лет смогли бы поднять уровень жизни в слаборазвитых странах на 60 %.

Итак, мы видим, что подлинные интересы слаборазвитых стран не предполагают затягивания или обострения «холодной войны». Однако никто не собирается спрашивать у них совета. Следовательно, когда предоставляется случай, они пытаются выйти из рамок двухполюсной системы. Но разве могут страны третьего мира действительно остаться вне этой системы? В настоящий момент Франция проводит ядерные испытания в Африке. За исключением выдвижения разных предложений, проведения митингов и разрыва дипломатических отношений, мы не можем сказать, что странам Африки удалось существенно повлиять на позицию Франции по вопросу проведения испытаний ядерного оружия на их территории.

Нейтрализм порождает особое умонастроение у населения стран третьего мира. В повседневной жизни оно проявляется в бесстрашии и фамильной гордости, которая странным образом напоминает вызов. Намеренный отказ от компромисса и упрямая воля, не знающая никаких ограничений, вызывают ассоциации с поведением бедных, но гордых юнцов, которые готовы шею себе свернуть, лишь бы только последнее слово осталось за ними. Все это ошарашивает западных наблюдателей, ибо, по правде говоря, между тем, какими эти люди хотят казаться, и тем, что у них на самом деле за душой, пролегла огромная пропасть. Эти страны, у которых нет ни трамваев, ни войск и ко всему прочему ни гроша, не имеют никаких оснований для бравады, да еще при свете дня. Должно быть, они притворяются. Третий мир часто производит впечатление прыгающего от радости. По определению, он должен получать еженедельную порцию кризисов — для компенсации. Наибольшее раздражение вызывают лидеры этих опустошенных стран. Они говорят слишком громко, и тебе хочется заткнуть им рот. Но ты ошибаешься. Нынче они просто нарасхват — им дарят букеты, приглашают на обед. Мы даже ссоримся за право завладеть ими. Вот это и есть нейтрализм в действии. Национальные лидеры на 98 % неграмотные люди, зато литературы о них написано немеряно. Они много путешествуют. Вообще-то правящий класс и студенты слаборазвитых стран — это настоящая золотая жила для авиакомпаний. Высокопоставленные чиновники из Африки или Азии за один месяц могут прослушать курс социалистической плановой экономики в Москве и посетить учебные занятия по рыночной экономике в Лондоне или Колумбийском университете. В своей области главы африканских профсоюзов мчатся вперед семимильными шагами. Только они получили доступ к управлению, как тут же решили превратить профсоюзы в автономные организации. В их распоряжении нет пятидесятилетнего опыта профсоюзной работы в условиях индустриально развитой страны, однако им уже известно, что отмежевывающееся от политики профсоюзное движение бессмысленно. Они не вступили в рукопашный бой с буржуазной машиной и не развили свое самосознание в процессе классовой борьбы. Однако, возможно, в этом нет необходимости. В дальнейшем мы увидим, что это стремление к подведению общих итогов, которое, становясь карикатурным отражением самого себя, нередко принимает форму поверхностного интернационализма, является одной из самых главных особенностей слаборазвитых стран.

Давайте вернемся к столкновению между местным жителем и колонизатором и рассмотрим его отдельно. Мы уже видели, что оно принимает форму открытой борьбы с использованием оружия. В исторических примерах недостатка нет: вспомним Индокитай, Индонезию и, разумеется, Северную Африку. Но мы не должны упускать из виду тот факт, что вооруженный конфликт мог разразиться где угодно, скажем, в Гвинее или в Сомали. Более того, в наше время он может вспыхнуть в любом месте, где колониализм намеревается остаться — в Анголе, например. Проявления вооруженной борьбы доказывают твердость людей, решивших доверять исключительно насильственным методам. Тот, о ком они всегда говорят, что единственный язык, который он понимает, — язык силы, сам начинает разговор на этом языке. В действительности колонизатор собственноручно показал ему, как он должен поступить, если захочет обрести свободу. Местный житель обращается к тому же самому аргументу, сформулированному колонизатором. По иронии судьбы, стороны поменялись местами, и теперь местный житель утверждает, что колонизатор ничего, кроме силы, не воспринимает. Законность своего существования колониальный режим поддерживает при помощи силы. Он никогда не делал попытки скрыть такое положение вещей. Каждая статуя, будь то памятник Фейдхербу или Лиотею, Буго или сержанту Бландану, — все эти застывшие конкистадоры, попирающие землю колоний, не перестают всем своим видом заявлять: «Мы находимся здесь благодаря нашим штыкам...»[9] Эту фразу можно легко закончить. Во время вооруженного восстания каждый колонизатор руководствуется простой арифметикой. Такие расчеты не удивляют других колонизаторов, но что важно отметить, не удивляют они и местного жителя. Начинается все со следующего рассуждения. Противоречие между «ними» и «нами» вовсе не носит парадоксальный характер. И действительно, у нас уже была возможность убедиться в том, что колониальный мир организован по принципу, который описывается в манихействе, т.е. он жестко разделен на части. И когда, устанавливая точные правила игры, колонизатор приказывает каждому представителю карательных сил застрелить тридцать, сто или двести местных жителей, его приказ не вызовет ни тени негодования. Так что проблема заключается в том, чтобы решить, убивать всех сразу или поэтапно[10].

Итогом такой арифметики становится полное исчезновение угнетаемого народа. Осознавая свои перспективы, местный житель не возмущается и не устраивает сцен. Он всегда знал, что его поединок с колонизатором будет проходить на широкой арене. У него нет времени на горестные жалобы, и он едва ли станет искать правосудия в пределах колониальной системы. Дело в том, что если беспощадная логика колонизатора не сказывается на решимости местного жителя, то это потому, что последний рассматривает проблему своего освобождения похожим образом: «Мы должны организовать группы по двести или пятьсот человек, и уже каждая группа будет вести диалог с колонизатором». С такими мыслями враждующие стороны вступают в борьбу.

Насилие как способ воздействия на колонизатора не вызывает у местного жителя ни малейших сомнений. Солдат тоже по-своему работает. Когда организация призывает бойца к ответу, ее вопросы несут отпечаток именно такого взгляда на вещи: «Где ты работал? С кем? Какие задания ты выполнил?» Группа требует, чтобы каждый, кто в нее входит, совершил какое-нибудь необратимое действие. В Алжире, например, почти все, кто призывал народ присоединиться к борьбе за свободу, были приговорены к смертной казни или объявлены в полицейский розыск. В условиях смертельной опасности доверие напрямую зависело от безнадежности каждого случая. Ты мог полностью положиться на новобранца лишь в том случае, если он покинул колониальный мир навсегда и не собирался туда возвращаться ни при каких условиях. По-видимому, этот обряд был распространен в Кении среди мау-мау — тамошних повстанцев. У них было принято, чтобы каждый участник группы наносил удар по жертве. В итоге ответственность за гибель жертвы несли все участники. Работать — это значит добиться смерти колонизатора. Намеренно вызванное чувство ответственности за насилие позволяет как заблудшим, так и объявленным вне закона участникам группы вернуться, попробовать вновь занять свое место и стать членом одной команды. Таким образом, насилие напоминает королевское помилование. Житель колонии обретает свою свободу в насилии и посредством насилия. Четкая линия поведения служит прекрасным ориентиром, потому что указывает на средства борьбы и ее финал. Затрагивая этот аспект насилия, творчество Сезара приобретает пророческое звучание. Мы можем сослаться на одну из самых убедительных страниц его трагедии и процитировать эпизод, где Мятежник (воистину!) объясняет причины своего поведения: