Везунчик - Романецкий Николай Михайлович - Страница 39

• Предыдущая
• 39/69
• Следующая

Инга покивала:

— Возможно, знает и тот человек, у которого я тебя забирала в прошлое воскресенье.

— Гипнотизер?

— Он не гипнотизер, он медик… — Инга сразу напряглась. — Я не хочу об этом говорить.

— Ну и ради бога, не говори!.. Кто он? Ты можешь вывести меня на него?

— Могу. Я знаю его имя. И кое-какие дополнительные сведения. Через адресную службу его будет нетрудно найти.

— Ты сообщишь мне эти сведения, рашен герл? — Больше всего я боялся сейчас давить.

— Нет, — решительно выпалила она и только теперь прижалась к моему плечу. — Мне страшно за тебя, Максима! Если я скажу имя этого человека, ты непременно отправишься к нему один, а мне кажется, что я должна быть при этом с тобой.

— Почему?

Она погладила рукой мой затылок:

— Не знаю. Мне просто так кажется. Я не могу пустить тебя туда одного!

Решетка между нами истончалась, таяла, испарялась.

— А я не могу взять тебя с собой! Неужели ты не понимаешь, чем это грозит?

— Конечно, понимаю! Если Раскатов узнает, что на того человека ты вышел с моей помощью, у меня будут неприятности.

— Если мои подозрения окажутся верны, у тебя будут очень и очень большие неприятности.

Она взяла меня за руку:

— Скажи, америкен бой, ты веришь в интуицию?

— Да, верю.

— А веришь ты, что я — опытный в своем деле человек?

— Смотря какое дело ты считаешь своим…

— Это пока не важно… Веришь?

— Верю, — сказал я.

Она грустно улыбнулась:

— Так вот эта самая интуиция говорит мне, что, ли я пущу тебя к тому человеку одного, у меня будут очень-очень большие неприятности. А потому я завтра сама узнаю его адрес, и мы отправимся туда вдвоем. Либо не отправимся вовсе.

— Но…

— Никаких но! Тут я тебе выбора не оставляю. Желаешь узнать, кто ты такой, едем вместе. — Грустная улыбка превратилась в лукавую. — Я, может, тоже хочу узнать, кто ты такой. Может быть, ты женат и успел завести четверых детей. Может, мне через день-два придется отбивать тебя у какой-нибудь красотки с вот таким бюстом, конь в малине!

— Не думаю, чтобы у тебя тут возникли хоть какие-нибудь проблемы, — сказал я и поцеловал ее в губы. Теплые Ингины руки обвили мою шею, и решетка рухнула окончательно.

— Останешься?

— Конечно, — сказал я и принялся расстегивать пуговицы на голубом халате.

А потом мы сплелись в клубок и не расплетались до тех пор, пока она не взмолилась: «Хватит, миленький, хватит!»

Когда она оторвалась от меня и встала с дивана, я спросил:

— Как мы завтра встретимся? За тобой все время хвост. И даже не один.

Она склонилась надо мной, чмокнула в щеку:

— Второго хвоста завтра не будет, я позабочусь об этом. А от первого — уйду. Не волнуйся, я, словно ящерица, умею сбрасывать хвосты.

— Ты очень милая ящерица.

Она счастливо рассмеялась и отправилась в ванную, а я подобрал с пола голубой халат, прикрылся и закурил.

Часы показывали без четверти час. На сердце было легко и свободно, как будто несколько минут назад, распиная податливую Ингину плоть, я разрядил не только тело, но и душу. Я размышлял о том, что случилось с «диверсантом»в последние два дня, и меня переполняла уверенность: все идет как надо! Главное, однако, чтобы уверенность не переросла в самоуверенность — на этом сгорали многие, безошибочные на первый взгляд расчеты. А потому надеяться на Ингино умение сбрасывать хвосты не будем. Береженого бог бережет!..

Я раздавил окурок в пепельнице. Береженого бог бережет! Ум хорошо, а два лучше! Семь раз отмерь — один отрежь!..

— Не воспользоваться ли нам постельным бельем? — сказала Инга, вернувшись в комнату. — Боюсь, америкен бой, мой халатик маловат для того, чтобы под ним смогли поместиться двое.

— Даже лежа друг на друге?

— Даже лежа друг на друге, конь в малине!.. Твои здоровенные плечи еще можно укрыть подолом, но мне в бока все равно будет поддувать.

— Ладно, — согласился я, — давай одеяло. Твои бока надо беречь. Такие бока на дороге не валяются.

— Неужели только бока?! — воскликнула Инга с притворным негодованием и звонко шлепнула меня по торчащему из-под халата колену.

— Бока — в первую очередь!

— То-то ты на них синяков наставил. Хорошо, пляжный сезон уже завершился. Иначе пришлось бы носить закрытый купальник… Выметайся!

— Закрытый купальник — это преступление против человечества, — сказал я, скатываясь с дивана на ковер. — Если бы женщины носили исключительно закрытые купальники, на Земле бы вымерла разумная жизнь. А я бы скончался первым, от острого хронического воздержания.

— Скорее уж от острого хронического словоблудия. — Инга принялась извлекать из недр сексодрома, постельное белье. — Ты так и намерен валяться голым на полу.

— Да, — сказал я. — У меня здесь лежбище. И отсюда открывается увлекательный пейзаж. Называется «Джунгли над расселиной». — Я щелкнул языком. — особенно когда ты вот так наклоняешься…

— Нахал! — Инга зажала бедрами подол ночной рубашки, которая ничего не прятала. — Не насмотрелся еще!

— Нет! Это, знаешь, как наркотик. Сколько бы ни смотрел — все мало!

— Наркоман несчастный! Вставай!

— Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа! Через минуту твой раб будет у твоих ног. — Я поднялся с пола и отправился принимать душ.

— Кто была эта женщина? — сказала мне в спину Инга. — Та, что звонила вчера поздно вечером.

— Никто. — Я повернулся и посмотрел на нее большими честными глазами. — Подошел на улице к первой встречной. Сказал, что пытаюсь позвонить своей девушке, но все время нарываюсь на предков, с которыми по своей глупости недавно поссорился. Я был так убедителен, а русские женщины так добры… Она сразу согласилась помочь.

— Она сразу согласилась помочь, — эхом отозвалась Инга, пристально глядя мне в глаза. — Ладно, иди.

— Ревность — пережиток прошлого! — сказал я, потому что надо было хоть что-то сказать.

Когда я вернулся, Инга сидела на диване, поджав под себя ноги, и судорожно щелкала зажигалкой. Глаза у нее опять были на мокром месте.

— Эй! — сказал я. — Что за сырость, беби?.. Мне эта женщина вправду не знакома! К тому же она беременная. Месяце, думаю, на восьмом.

Вралось на удивление легко.

— Я не из-за нее. — Инга всхлипнула и наконец прикурила. — Просто вдруг подумалось, что, перестав быть Арчи Гудвином, ты меня разлюбишь.

Я сел рядом, обнял за плечи, отобрал сигарету, раздавил в пепельнице.

— Не знаю, — сказал я. — Но думаю, что, и перестав быть Арчи Гудвином, я все равно останусь темпераментным мужчиной. А ни один темпераментный мучина не способен остаться равнодушным к такой женщине.

— Правда? — Она снова всхлипнула.

— Правда, девочка моя. Все между нами останется по-прежнему. Лишь бы ты меня не разлюбила…

Она повернулась ко мне всем телом, взяла в ладони мое лицо:

— Я тебя всегда буду любить, Максима. До самой смерти!.. Давай спать! Просто спать… Рядом с тобой так покойно.

И мы стали просто спать. Правда, продолжалось такое спанье всего несколько минут, а потом… Утром я проснулся, едва Инга встала.

— Дрыхни еще! — сказала она. — Тебе лучше уйти попозже, когда хвосты укатят за мною.

Я приподнялся на локте и стал смотреть, как моя ревнивица причесывается. У Лили это было священнодействием и чудом. У Инги — тоже.

— Твои хвосты меня не увидят… Кстати, а как ты собираешься от них избавиться?

Она поправила прядку возле правого виска, скосила глаза в зеркало.

— Сяду в метро. Потом зайду в какой-нибудь универмаг побольше, хотя бы в «Гостинку», смешаюсь с толпой. Они меня наверняка потеряют.

— Тем не менее этого мало, — сказал я. — Мне надо быть уверенным в твоей безопасности. Я уже использовал на днях один способ. Придется покататься немножко на пригородном монорельсе.

И я рассказал, как ей следует поступить. А потом попросил повторить. Она повторила.

— Все правильно! Сколько времени тебе потребуется на хождения по универмагам?

• Предыдущая
• 39/69
• Следующая