Отягощенные счастьем - Романецкий Николай Михайлович - Страница 17

• Предыдущая
• 17/18
• Следующая

Топаю это я себе по Седьмой улице. Солнышко светит, птички на деревьях заливаются. Одно слово - красота вокруг.

На душе тоже красота. А почему бы и нет?… Дело сбацано, тачку я от границы пригнал без проблем, в гараж воткнул, гараж на замок, и гуляй, рейсовик. Сначала, правда, Битюгу по телефончику стукнул.

- Катер, - говорю, - на пристани. Движок наладил.

Что на нашем с ним языке означает - забирай, мол, товар.

- Рыбаки, - спрашивает, - мешали?

- Забрасывали удочки, - отвечаю, - да не в рыбное место. Один болт выловили, и тот ржавый.

Что в натуре означает: шмонали на въезде в город да пролетели мимо. Шмонай хоть сто лет - обезьянки-то в фальшивом бензобаке. Это ж наводку точную заиметь надо, чтобы найти. Наводчик-то, правда, у них, у жаб, был. Да весь вышел, когда Мослатого Исхака накрыли. С Мослатым Битюг полмиллиона монет потерял. Так что не пожалел на проверочку ни времени, ни средств. Ну и нашел, естественно, кто ссучился. Мослатому клевого адвоката наняли. А сучю - копыта в тазик с цементным раствором. Закрыли ему сопло, впихали ночью в тачку, для таких дел приспособленную, и ваших нет. Торчит теперь на дне под мостом, окушков тамошних кадрит да дурки им мастерит.

- Ладно, - говорит Битюг. - Через час подгреби на угол Седьмой и Центрального.

Подгреби так подгреби, мое дело жениховское. Тем более что там мне зелененькие чистоганят. За очень-очень успешно выполненный рейс, значит.

В натуре, работа мне досталась непыльная. Смотайся раз в неделю до дырявой нитки, тачку в местном кемпинге поставь и дыши кислородом, пока тамошние ребята товар в бензобак замыкают. Третий год уже так катаюсь… Кстати, для несекущих. «Дырявая нитка» - это на рыбьем языке, а по-жабьему «окно на границе» называется. Вот я от этого окна обезьянок до Хармонта и таскаю. Шухерно, ясное дело, но не шухернее, чем у городских гонцов. Тех-то в любой момент на затаривании могут повязать, с поличным, а меня только по наводке. И все равно срок поменьше, потому как не знаю я, зачем тачку сюда-сюда гоняю. То есть для жаб - не знаю…

В общем, заскочил я домой, фигуру под душем пополировал, переоделся, нацепил батон на шею и вперед. Топаю себе по Седьмой, сигаретку сосу. И тут сзади мне - гарк:

- Эй, Рыжий! Стой!

Ну я - что?… Причин менжеваться нет. Попросил меня хороший человек об услуге - в лепешку разобьюсь, а сделаю. Торможу, оборачиваюсь.

Сержант Деккер из городского отдела по борьбе с наркотиками. Стоит себе, чувырло братское, кисляк кисляком, фарами меня насквозняк простреливает.

- Куда, - говорит, - летишь, Рыжий?

- Да так, - отвечаю, - шпацирен геен вдоль Бродвеен. Ферштеен или не ферштеен?

И тут этот дрын двухметровый смерил меня с ног до головы да и заявляет:

- А что если я тебя, умник, сейчас карманы вывернуть попрошу?

В откровенку, значит, играет, фараонище!… Ну, смерил я его тоже.

- А разрешение у вас, - говорю, - сержант, имеется? К королевскому прокурору, - говорю, - сержант, вы обращались?

- У меня, - говорит, - свой прокурор. - И кулачище мне под нос, гирю пудовую. - Так что не пыли! Отойдем-ка в подворотню.

Ну тут я уши навострил. Вижу, всерьез, жаба, на меня нацеливается. М-да, лажовое дело выходит… Можно, конечно, и дальше катить масть, крутого из себя строить, но, чувствую, врежет он мне по бейцалам, да потом - якобы за сопротивление - еще и баранки на руки нацепит. А мне светиться в участке ни к чему… В общем, как при такой ситуевине рогом ни шевели, а придется назад отруливать.

Налепил я на портрет смирение и говорю:

- Да за что же это, сержант? Хотя ради Бога… Мне лично от родной полиции скрывать нечего - весь перед вами. Как на духу! - И изображаю полную и чистосердечную готовность вывернуть свои багажники.

Расчухал он, вижу, что ничего у меня нет. Для понта ручищами мне по бокам провел и говорит:

- Ладно, вали отсюда… Впрочем, постой!

Мне что - постой так постой.

- Ходят, - говорит, - по городу слухи, будто ты, Рыжий, с бандитами связался.

Тут я натурально изумился:

- Да как можно, сержант! Что это какая-то сука вам на меня такое настучала. Да что я, по уши деревянный, с бандитами связываться?

- А на какие доходы живешь? - спрашивает. - Вон на тебе костюмчик какой! И галстучек…

Ну я к его уху наладился да и говорю шепотком:

- Так ведь парень я видный, сержант. Коровы сорокалетние сами на шею вешаются. Для того и костюмчик, и галстучек. Доход хоть и не велик, а жить можно.

- Мужчину по заказу из себя строишь, значит?

Я только буркалы потупил. А он и говорит:

- На это долго не проживешь. Заявится и к тебе сороковник… Брался бы ты, Рыжий, за голову. Я ведь твоего отца еще знавал…

Вот про папаню это он зря. Трубил папаня на заводе своем, трубил, да так ничего и не натрубил. Ни себе, фраеру, ни нам с маманей.

- Ладно, - говорю, - сержант. Вас понял. Обещаю устроиться на работу. Не завтра, правда, но обещаю.

В общем, разошлись мы. И побежал я себе дальше.

Прибегаю. Суслик уже там, по сторонам зыркает. Фотокарточка у него - только в кино снимать, ни за что не подумаешь, что кент Битюгов. Завалились мы с ним за телефонную будку. В будке какой-то хмырь в кепочке стоит, слюни в трубку пускает, но раз Суслика этот факт не трогает, мне и вовсе очковаться нечего. Передал он мне зелененькие, - как всегда, молча. А потом и говорит:

- Битюг просил тебя пакет Эрнесту отнести.

Ну и шуточки!

- А бейцалы, - говорю, - не зачешутся?

- Не зачешутся, - говорит. - Разве только у тебя… Получай товар - и вперед!

Вижу - не шуточки. Тут я чуть с копыт не слетел.

- Да вы что! - шиплю ему. - Я ведь в рейсовики нанимался. Так мы не договаривались!

А эта шмакодявка смотрит на меня снизу вверх с этакой ухмылочкой и заявляет:

- Брось, Рыжий! Понимал, на что шел. И Битюга ты знаешь! Не любит он, когда ему в просьбах отказывают!

Вот тут мне тошно стало. Я-то что думал, деньжат по-легкому сшибить, а потом Гуту с собой забрать да и рвануть из города, только меня и видели.

- Побойтесь Бога, - говорю, - ребята. Что у вас, без меня гонцов не хватает?

- Не пыли, Рыжий, - отвечает Суслик. - Либо ты с нами до конца, либо… Сам понимаешь! - Зыркнул опять по сторонам, достал из кармана пакетик и протягивает мне.

Пакетик-то маленький оказался. Обезьянки в оболочке. Ну и сунул я его в левый багажник - сам не знаю зачем.

- Только ты смотри, Рыжий, - говорит тут Суслик, - надумаешь когти рвать, от Гуты твоей одни тряпочки красненькие останутся. А чтобы у тебя соблазна не возникало, мы к тебе и к ней дядек приставим. Все, теперь иди.

И пошел я. Успел только краем глаза заметить, что хмырь в кепочке из телефонной будки вылез, Суслику мигнул, отпустил меня на десяток метров и в кильватер пристроился. Словно настоящая жаба…

В общем, как до «Эльдорадо» добрел, и не помню: все перед моими глазами тряпочки Гутины стояли. Окровавленные… Только раз и подумал, что, если бы сейчас сержант Деккер мне встретился, шмонать взялся, тут бы я и накрылся. Вот только было мне это сейчас как-то по барабану.

Ладно, захожу в «Эльдорадо». В руки себя уже взял, ливер навожу. Эрнест за стойкой торчит, стаканы полотенцем вылизывает, на меня поглядывает. С ухмылочкой такой. И понял я тут, что они с Битюгом одной веревочкой повязаны. Как же я раньше-то этого не скумекал?… Эрни ведь, сука, наверное, Битюга на меня и навел.

Ну да теперь судьбу клясть поздно. Осмотрелся я еще раз, вроде рыла все знакомые, лапами машут, приветствуют, значит. Да уж, попито у меня здесь…

- Эй, Рыжий! - орут из угла. - Греби к нам!

Гляжу, кореша мои: Гуталин сидит, скалится - зубы белые во всю хлеборезку. Ну и Очкарик с ним рядом, за стакан держится. По всему видно - дунули уже изрядно. Сделал я им ручкой, но пошел к стойке: пакетик с обезьянками бок жжет.

• Предыдущая
• 17/18
• Следующая