Жан-Кристоф. Том II - Роллан Ромен - Страница 56

• Предыдущая
• 56/105
• Следующая

— Откуда вы взяли? Вы разве знаете меня?

— Знаю, — сказал старик. — Все узнается…

Он не прибавил:

«Надо только не лениться и самому последить за нужным человеком».

Кристоф не отказал себе в ехидном удовольствии и сообщил папаше Лорхен, что хоть «все и узнается», но одно, по-видимому, еще не узналось, а именно: что он недавно поссорился со двором; да и вообще, если он когда и пользовался влиянием на дворцовую кухню (в чем он сам, впрочем, сомневается), то сейчас это уже дело прошлое — было и быльем поросло. У старика чуть заметно искривились губы. Однако он не сдался: немного погодя он спросил, не может ли Кристоф порекомендовать его — на худой конец — некоторым семьям в городе. И перечислил без запинки все дома, с которыми Кристоф и в самом деле был знаком, — старик, оказывается, собрал на рынке самые подробные справки. В другой раз Кристоф пришел бы в бешенство, узнав о подобной слежке, но его рассмешила мысль, что крестьянин остался в дураках, несмотря на всю свою пронырливость (ведь он и не подозревал, что рекомендации Кристофа не только не доставили бы ему новых заказчиков, а еще лишили бы старых). И Кристоф не мешал ему без толку выкладывать весь его запас мелких и неуклюжих хитростей, не отвечая ни да, ни нет. Крестьянин не унимался. Теперь он уже посягал на самого Кристофа, на Луизу, которых приберег к концу, — он хотел во что бы то ни стало сбывать им молоко, масло, сливки. Старик напомнил Кристофу как музыканту, что для голоса нет ничего лучше свежих яиц в сыром виде — одно утром, одно вечером, — брался поставлять их тепленькими, прямо из-под курицы. Поняв, что старик принимает его за певца, Кристоф расхохотался. Крестьянин воспользовался и этим — заказал еще бутылочку. И, выжав из Кристофа все, что можно было выжать в данную минуту, без долгих церемоний ушел.

На улице темнело. Танцы были в самом разгаре. Лорхен уже забыла о Кристофе: она и без того захлопоталась, стараясь пленить одного из кавалеров, сына богатого фермера, за которым охотились и другие девушки. Кристоф с увлечением наблюдал за этим соперничеством: он видел, как нежно улыбались девицы, впрочем еле сдерживаясь, чтобы не вцепиться друг другу в волосы. Добряк Кристоф, забывая о себе самом, желал победы Лорхен. Но когда победа была достигнута, он опечалился и упрекнул себя за эту печаль. Ведь он не любит Лорхен, — так пусть же она полюбит, кого ей вздумается. Это все так. Но мало радости сознавать, что сам ты никому не мил. О тебе вспоминают лишь тогда, когда ждут какой-то выгоды, а затем над тобой же издеваются. Кристоф повздыхал, глядя на Лорхен, которая стала еще краше от сознания, что ей удалось затмить и разозлить своих соперниц, и собрался уходить. Было почти девять, а ему предстояло отшагать добрых две мили.

Кристоф поднялся из-за стола, но как раз в эту минуту распахнулась дверь; в зал шумно ввалилось человек десять солдат. С их приходом веселье замерло. Крестьяне стали перешептываться. Танцующие пары одна за другой останавливались, тревожно поглядывая на вновь прибывших. Зрители, стоявшие возле дверей, вызывающе повернулись спиной к солдатам, стали разговаривать между собой и все же слегка потеснились, освобождая проход. В последнее время по всему краю шла глухая борьба с гарнизоном фортов, окружавших город. Солдаты отчаянно стучали и отыгрывались на крестьянах. Они нагло издевались над ними, затевали драки, а с девушками вели себя так, точно находились в завоеванной стране. Неделю назад солдаты, напившись, расстроили праздник в соседней деревне и до полусмерти избили одного крестьянина. Кристофу все это было известно, и он разделял чувства крестьян; поэтому он снова уселся за стол и решил подождать.

Нелюбезная встреча ничуть не смутила солдат; они шумной гурьбой устремились к занятым столам, расталкивая во все стороны крестьян, чтобы очистить себе место, — на это потребовалось не более минуты. Большинство посетителей отодвигалось, ворча себе под нос. Какой-то старик, сидевший на краешке скамьи, недостаточно проворно посторонился, — солдаты дернули скамью, и старик полетел кубарем на пол под взрывы громкого хохота. Вся кровь бросилась в лицо Кристофу; он в негодовании вскочил, но, прежде чем Кристоф успел вмешаться, старик тяжело поднялся с полу, — он не только не возмутился, но еще начал униженно извиняться. К столу Кристофа направились двое солдат; он смотрел на них, стискивая кулаки. Но обороняться ему не пришлось. Это были дюжие и добродушные парни; они, как бараны, подчинялись двум-трем удальцам и подражали им во всем. При виде высокомерного Кристофа они даже оробели, а он сухо сказал:

— Место занято…

Солдаты поспешили извиниться и присели на край скамьи, чтобы не обеспокоить его: в голосе Кристофа слышались властные интонации — и привычная угодливость взяла верх. Они сразу поняли, что перед ними не крестьянин.

Смягченный их смирением, Кристоф мог уже более хладнокровно наблюдать за тем, что творится вокруг. Нетрудно было заметить, что верховодит во всей этой компании унтер — приземистый бульдог с колючими глазками и лакейской внешностью, лицемерный и злобный; это был один из героев схватки, случившейся в прошлое воскресенье. Сидя за столом по соседству с Кристофом, уже изрядно опьяневший, он нагло рассматривал крестьян и бросал обидные и язвительные замечания, которые те пропускали мимо ушей. Особенно донимал он танцующих, подчеркивая их физические изъяны или преимущества в грязных выражениях, вызывавших бурное веселье у его собутыльников. Девушки заливались краской, слезы выступали у них на глазах. Их кавалеры стискивали зубы и, затаив ярость, молчали. Унтер взглядом палача медленно обводил зал, никому не давая спуску. Кристоф видел, что приближается и его черед. Он схватил кружку и, судорожно сжимая ее, ждал. Он решил, что при первом же обидном слове швырнет ее в голову солдату. Про себя он думал:

«Я с ума сошел. Лучше уйти. Они заколют меня; а если я останусь в живых, меня посадят в тюрьму, — игра не стоит свеч. Надо уходить, пока он не вывел меня из себя».

Но гордость его возмущалась: могут подумать, что он спасается бегством от этих молодчиков. Колючий и злой взгляд задержался на нем. Кристоф, окаменев, гневно смотрел на унтер-офицера. Тот некоторое время молча рассматривал его; по-видимому, облик Кристофа вдохновил унтера на подвиги: он подтолкнул локтем своего соседа, кивнул, хихикая, на молодого человека и уже открыл рот, чтобы выпалить оскорбительные слова. Кристоф, весь сжавшись, готов был с размаху запустить в него кружкой. Но и на этот раз его выручил случай. В то самое мгновенье, когда пьяница уже совсем было собрался заговорить, одна из танцующих пар нечаянно налетела на него и столкнула на пол его кружку. Взбешенный вояка обернулся и обрушил на неловких танцоров град ругательств. Это отвлекло его внимание — он уже забыл о Кристофе. Кристоф подождал еще несколько минут; затем, видя, что враг не пытается возобновить начатый разговор, встал, медленным жестом взял шляпу и неторопливо направился к выходу. Он не отводил взгляда от скамьи, на которой сидел унтер, всем своим видом показывая, что его уход не есть отступление. Но унтер позабыл о нем, да и никто не обращал на него внимания.

Кристоф уже взялся за ручку двери; еще несколько секунд, и он был бы за порогом. Но благополучно выйти отсюда ему было не суждено. В глубине зала вдруг поднялась суматоха. Подвыпившие солдаты решили потанцевать. Увидев, что все девушки уже заняты, они оттерли кавалеров, и те покорно отступили. Но не такая девушка была Лорхен, чтобы подчиниться. Недаром же у нее были дерзкие глаза и своевольный подбородок, пленившие Кристофа. Она самозабвенно кружилась в вальсе, когда унтер-офицер, которому она приглянулась, бросился к ней, намереваясь отбить ее у танцевавшего с ней парня. Лорхен топнула ногой и с бранью оттолкнула солдата, заявив, что ни за что на свете не будет танцевать с такой дубиной. Солдат погнался за нею, расшвыривая ударами кулака тех, за кем она пыталась укрыться. Наконец ей удалось отгородиться столиком, и здесь, в относительной безопасности, она перевела дух и опять начала ругать преследователя. Она понимала, что ее отпор ни к чему не приведет, и вся трепетала от ярости, бранясь и выбирая самые хлесткие выражения, сравнивая обидчика со всеми обитателями скотного двора. Он стоял, пригнувшись, по другую сторону стола и зловеще улыбался; глаза его сверкали от гнева. Вдруг он отступил на несколько шагов, разбежался, перепрыгнул через стол и облапил Лорхен. Она отбивалась, как полагалось скотнице, — и кулаками и ногами. Пьяный унтер пошатнулся и чуть не потерял равновесие. В бешенстве он притиснул девушку к стене и влепил ей пощечину. На этом и кончились его подвиги: кто-то накинулся на него сзади, изо всей силы хватил по лицу и пинком отшвырнул в толпу. Это был Кристоф — он ринулся на мерзавца, опрокидывая столики и сшибая с ног людей. Унтер-офицер обернулся и в исступлении стал вытаскивать из ножен саблю. Но он не успел пустить ее в ход: Кристоф оглушил его ударом табуретки. Все это произошло так молниеносно, что никто не успел вмешаться. Унтер рухнул на пол, как бык, и тут поднялся невообразимый шум. Солдаты, выхватывая на ходу сабли, кинулись к Кристофу, но на них напали крестьяне. Началась рукопашная схватка. По залу летели кружки, вдруг с грохотом опрокидывался стол. Взыграли крестьянские сердца — слишком давние счеты были у них с солдатами. Дерущиеся катались по полу, с остервенением кусали друг друга. Кавалер, у которого вырвали из рук Лорхен, дюжий парень, повалил одного из своих обидчиков, схватил его за голову и стал колотить ею об стену. Лорхен, вооружившись кочергой, наносила удары направо и налево. Остальные девушки разбежались, визжа от ужаса, за исключением не то двух, не то трех воительниц, которые решили всласть отвести душу. Одна из них, маленькая, белокурая толстушка, заметив, что гигант-солдат — один из тех, что сели за столик Кристофа, — уперся коленом в грудь опрокинутого наземь противника, кинулась к печке и, схватив горсть горячей золы, бросила ее в глаза озверевшему солдату. Тот взвыл от боли. Девушка торжествовала, осыпая отборной бранью поверженного врага, которого крестьяне колотили изо всей мочи. Наконец солдаты поняли, что силы неравны, и выбрались наружу, оставив две жертвы на поле брани. Теперь бой шел на улице. Солдаты с неистовыми криками вторгались в дома, угрожая все разгромить, а крестьяне бежали за ними с вилами и спускали на врага свирепых псов. На улице упал третий солдат — ему проткнули вилами живот. Остальным пришлось обратиться в бегство: за ними гнались до самой околицы, а они, убегая, кричали, что вернутся с подкреплением.

• Предыдущая
• 56/105
• Следующая