Очарованная душа - Роллан Ромен - Страница 34
- Предыдущая
- 34/252
- Следующая
– Я не про то, – ответила она, – не про ласковые речи: поговорим серьезно.
На его лице мелькнул испуг.
– Не бойтесь, – заметила она. – Мне хочется поговорить с вами о себе.
– О вас? – сказал он, просияв. – Что может быть приятнее!
– Подождите, подождите! – остановила она его. – Выслушайте меня, и тогда вы, пожалуй, этого не скажете!
– Ничего нового я не услышу. Столько дней мы провели вместе и разве не обо всем сказали друг другу?
– Я лишь успевала соглашаться, – возразила Аннета со смехом. – Ведь только вы и говорите.
– Вот злючка! – сказал Рожэ. – Разве я говорю не о вас?
– Да, и обо мне. Даже за меня говорите.
– Вы находите, что я много говорю? – с простодушным видом спросил Рожэ.
Аннета прикусила губу.
– Нет, нет, Рожэ, милый, мне нравится, когда вы говорите. Но когда вы говорите обо мне, я сижу и слушаю; все это до того прекрасно, до того прекрасно, что я думаю: «Пусть будет так». Но ведь это не так.
– Вы – первая женщина на свете, которая сетует, что портрет ее прекрасен.
– Я предпочитаю, чтобы в нем было сходство. Ведь не прекрасный портрет намерены вы, Рожэ, повесить у себя в доме? Я – живая, я – женщина, у которой свой мир желаний, страстей, мыслей. Уверены ли вы, что она может войти в ваш дом со всеми своими пожитками?
– Принимаю ее с закрытыми глазами.
– Откройте их, прошу вас.
– Я вижу вашу ясную душу, она отражается на вашем лице.
– Милый, хороший мой Рожэ! Вам ничего не хочется видеть.
– Я люблю вас. Мне этого достаточно.
– Я тоже люблю вас. И мне этого недостаточно.
– Недостаточно? – переспросил он упавшим голосом.
– Нет. Мне нужно видеть.
– Что вам хочется видеть?
– Хотелось бы видеть, какая у вас любовь ко мне.
– Я люблю вас больше всех на свете.
– Разумеется! Мельчить не в вашем характере. Но я не спрашиваю, сколько у вас любви ко мне, а спрашиваю, какая она… Да, я знаю, что я – ваша желанная, но что именно желали бы вы сделать из своей Аннеты?
– Свою половину.
– Вот как!.. Дело в том, друг мой, что я не половина. Я – Аннета, вся целиком.
– Так принято говорить. Я хочу сказать, что вы – это я и что я – это вы.
– Нет, нет, не будьте мною! Пусть мною, Рожэ, буду я.
– Мы соединяем наши жизни, и разве отныне у нас не будет единая жизнь?
– Вот это меня и тревожит. Боюсь, что одинаковой жизни у нас не будет.
– Что вас смущает, Аннета? Что у вас на душе? Вы любите меня, не правда ли? Любите. Это главное! Об остальном не тревожьтесь. Остальным займусь я. Вот увидите: я все так устрою, – вместе с моими родными, которые станут вашими родными, мы так устроим вашу жизнь, что вам останется лишь одно: позволить носить себя на руках.
Аннета, опустив голову, чертила на земле ногой вензеля. Она улыбалась.
«Милый мальчик! Ничего-то он не понимает…»
Затем подняла глаза на Рожэ, тот спокойно ждал ответа.
– Рожэ, взгляните на меня. Ведь правда, у меня сильные ноги?
– Сильные и красивые, – ответил он.
– Не в этом дело… – сказала она, погрозив пальцем. – Ведь правда, я – неутомимый ходок?
– Несомненно, – подтвердил он, – и это меня восхищает.
– Неужели вы думаете, что я соглашусь, чтобы меня носили на руках? Вы очень, очень добры, и я благодарю вас, но позвольте мне ходить самой! Я не из тех, кто боится дорожной усталости. Отнять ее у меня, значит отнять вкус к жизни. Мне иногда кажется, что вы и ваши родные – все вы собираетесь действовать и выбирать за меня, что вы, Рожэ, со всеми удобствами расставляете по предназначенным для этой цели полочкам свою жизнь, их жизнь, мою жизнь-все будущее. Но я бы этого не хотела. Я этого не хочу. Я чувствую, что я в начале пути. Я ищу. Я знаю, что мне необходимо искать, искать себя.
Выражение лица у Рожэ было ласковое и насмешливое.
– Что же вы будете искать? Он считал, что все это – ребяческая прихоть. Она это почувствовала и сказала взволнованно:
– Не насмехайтесь! Я не представляю собой ничего особенного, ничего не воображаю о себе… Но все же я знаю, что я существую, что мне дана жизнь – коротенькая жизнь… Жизнь не длинна, и живешь только раз. Я имею право… Нет, не право, если хотите, – это звучит эгоистично… Мой долг не упускать ее, не швыряться ею…
Его это не растрогало, наоборот – обидело:
– Значит, по-вашему, вы швыряетесь ею? Разве упустите ее? Разве она не получит хорошего, превосходнейшего применения?
– Конечно, получит… Но какое же? Что вы мне предлагаете?
Он снова стал с жаром описывать свою политическую карьеру, будущее, о котором мечтал, свои чаяния – личные и общественные – во всем их величии. Она послушала его; потом мягко остановила в самом разгаре речи, ибо эта тема ему никогда не надоедала.
– Да, Рожэ, – сказала она. – Конечно. Это очень, очень интересно. Но по правде сказать – вы только не обижайтесь! – я не верю так же твердо, как вы, в то дело, которому вы себя посвятили.
– Что? Вы в него не верите? Да ведь вы же верили, когда я говорил вам о нем в начале нашего знакомства в Париже…
– Я несколько изменила свое мнение, – ответила она.
– Что заставило вас его переменить? Нет, нет, это невозможно… Вы опять его перемените. Моя великодушная Аннета не может стать безучастной к народному делу, к обновлению общества!
– Да я к нему и не безучастна, – сказала она. – Я безучастна только к политическим проблемам.
– Одно с другим связано.
– Не совсем.
– Победа одного повлечет за собой победу другого.
– Сомневаюсь.
– Однако это единственный способ служить прогрессу и народу.
(Аннета подумала: «Служа самому себе». Но ей стало стыдно.).
– А я вижу и другие.
– Какие же?
– Самый старый и пока еще самый лучший. Способ тех, кто следовал за Христом: отдавать все, бросать все и вся во имя служения людям.
– Утопия!
– Да, пожалуй. Вы не утопист, Рожэ. Я так думала на первых порах. Я разуверилась в этом теперь. В политической деятельности вами руководит практическая жилка. Вы очень талантливы, и я убеждена, что вы добьетесь успеха. В деле вашем я сомневаюсь, зато не сомневаюсь в вас. Перед вами великолепная карьера. Я предсказываю вам, что вы будете лидером партии, признанным оратором, сколачивающим в парламенте большинство, министром…
– Полно, перестаньте! – воскликнул он. – «Макбет, ты станешь королем!»
– Да, я, пожалуй, вещунья… для других. Но вот досада – не для себя.
– А ведь тут все ясно! Если я стану министром, то и на вас это отразится… Скажите откровенно, разве вы этому не обрадуетесь?
– Чему? Если стану министершей? Господи! Да ни чуточки! Простите, Рожэ, – за вас, конечно, я порадуюсь. И если я буду с вами, то, конечно, постараюсь как можно лучше играть свою роль, счастлива буду помочь вам… Но (вы ведь хотите, чтобы я была откровенна, не правда ли?) сознаюсь: такая жизнь не заполнила бы, отнюдь не заполнила бы моей жизни.
– Это вполне понятно. Женщина, созданная для того, чтобы стать спутницей жизни политического деятеля, – возьмите, например, такую замечательную женщину, как моя мать, – этим не ограничится. Истинное ее назначение – у очага. Ее призвание-материнство.
– Знаю, ведь никто и не оспаривает, что это наше призвание, – проговорила Аннета. – Но (я боюсь вам это сказать, боюсь, что вы меня не поймете)… я еще не знаю, что мне даст материнство. Я очень люблю детей.
Думаю, что к своим буду очень привязана… (Вам не нравится это слово?
Да, вам кажется, что я холодна.) Быть может, буду обожать их… Возможно. Не знаю… Но мне не хочется рассуждать о том, чего я не чувствую.
И, откровенно говоря, это «призвание» во мне еще не совсем проснулось. А сейчас, пока жизнь не разбудила во мне того, что мне неведомо, я считаю, что женщина ни в каком случае не должна всю свою жизнь отдавать любви к ребенку… (Не хмурьтесь!) Я убеждена, что можно очень любить своего ребенка, добросовестно исполнять домашние обязанности, однако надлежит беречь богатство своего «я» во имя того, что важнее всего на свете.
- Предыдущая
- 34/252
- Следующая
