Очарованная душа - Роллан Ромен - Страница 12
- Предыдущая
- 12/252
- Следующая
Она повела сестру обедать к себе, в булонский дом. Сильвия сама напросилась. А чтобы тетка не «охала» и не «ахала», решено было по дороге, что Сильвия будет представлена как подруга. Впрочем, это ничуть не помешало Сильвии после обеда, когда престарелая дама, покоренная ласковой плутовкой, удалялась к себе, как бы в шутку сказать ей: «тетя».
Светлый летний вечер; они вдвоем в большом саду. Нежно обнялись и идут мелкими шажками, вдыхая пряный аромат, который льют цветы на склоне знойного дня. Из душ, подобно аромату цветов, изливались тайны. В этот раз Сильвия отвечала на вопросы Аннеты, не очень скрытничая. Она рассказывала о своей жизни с самого детства; и прежде всего – об отце. Теперь они говорили о нем, не стесняясь, не ревнуя друг к другу; он принадлежал им обеим, и они говорили о нем со снисходительной, чуть иронической улыбкой, – как о большом ребенке, забавном, обаятельном, несерьезном, не очень благонравном (все мужчины такие!)… На него они не сердились…
– А знаешь, Аннета, был бы он благонравным, меня бы здесь не было…
Аннета сжала ей руку.
– Ай, потише! И Сильвия стала рассказывать о цветочной лавочке – как она, когда была маленькой, сидела под прилавком, среди разбросанных цветов, слушая, о чем болтает мать с покупателями, и как первые ее грезы переплетались с укладом жизни в Париже, затем о смерти Дельфины (Сильвии было тогда тринадцать лет), о годах учения у портнихи, подруги матери, приютившей ее, о том, как через год умерла ее покровительница, здоровье которой износилось в работе (в Париже изнашиваются быстро!), и о том, в каких только не пришлось ей побывать передрягах. Она описывала свои злоключения и горькие испытания с веселой усмешкой, в уморительных тонах. Мимоходом давала меткие определения людям, дополняя рассказ каким-нибудь штрихом, черточкой, словцом, гримаской. Рассказывала она не все – жизнь научила ее многому, – кое о чем умалчивала, кое о чем, быть может, ей было неприятно вспоминать. Зато она подробно рассказала о своем друге – последнем друге. (Были, вероятно, и другие страницы в ее жизни – она их утаила.) Он – студент-медик; встретились они на балу в их квартале (она готова была отказаться от обеда, лишь бы потанцевать!). Не очень красив, но премил, высокий брюнет, смеющиеся глаза с прищуром, раздувающиеся ноздри, как у породистого пса, веселый, сердечный… Она описывала его без всякого воодушевления, но с симпатией, хвалила его достоинства, подшучивала над ним, довольная своим выбором. Сама себя прерывала, смеялась при иных воспоминаниях, – и о которых рассказывала, и о которых умалчивала. Аннета превратилась в слух, примолкла, – ее и смущало и интересовало все это; порой она робко вставляла несколько слов. Сильвия рассказывая, одной рукой держала ее руку, а другой ласково перебирала ее пальцы, словно четки. Она понимала, что Аннета смущена, ей это нравилось, и она забавлялась смущением сестры.
Девушки сидели на скамейке под деревьями; стало совсем темно, и они не видели друг друга. Сильвия – настоящий бесенок – воспользовалась этим и поведала о чуточку легкомысленных и очень нежных сценках, чтобы окончательно смутить старшую сестру. Аннета догадалась о ее хитрости; она не знала, улыбаться ли, бранить ли сестру; хотелось побранить, но сестричка была уж очень мила! Ее голосок звучал так весело – право, ничего порочного не было в ее жизнерадостности! Аннета с трудом переводила дыхание, стараясь не показать, в какое смятение повергли ее любовные истории Сильвии. А Сильвия, чувствуя, как дрожат от волнения пальцы сестры, умолкла, очень довольная этим, придумывая новую каверзу; наклонилась к Аннете и вполголоса, как ни в чем не бывало, спросила, нет ли у нее друга. Аннета вздрогнула (она этого не ожидала) и покраснела. Проницательные глаза Сильвии старались разглядеть ее лицо, защищенное темнотой, но ничего не было видно: наконец она провела пальцами по щеке Аннеты и сказала, заливаясь смехом:
– Да ты просто пылаешь! Аннета принужденно смеялась, и щеки ее разгорелись еще жарче. Сильвия бросилась ей на шею.
– Глупышка ты моя, дурочка, какая же ты прелесть! Нет, до чего ты смешная! Не сердись на меня! Ведь я хохотунья! Очень я люблю тебя! Ну, полюби хоть капельку свою Сильвию! В ней хорошего мало. Но какая есть, такая есть, и вся твоя. Сестричка. Птичка моя! Дай я поцелую твой клювик, сердечко мое!..
Аннета с такой силой обняла ее, что Сильвия чуть не задохнулась. Она отбивалась и говорила тоном знатока:
– Обниматься ты умеешь! Кто тебя научил! Аннета резким движением прикрыла ей рот рукой.
– Не надо так шутить! Сильвия поцеловала ее в ладонь.
– Прости, больше не буду.
Прижавшись щекой к плечу сестры, она благоразумно замолчала и принялась слушать ее, глядя на прозрачную полоску сумеречного неба, прорезанного ветвями деревьев, на лицо Аннеты, которая, склонившись к ней, о чем-то тихо говорила.
Аннета открывала ей сердце. Теперь рассказывала она – рассказывала о том полном счастье, которое выпало на ее долю в юности, в ее уединении, о заре жизни маленькой Дианы, пылкой, но не смущаемой страстями, которая имеет все, чего ни пожелает, ибо все, чего бы она ни пожелала сегодня, завтра же осуществляется. И она так уверена в грядущем дне, что заранее упивается его медвяным ароматом и не торопится срывать цветы.
Она поведала о безмятежном эгоизме тех лет, бедных событиями, до краев полных нектаром грез. Она говорила о той душевной близости, о всепоглощающей нежности, которые так роднили ее с отцом. И, странное дело, рассказывая о себе, она открывала себя: до сих пор ей не доводилось анализировать прошлое! И от этого она иногда терялась. Порой она прерывала рассказ: ей трудно было высказать мысли словами, порой она высказывала их взволнованно, горячо, образно. Сильвия не все понимала, ей было забавно, она слушала рассеянно, но следила за выражением лица сестры, за ее движениями, за интонацией.
Аннета поведала о том, как мучила ее ревность, когда она узнала о второй семье отца, существование которой он от нее утаил, и о том, как она была потрясена, обнаружив, что у нее есть соперница, есть сестра.
Она говорила горячо, откровенно и не умолчала даже о том, чего стыдилась; вся страстность ее проснулась, как только она вспомнила, и она сказала:
– Я тебя возненавидела! Сказала с такой запальчивостью, что даже умолкла, пораженная звуком своего голоса. Сильвия, взволнованная гораздо меньше, но очень заинтересованная, почувствовала, как под ее щекой дрожит рука Аннеты, и подумала:
«Она у меня с огоньком!»
Аннета продолжала свою исповедь, и стоила она ей дорого. А Сильвия думала:
«Чудачка, ну зачем она все мне рассказывает!»
И в то же время почувствовала, что в душе ее растет уважение к странноватой старшей сестре – конечно, уважение насмешливое, но полное бесконечной нежности, и она ласково потерлась щекой о родную ладонь…
Аннета довела рассказ до той поры, когда влечение к сестре-незнакомке овладело ею целиком, несмотря на внутреннее ее сопротивление, и когда она впервые увидела Сильвию. Но здесь прямота ее не совладала с сердечным волнением. Она попробовала продолжать, умолкла и, отказавшись от попыток, сказала:
– Не могу больше…
Стало тихо. Сильвия улыбалась. Она приподнялась и, прильнув щекой к щеке сестры, ущипнула ее за подбородок.
– Какая ты увлекающаяся! – шепнула Сильвия.
– Я? – переспросила, смешавшись, Аннета.
Сильвия вскочила со скамьи, встала перед сестрой и, нежно прижав ее голову к своей груди, сказала:
– Бедная… бедная моя Аннета!..
С того дня сестры стали видеться часто. Не проходило недели, чтобы они не встречались. Сильвия являлась под вечер на Булонскую набережную, неожиданно для Аннеты. Аннета навещала Сильвию реже. По молчаливому согласию они устраивались так, что Аннета не встречалась с «другом» Сильвии. В определенный день сестры завтракали в молочной; их забавляло, что они назначают друг другу свидание то в одном, то в другом уголке Парижа. Они радовались, когда им случалось бывать вместе. Это стало для них потребностью. В те дни, когда они не виделись, время тянулось медленно, старой тетке не удавалось вызвать Аннету на разговор, а Сильвия скучала и высмеивала своего приятеля, который был тут ни при чем. Только мысль о том, сколько расскажут они друг другу при встрече, скрашивала ожидание. Но порой она не выдерживала, и никогда Аннета не была так счастлива, как однажды вечером: уже пробило десять часов, когда Сильвия позвонила у двери и вошла, говоря, что она не могла дождаться завтрашнего дня и явилась поцеловать ее. Аннета стала удерживать сестру, но Сильвия клялась, что в ее распоряжении всего лишь пять минут, и убежала, проболтав целый час без передышки.
- Предыдущая
- 12/252
- Следующая
