Непознанная Россия - Грэхем Стивен - Страница 10
- Предыдущая
- 10/52
- Следующая
Разумеется, я не был медведем, однако, они немного испугались, потому что в этих местах водились злые колдуны и другие недобрые люди и нельзя было сказать заранее, кем окажется незнакомый человек. Я заговорил с одним мальчиком, но в ответ он разразился плачем, его плач заразил других и они бросились к матерям по сосновым избам, что виднелись сквозь деревья.
Таким вот путем я и пришел в Лявлю, с ее великаньими мельницами, с мелкой журчащей речкой Лявлей, текущей из лесов и болот, со свежепокрашенной, но при этом старинной церковью, к которой вела аллея из кустов шиповника, усыпанных сотнями алых цветков. В крестьянскую Лявлю с ее интеллигенцией — да, дело обстояло именно так, ведь русское правительство сослало сюда дюжину студентов и разных "политических", желая держать их под более строгим надзором, чем это возможно в лабиринтах Москвы, Риги, Варшавы, других центров революционной пропаганды. Я положил себе пожить здесь со ссыльными и с местными обитателями, не отвергая случая, какой Судьба и Россия послали мне Василий Васильевич нашел себе жилье в деревушке Зачапино, я же прожил несколько дней у одного ссыльного, а затем нашел комнату в Новинках, как назывался ряд старых изб, расположившихся среди грязи позади церкви.
The man of the woods, reputed to be a magician
~
Глава 9
СПОРЫ С РЕВОЛЮЦИОНЕРАМИ
Позади избы группа людей разговаривала с Василием Васильевичем. Все были босы, в потрепанной одежде, один имел на голове женскую соломенную шляпу, другой красовался в древней черной фетровой шляпе, давно лишившейся всякого намека на ленту. Одеты они были в русские рубахи и узкие брюки фабричного производства.
Василий Васильевич познакомил нас. То были политические ссыльные Лявли, сосланные сюда по разным причинам. Поведение их показывало, что им не часто доводится видеть лица, принадлежащие широкому миру
Поначалу я думал, что попал в поселение заключенных, однако, вскоре выяснилось, что ни один из ссыльных не был осужден за какое-то конкретное преступление. Каждый из них предстал в свое время перед военным судом и был признан "невиновным", но и не был оправдан, поскольку было очевидно, что все они связаны с терроризмом и революционной пропагандой. Им нельзя было предъявить никакого конкретного обвинения, и в то же время опасно освободить. Власти выслали их "под административный надзор" в эту затерявшуюся среди лесов деревню, где плести заговоры было бы нелепо, а бежать невозможно. Я застал в Лявле пятнадцать мужчин и пятерых женщин. Кое в чем они были вполне свободны, например, могли удаляться от полицейского участка на пять миль. Ссыльные получали от властей пособие — кто семнадцать, а кто двадцать семь шиллингов в месяц, в зависимости от своего положения в обществе. Тот, кто хотел, мог работать у крестьян, охотиться и рыбачить, учиться, встречаться с друзьями, развлекаться. В то же время они находились под наблюдением, их книги подлежали досмотру и конфискации, их письма по малейшему подозрению вскрывались.
По моему мнению, подобное обращение жестоко, и вот почему:
1. Кто-то из ссыльных может быть невиновным и даже любить царя.
2. Ссыльные оказались вырванными из городской жизни, их поселили бок о бок с примитивным, диким крестьянством, в краю, где восемь месяцев в году царит зима, вдали от железных дорог, от Запада.
3. Пока их держат здесь, как заложников, тайная полиция копается в их жизнях, стараясь найти такие доказательства, чтобы можно было вновь поставить их перед судом.
Англичанину такого бы не вынести, но англичанин никогда бы и не одобрил убийства, пусть даже совершенного для достижения самых благородных целей. Если ради какого-то дела прибегают к убийству, благородство такого дела непременно втаптывается в грязь. Если добро раз за разом уничтожает зло, никто не может отказать злу в праве защищаться, в праве прибегнуть к предупредительным мерам. Политика русской бюрократии вполне ясна и не отличается замысловатостью. Если уж властям не удается эффективно руководить страной, они хоть успешно защищают себя и свои семьи от бомб и револьверных выстрелов. При всей симпатии к революционерам необходимо признать, что их враги ведут себя вполне разумно.
Я слышал от русских, что их соотечественники, находящиеся в ссылке — цвет нации. Вероятно, так оно и есть, но означает ли это, что остальные — не более, чем сор? Разве те, что не страдают, не подвергаются гонениям — менее интересны, менее достойны занять место в гармонической картине русской жизни, чем горстка посредственностей, имевших счастье пострадать за правое дело в наш век вседозволенности?
"Мне кажется, — сказал я ссыльным, поведавшим мне свои истории, — вы похожи на шахматные фигуры, которых во время игры сняли с доски и отставили в сторону. Белые пешки, которые слишком далеко зашли и ими пожертвовали в целях стратегии. Вы живете в неизвестности и думаете, что игра все еще продолжается и белые еще имеют шанс. А игра-то закончилась, игроки разошлись по домам. Ваши сроки подходят к концу, а когда начнется новая игра, вы снова окажетесь на своих местах".
"Да, я тоже думаю, что все уже закончилось", — поддержал меня Алексей, московский студент, у которого я пока остановился.
"Сейчас кругом мир, царь получил ручную думу, она сделает все, что ей скажут. Революционеры проиграли и им ничего не осталось, как только обезопасить себя и избегнуть когтей полиции. А само дело завершат царь и его преемники, и завершат как следует, только нескоро. В наши дни миром правят не революции, а эволюция".
"Но ведь отмена свобод Финляндии — это тоже в своем роде революция", — возразил один из ссыльных.
"Англичане резко выступили против", — заметил другой.
"Ничего они не выступили, — вмешалась в разговор непримиримого вида женщина с язвительной улыбкой. — Сколько их там — тридцать, ну сорок членов британского парламента — подписали обращение к думе?"
"Вы ошибаетесь, их было шестьдесят, и мне кажется, это совсем немало".
"Шестьдесят из шестьсот шестидесяти, — парировала женщина. — Вы считаете, это немало? Почему члены парламента не приехали и не вручили обращение сами? Ничего бы с ними не случилось, они британские подданные. Мы бы устроили им отличный прием, ведь их приезд помог бы нашему делу больше, чем все передовые статьи вместе взятые. А что получилось? Русское правительство послало вашему ноту и попросило отменить визит. Ваша пресса поместила выдуманные истории про бомбы и про казаков, и бедные депутаты до смерти перепугались. Заговорили, что визит принесет больше вреда, чем пользы, вот уж действительно! И что же они сделали? Послали Невинсона, журналиста, даже не депутата, и лишили обращение всякого политического значения. Вы напишите в свои газеты, скажите им, что не надо нам их сочувствия, расположенности и всякого такого. Нам нужна твердая позиция, реальная помощь, а не газетная болтовня".
После паузы женщина продолжила. "Вы считаете, что у вас либеральное правительство, но я не вижу ничего либерального в его внешней политике. Было время, либерализм стоял на стороне правого дела, но сейчас либералы только и думают, как бы не ввязаться в войну с какой-нибудь европейской державой. И ничуть не меньше они угнетают индусов и египтян. А если бы Эдвард Грей решительно и ясно высказался по вопросу разгона финского парламента или захвата Персии, Россия отступила бы сразу, авторитет же Великобритании поднялся бы по всей Европе".
Тут вмешался Василий Васильевич.
"Понимаете, Степан Петрович полагает, что Россия более счастлива, чем Англия, и что мы должны помочь Англии сбросить с себя ярмо свободы!"
Раздался смех, взгляды всех присутствующих обратились ко мне.
"Я действительно думаю, — сказал я, — что если бы вы вдруг оказались в Лондоне, то бунтовали бы не меньше. Вы не имеете понятия, что это такое — жить в Лондоне. Уверяю вас, Лондон — это совсем не то, что Москва или Петербург".
- Предыдущая
- 10/52
- Следующая
