Одиссея генерала Яхонтова - Афанасьев Анатолий Владимирович - Страница 27

«Прекрасно понимая, что основная часть аудитории настроена прохладно, если не сказать, враждебно по отношению к СССР, я постарался начать свой доклад как можно более спокойно и сдержанно. Сделал необходимый исторический экскурс, а затем перешел к излюбленной своей теме — о «вековом разладе» между господствующими классами и угнетенными массами, о закономерности и неизбежности тех социально-политических и экономических преобразований в России, начало которым положила Октябрьская революция. Закончил я свое выступление кратким анализом текущей внутренней и внешней политики Советского государства.

Слушали меня довольно внимательно и даже наградили дружными аплодисментами. Успех доклада не замедлил вылиться в формулу пространных отчетов как в местной, так и в центральной прессе. Газета "Нью-Йорк таймс», наиболее влиятельная и самая читаемая в США, на следующий же день поместила на первой полосе сообщение о том, что «бывший офицер царской армии, генерал Яхонтов, выступив в институте политики в Вильямстауне с докладом о положении в Советском Союзе, не оставил сомнений в том, что он одобряет его». Далее цитировались непосредственно мои слова, суть которых сводилась к тому, что я «убежденный противник вмешательства одних государств в дела и жизнь других, так как это нарушает существующие нормы международного права».

Одна из газет поместила даже мой портрет, дав под ним подпись: «Выдающийся участник института».

Так совершенно неожиданно мое выступление стало главным событием сессии 1926 года».

С этого дня Яхонтов стал профессиональным лектором. Чтение лекций стало и основным источником его доходов. Вскоре после окончания сессии в Вильямстауне Яхонтова пригласили в город Сиракьюс прочесть лекцию в местном клубе. Потом он выступил в городе Сент-Пол, штат Миннесота, в «шикарном» дамском клубе, куда, правда, пришло немало мужчин. Готовился к лекции основательно, рассказывал Виктор Александрович, привез с собой множество карт, схем, таблиц. Все обошлось как нельзя лучше. Ступив на эту стезю, Яхонтов вскоре познакомился с женой одного преуспевающего в ту пору профессионального лектора-американца и попросил прочитать тексты двух его лекций (о Советском Союзе и о Дальнем Востоке).

— Я еще плохо чувствую аудиторию, — сказал Виктор Александрович. — Подскажите, что здесь так, а что не так.

Дама рассмеялась:

— Вы наивный человек! Как вы не можете понять: совсем неважно, что вы будете говорить, достаточно уже одного того, что вы бывший русский генерал…

«Позже я не раз имел случай убедиться в ее правоте, — с улыбкой вспоминал Яхонтов. — Американцы удивительно падки на любые титулы: «князь», «граф», «профессор», «генерал»— для них эти слова звучат почти магически. Послушать «титулованного» оратора всегда соберется больше народу, нежели простого смертного, будь он даже семи пядей во лбу».

Это, конечно, правда, но не вся. Яхонтов скромничал. По мнению весьма авторитетных людей, он стал одним из самых лучших лекторов в США. Он изъездил Америку вдоль и поперек, и, разумеется, не только из-за его генеральского чина всюду собирались полные аудитории. А начало всему положило его выступление в Вильямстауне.

Заметка с первой полосы «Нью-Йорк таймс», констатирующая поддержку Яхонтовым Советского Союза, пополнила не только его личный архив. Она была аккуратно вклеена в досье на него, которое к тому времени перекочевало в ФБР. За полтора года перед тем директором этого учреждения стал Эдгар Гувер, поставивший на широкую ногу слежку за всеми «подрывными», «неблагонадежными», «опасными» элементами, за «красными» и «розовыми», да и вообще «не совсем понятными». Особенно из иностранцев. Естественно, странный русский генерал не мог остаться вне поля зрения охранки. Заметке из «Нью-Йорк таймс» в досье на Яхонтова предшествовало донесение агента о посещении «объектом» 14 августа 1925 года вечера, на котором выступал коммунистический поэт Маяковский, приезжавший из Москвы. Яхонтов вместе с другими выходцами из России (вечер шел на русском языке) аплодировал выступавшему, в том числе и тогда, когда тот прочитал стихотворение «Нью-Йорк» — явно антиамериканской направленности. Дотошный агент приложил буквальный перевод крамольной строфы. Это были заключительные строки стихотворения «Бродвей», которое Маяковский действительно сначала озаглавил «Нью-Йорк»:

Дотошный агент носил фамилию Жаров (окружающие обычно звали его Ярроу), он был русским из белоэмигрантов. Работал на совесть, красных и даже розовых ненавидел люто. Со временем его усердие было замечено. Во время второй мировой войны его взяли в Управление стратегических служб к генералу Биллу Доновану, Ярроу исполнял его задания в Восточной Европе…

Яхонтов, разумеется, ничего такого и не предполагал. Он пo-прежнему считал себя гостем, не имеющим права выступать против порядков в приютившей его стране. Увы, понятия о лояльности у него и у мистера Эдгара Гувера были несколько различными.

Успешный лекторский старт окрылил Виктора Александровича, и он с жаром принялся за дело. Лекторская работа, естественно, приблизила Яхонтова к журналистике. Ему стали предлагать выступить по радио, сделать реферат, написать статью. Работал он много. Так как приходилось очень часто ездить, Яхонтов приучился в поезде и в автобусе не только читать, но и делать пометки, записи в блокноте. На лекционном рынке тоже шла конкурентная борьба, и удержаться в седле, тем более вырваться вперед было непросто. Но работа приносила удовлетворение. И деньги. Год был настолько успешным, что следующую сессию института политики в Вильямстауне Яхонтов… пропустил. Он смог позволить себе провести с семьей лето в Европе.

Яхонтовы побывали во Франции и в Италии. До того в Италии никому из них быть не приходилось. Разумеется, они проехали и прошли всеми туристскими маршрутами, но не только соборы, дворцы и музеи с их неисчерпаемыми сокровищами искусства занимали внимание Яхонтова. В этом путешествии он впервые увидел фашистов. Другие американские туристы попросту не реагировали на чернорубашечников, когда их видели. А Яхонтов вглядывался в лица фашистов, побывал на митинге, где выступал Муссолини, наблюдал за реакцией толпы… Выводы он сделал тревожные. Он сразу понял, что нельзя отмахиваться от феномена фашизма, что это не очередной каприз политической моды, который пройдет, как проходят другие, не повлияв, в сущности, на страну, не говоря уж о внешнем мире.

Яхонтов избегал общения с белоэмигрантами из «непримиримых», но с их прессой, конечно, знакомился. Он помнил, что еще в 1924 году монархисты на съезде в Париже разглагольствовали о том, что в «освобожденной от большевиков России» желательна будет фашистская диктатура. Один из этих безумцев зачитал доклад о «государственном строительстве фашизма», доказывал применимость его в русских условиях. А сейчас, в 1927-м, в Берлине начал выходить журнал «Русский колокол», в котором пропагандировался опыт итальянского фашизма.

«Русский колокол» призывал белоэмигрантов создавать во всех странах расселения фашистские организации под девизом «Воля, власть и подчинение». Да только ли одно это изданьице! Журнал «Двуглавый орел» открыто писал: «Фашизм заслуживает одобрения и подражания». Знал Яхонтов и то, что незадолго до того, как попасть в руки чекистов, у Муссолини искал поддержку Савинков. Нет, нельзя благодушно попыхивать сигарой, посмеиваясь над опереточностью дуче и его бандитов! И напрасно американцы думают, что фашизм ни когда их не встревожит. Пресса сообщала об секретных контактах японцев с фашистской Италией. А Япония для Америки не то что Италия. Япония для них, в сущности, соседняя держава… Так каков же вывод, генерал? А вывод такой: если Япония будет иметь за спиной сильную и дружественную Америке Советскую державу, она не сможет угрожать агрессией Штатам. Значит, логика истории диктует, что СССР и США должны наладить отношения. Но пока этого нет, хотя осенью большевистскому режиму исполнится уже десять лет. Десять! Практически все крупные страны имеют нормальные дипломатические отношения с Советским Союзом. Почти все — кроме Америки.