Девочка с красками - Карелин Лазарь Викторович - Страница 24
- Предыдущая
- 24/29
- Следующая
«Она их сейчас судит, — подумала Таня со смутным чувством гордости и страха за свою мать. — Судит! — И вдруг вспомнила: — А там, там теперь судят отца4» Она порывисто оглянулась на реку, нашла глазами чёрную громаду
амбара-башни, которую построили ещё вон когда — при Петре Первом, поискала поблизости своего отца, но никого не увидела.
Мама кончила говорить, и вдруг в зале все зашумели, захлопали, как в театре, когда кончится интересный спектакль. Тане показалось, что это её маме все хлопают. Таня обрадовалась: значит, мама рассудила всё правильно. Да, она справедливая!
А те двое, которых мама судила, так и остались понуро стоять за своей загородкой. Им сейчас плохо, совсем плохо. Но люди вокруг хлопают, значит, мама всё сделала правильно. Она справедливая!
А вон там — Таня снова оглянулась на реку, — там судят сейчас её отца. Да, он виноват, он уехал от них, он бросил их на целых три года. А мама говорит, что он обидел их. Странно, как-то это всё не похоже на него. Но это так —1 он уехал, пропал на целых три года, он обидел их. Каково-то ему сейчас?..
Сперва всё шло, как оно и должно среди старых друзей, ещё школьных лет друзей, после долгой разлуки.
— Ну, здравствуй, — сказала дружественно Николаю Андреевичу Лиза Чижова и даже постаралась смягчить свой голос. — С приездом, Коля.
Они никуда не пошли, и разговор их начался тут же, прямо в дверях древней башни. Проследив глазами, как расходятся в разные стороны прогнанные ими ребята, сёстры чинно уселись на тюки пакли, приглашая сесть и Николая Андреевича. Двери в башню были распахнуты, солнце светило у входа ярко, повытравив своими лучами затхлый воздух, — лучшего места для серьёзного разговора и не найти. Впрочем, так ли уж был серьёзен этот разговор?
— А помните, девчата, как и мы тут с вами лазили? — улыбаясь и успокаиваясь, спросил Николай Андреевич.
Он сел между сёстрами, обнял их за плечи, и, переглянувшись, они рассмеялись вместе, помолодев как-то сразу лицами, подобрев, отойдя от нынешних своих взрослых-пре-взрослых забот.
— А как же, такое не забыть! — мечтательно проговорила Ольга Чижова, и в голосе её сейчас не было ни ехидцы, ни елея. Просто добрый, тихий голос.
— А на балку на самую верхнюю ты так забраться и не решилась, — напомнила ей сестра.
— Подумаешь, героиня! Залезть-то залезла, а снимал тебя Коля.
— Всё-таки залезла.
— Вот ты теперь и хирург.
— А разве следователю смелость не нужна? — спросил Николай Андреевич. Он совсем успокоился, ему было радостно сидеть вот так со своими школьными подругами, жмуриться на солнце и болтать — вспоминать про что-то далёкое и ласковое, как эти солнечные лучи.
— Следователю прежде всего нужна осторожность, — чуть поучая, сказала Оля. — Кстати, какие качества, позаимствованные из детства, пригодились тебе в твоей архитектурной деятельности?
— Да, Коля, чего ты там понастроил в первопрестольном граде Москве? — подхватила Лиза.
Они сидели, всё так же обнявшись и чуть покачиваясь из стороны в сторону, поглядывая друг на друга ласково-смеющимися глазами.
— Наверное, какой-нибудь дворец, а? — спросила Оля.
— Главный дворец мой ещё впереди, — сказал Николай Андреевич. — Так, участвовал в проектировании нескольких жилых домов. Теперь ведь, девчата, всё больше типовые проекты осуществляют, всё больше группами проектируют. Один — одно, другой — другое.
— Интересно? — спросила Оля.
— Ты-то что там осуществлял? — спросила Лиза.
— Если дома, просто дома, так, может, и не надо было уезжать? — спросила Оля. — Просто дома строятся и у нас.
— Зачем же тогда было семью бросать? — спросила Лиза. — У нас тут целую улицу за эти три года построили. У нас тут такое затевают, что...
Они всё ещё сидели обнявшись, но как-то вдруг неуютно стало Николаю Андреевичу сидеть между сёстрами. И солнце, будто нарочно, стало светить пожестче, стало припекать не по-северному всерьёз. Он поднялся и отошёл на несколько шагов от своих приятельниц, поискав у дверей место, куда заскакивал с реки ветер. Такое место нашлось, но и ветер не помог — амбарная духота вдруг ударила в лицо.
— Вот что, — сказал Николай Андреевич. — Вот что, вы уж лучше спрашивайте обо всём прямо, без подходов. Валяйте.
— А мы уж и спросили, — сказала Оля, и голос её вновь обрёл привычный елей. — Расшифровать тебе наши вопросы?
— Мы спрашиваем тебя, Николай, ради чего бросил ты семью? — перебивая сестру, громогласно заговорила Лиза. Всё стало на свои места — и голоса, и взрослые морщины на лицах, вернувшие этим лицам нынешнюю озабоченность, нынешние тревоги. — Мы спрашиваем тебя, Николай, ещё и о том, зачем ты вдруг спустя три года прискакал сюда? Многое улеглось уже за эти три года, многое определилось. Не жестоко ли всё это вновь ворошить? Ты подумал о жене, подумал о дочери?
— Мы спрашиваем обо всём этом как друзья, и твои и
Машины, — миролюбиво проговорила Оля. — Пойми, три года — это слишком большой срок для эксперимента. Но, может быть, мы чего-то все катастрофически не понимаем в твоей истории?
— А он-то сам понимает? — окончательно вернув своему голосу этакую врачебно-хирургическую безапелляционность, спросила Лиза.
— Это было бы ужасно, если бы и он сам не понимал, что творит, — до предела использовав своё умение говорить вкрадчиво, заметила Оля.
— Может быть, и ужасно, — отвернувшись от сестёр и тщетно ловя лицом куда-то подевавшийся с реки ветер, глухо сказал Николай Андреевич. — Теперь, когда разбираешься, всё кажется нелепостью, всё кажется вздорным, ничтожным. Но...
— Объясни, объясни — это очень интересно! — оживилась Ольга. — Смотри, Лиза, оказывается, для любого неблаговидного поступка есть своё «но».
— Смотрю! Довольно жалкая картина!
— Но... — упрямо наклонил голову Николай Андреевич. — Это когда начнёшь разбираться. А сперва кажется всё иначе. Мне казалось, что мне надо уехать, обязательно надо уехать из этого крохотного городка. Я архитектор, а не строитель изб. Разве я был не прав, когда пустился в путь — в большой город, к большому делу? Не прав? Мне казалось, что мой отъезд ничего не нарушит. Жена не могла уехать — её выбрали судьёй. Я не мог остаться — мне нечего было тут делать. Разве всё это так уж фантастично, так необъяснимо?
— А что же случилось потом? — спросила Оля. — Почему твой отъезд стал смахивать на побег?
— Не знаю, сам не знаю, как это всё дальше получилось. Может быть, не хотел возвращаться ни с чем.
— Обуяла гордыня? — насмешливо спросила Лиза.
— Не знаю, не знаю, что там меня обуяло. Уехал, вырвался к делу. Ну, а там затянулось всё, запуталось. Да, не хотелось возвращаться ни с чем. Слишком много было обещано, слишком многим было пожертвовано...
— Да, сложный случай. — Насмешливая улыбка так и осталась на властном лице женщины-хирурга. — Как у нас говорят: больной не операбелен.
— Тебе бы всё оперировать, — грустно усмехнулся Николай Андреевич.
— Ну хорошо, а зачем же тогда вернулся? — спросила Оля. — Какова, так сказать, цель твоего нынешнего приезда, если допустить, что ты не дитя и понимаешь, что такая женщина, как Маша...
— Довольно! — вдруг решительно распрямился Николай Андреевич.
Вот же он, вот же он, этот ветер с реки. Он идёт поверху, и надо стоять очень прямо, чтобы дотянуться до него лицом.
— Довольно, разберусь как-нибудь сам!
Николай Андреевич стремительно перешагнул порог древней башни, где столь внезапно учинили ему суд и расправу его школьные друзья, и зашагал к городу, идя на ветер — сперва вниз по тропинке к реке, а потом этой же тропинкой круто в гору и к городу.
Покуда происходил весь этот разговор, столь непременный между друзьями в подобных случаях и столь всегда бесплодный, Таня всё топталась в пыльном палисаднике перед судом, не зная, как добыть ей из него свою маму. Зайти? Страшно. И не велено. Но ничего, что не велено.
- Предыдущая
- 24/29
- Следующая
