Девушка из министерства - Адамян Нора Георгиевна - Страница 30
- Предыдущая
- 30/63
- Следующая
— Будет тебе, по делам приехала. За справками. Пенсию хлопочу.
— Похоже и на правду, — Иван закрыл глаза, — только врать ты и тогда не умела.
Она отпустила его руку. Иван Семенович точно проснулся.
— Ты не уходи. Скоро Ольга придет. Это ничего. От нее вреда нет. Люди плетут, будто она за мной не смотрит. Брехня это. Она уколы умеет делать.
На крыльце застучало, затарахтело. Вбежала Ольга.
— Ой, вы уже здесь! А мне сказали, что вы приехали, я на автостанцию кинулась — да оттуда бегом, бегом.
Анна привстала. Она не смотрела на Ольгу. Отчужденно сказала:
— Я еще дорогу не забыла.
Ольга ответила с обезоруживающей простотой:
— Я боялась, что вы у кого другого остановитесь. А зачем же? Места много.
— Птица, — позвал Иван Семенович, — человек с дороги.
— А ты молчи, молчи, Ванечка. Лежи себе. Мы сейчас все сами.
Только когда они сидели в кухне за чаем, Анна Захаровна разглядела Ольгу. Совсем еще молодая. Легкие, светлые кудерьки, глаза голубые, на выкате, нос круглый, стан прямой, точно сбитый.
Вот она, Ванина любовь.
Женщины в поселке лесхоза судачили о том, что живут у Ногайцева две жены, спят на одной кровати, одним одеялом укрываются. Где это видано?
Допытывались у Ольги:
— Ну, как вы там ладите?
Ольга охотно отвечала:
— Ой, Анна Захаровна такая культурная женщина! Ванечка очень доволен, что она приехала. Ему даже легче стало.
Бабы посмеивались:
— Тебе тоже, поди, полегче?
— Конечно! — соглашалась Ольга.
А по существу для нее ничего не изменилось. На другое утро после приезда Анны Захаровны Ольга предложила:
— Я сбегаю в магазин, возьму мяса, а вы сготовьте.
Анна спросила:
— Иван что ест?
— Ванечке ничего, кроме молока, нельзя. Кашку жидкую и то не принимает.
— Ну и мне ничего не надо. Я смолоду от кастрюль бегала, а сейчас и вовсе разучилась. Чаю попью — и ладно.
Она подолгу сидела у кровати мужа и, надев очки, ровным голосом читала ему газеты. Больной никогда не прерывал чтения, лежал с полузакрытыми глазами, и было непонятно — слушает он или нет.
Когда, тяжело всхрапывая, Иван забывался, Анна вставала и бродила по пустому дому. Из окон была видна улица и горные склоны, покрытые лесом.
В поселке многое изменилось. Виднелись многоэтажные белые корпуса. Маленький домик отделения связи, где Анна проработала почти двадцать лет, исчез с лица земли… Над одним из высоких домов блестели золоченые буквы «Почта, телеграф».
Это был новый поселок, которого Анна не знала. Но ей и не хотелось посмотреть, каким он стал. Пройдешь по улице, встретишь знакомых, начнутся расспросы. А что отвечать? Здешние люди связаны с ее отошедшей жизнью, а она хоронила эту жизнь восемь лет.
Был здесь только один человек, который сам должен бы прийти.
Больше, чем дружба, больше, чем родство, связывало их троих — Анну, Ивана, Николая. Они были первыми комсомольцами поселка, первыми работниками лесхоза. Вся молодость прошла рядом, одни мысли, одни желания.
— А Уваров не проведывает Ивана?
— Это какой, механик? — переспросила Ольга. — Грубый он человек!
И по ее словам Анна поняла, что эта старая дружба разорвалась.
Каждое утро Ольга меняла Ивану белье, обтирала его высохшее тело. Делала она все быстро, ловко и при этом всегда весело болтала.
— Некоторые такую глупость выдумали — жалеют меня, что я свою молодость гублю. А я за Ваней всегда должна ухаживать, потому что он мне много хорошего сделал. Мы дома совсем бедно жили, поверите, у меня платьишка сменить не было. Иван Семенович меня в одну минуту по своему вкусу как картинку одел. И куда мы с ним только не ездили! И в Москву, и в Сочи. Ведет он меня, бывало, в ресторан, я только глазами хлопаю, а он меня все учит, как ступить, как сказать. Сам такой представительный, жена молоденькая, все на нас внимание обращали. Как же мне теперь его бросить? Это совсем неблагодарной надо быть!
Она трещала, расчесывая серые волосы больного, вкатывая под него чистую простыню, обмывая лицо.
По временам спрашивала:
— Ведь правда, Ванечка? Верно я говорю?
Анна никогда не была ни в Москве, ни в Сочи. Никогда ни одной нитки не купил ей Иван по своему вкусу. Это он, бывало, заглядывал ей в глаза, спрашивая: «Так ли я сказал? Так ли сделал?»
Когда за Ольгой захлопнулась дверь, Анна подошла к кровати. Она уже привыкла к переменам в муже. Темные тени и худоба не мешали ей снова видеть знакомое широкоскулое, губастое лицо. Ей захотелось сказать ему что-нибудь обидное, но она сдержалась и только спросила:
— С Колей-то чего не поделили? Или при новой жене и друзья не нужны стали?
Иван повернул к ней серые с желтизной глаза.
— Анна, — голос его прозвучал громко, совсем по-прежнему, — сходи за ним, он тебе не откажет.
— Это зачем? Захочет, так и сам придет.
— Не придет. Приведи Николая, прошу. Одно мне осталось — повидать его. Анна, недостоин я тебя просить, пойди. Тебя он послушает…
Иван Семенович затосковал. Он отбрасывал одеяло, перекатывал по подушке большую голову. Анна взяла его руку с бледными ногтями.
— В чем не поладили? Да пойду я, ладно, пойду.
Поселок и вправду сильно вырос. Раньше все здесь знали Анну и она всех знала. Новый человек был приметен. А теперь она шла мимо больших белых домов, вокруг сновал народ, и Анна никого не узнавала. Появилось много молодых парней, девчат. Воскресное утро — все на улице. Изредка кто-нибудь останавливался: «Анна Захаровна…» Она кивала головой и проходила мимо.
Уваров жил в собственном доме у самого леса. Анна не любила его жену. В девках та была слишком бойкой, а потом быстро обабилась, раскисла.
Анна сдвинула брови, готовясь встретиться с Таисией. Та уж обязательно слезу уронит. Но дверь раскрыла молодая женщина с удлиненным смуглым лицом и светлыми волосами.
— Верочка, что ли? — У Анны дрогнул голос. — Забыла меня? Не помнишь тетю Аню?
— Тетю Аню? — неуверенно повторила Верочка. — Ногайцева тетя Аня? — вдруг радостно вспомнила она и неловко ткнулась головой Анне в грудь.
Вера была на год моложе умершего сына Анны. Раньше ее в шутку звали «Митина невеста».
— Как живешь-то? Замужем уже, поди?
Вера кивнула. Анна удержалась от слез.
— Мать дома?
— Ой, мама в город уехала!
Больше Анна ни о чем не спрашивала. В дверном проеме показался хозяин. Гостья отстранила Верочку и пошла ему навстречу.
— Тебя и время не берет…
Голос ее прервался.
Николай Павлович неумело раскинул руки.
— Анна, Анна…
Он повел ее в свою комнату и усадил в жесткое креслице у стола.
— Приехала, значит. Мне говорили…
Крикнул дочери:
— Вера, чаю нам подай.
Анна воспротивилась:
— Не надо ничего. Я ведь за тобой, Коля.
Уваров точно не расслышал. Темными пальцами скрутил папиросу.
— Все у сестры живешь?
— Давно уж перебралась. Комнату мне дали. Одной лучше.
Он согласился:
— Свой угол всего дороже.
Анне надо было спросить про Таисию, про детей, про здоровье. Но она молчала. Вдруг почувствовала усталость от бессонных ночей, от напряжения душевных сил, в котором жила все эти дни.
Все здесь было ей знакомо, все напоминало прошлое. В комнате по-прежнему пахло табаком и металлической пылью. Так же, со строгой мужской аккуратностью, были сложены журналы на столике и инструменты на подоконнике. Даже голубоватое, истонченное временем пикейное одеяло на узкой кровати то же, что и много лет назад.
Сколько раз она бывала в этой комнате с Иваном!
Анна сказала:
— Что же ты о дружке своем не спросишь? Или не интересуешься?
Уваров скороговоркой ответил что-то нескладное, вроде «будет уж тебе, будет», и спросил с наигранным оживлением:
— Поселок наш видела? На город тянет!
— Не заговаривай меня, Николай, — жалобно попросила она, — устала я. Собирайся лучше, пойдем.
- Предыдущая
- 30/63
- Следующая
