Гордые сердца - Роджерс Мэрилайл - Страница 5
- Предыдущая
- 5/67
- Следующая
Еще более раздосадованный неоправданным страхом девушки перед тем, кто обращается с ней лучше, чем заслуживает любой французский непрошеный гость, Уилл отступил назад, ненароком закрыв дверь. Услышав хлопок, Касси решила, что осталась одна. Она уронила тяжелые веки и глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Сняв в некоторой мере напряжение, она начала изучать свою новую тюрьму. Освещаемая лишь лучами предвечернего света, косо падающими сквозь закрытые ставни двух окон, комната сама по себе заслуживала внимания. В ней было не четыре угла, а три. Изящные брови моментально нахмурились. Затем она поняла, что странной комната получилась оттого, что коридор по диагонали разделял квадрат верхнего этажа на треугольные половины. Действительно странно.
В спартанской обстановке комнаты не было ничего, кроме грубого сундука, простого табурета на трех ножках и тюфяка из домотканой материи, набитого соломой и лежащего прямо на голом дощатом полу. В комнате были свои недостатки, но все-таки Касси чуть заметно улыбнулась и пожала плечами: по крайней мере крыша не течет и нет грязи.
Уилл не мог видеть выражения ее лица и принял молчание Касси за пренебрежение. Он еще тверже стал на ноги и подбоченился. Мысль о том, что эта непрошеная гостья нашла изъяны в его доме, не оценила его гостеприимство, заставила Уилла насторожиться и пожалеть, что он отнесся к ней столь заботливо.
К своим тридцати семи годам он обладал достаточным опытом и слишком хорошо знал, что в большинстве своем все леди любят комфорт, так что поведение пленницы его почти не удивило. И конечно же, это никоим образом не могло уколоть его, как, впрочем обычно ничто и никто.
— Не блестящее жилище для леди, но все же лучшая камера, чем того заслуживает любой иностранный захватчик.
Касси быстро повернулась, испуганная тем, что этот слишком привлекательный рыцарь все еще поблизости.
В отличие от крошечной хижины эта комната была достаточно просторной, и все же одними своими размерами он, казалось, делал ее меньше. Испуганная, Касси отступила, споткнулась об относительно мягкий тюфяк у себя за спиной и растянулась на нем. То, что при этом пострадала только ее гордость, ничуть не помешало яркой краске смущения залить ее лицо.
При виде взволнованной девушки, нарушившей правила внешнего приличия, за которые она все еще слабо цеплялась, и лежащей на тюфяке в ворохе шелковых юбок, Уилл широко улыбнулся, и на его хмуром лице, как молния в грозовом мраке, мелькнуло веселое удивление.
Падение резко ослабило узел головного платка Касси, выпустив тем самым на волю копну черных, как смоль, волос. Смахнув со лба спутанные пряди, и отчаянно пытаясь сесть, она не переставала думать о том, что упала в ноги этому сокрушительному человеку, как будто распростерлась от восхищения — что было недалеко от истины, — тогда как по его надменной улыбке явствовало, что ему достаточно польстили и больше ему ничего не нужно.
Уилла охватило неожиданное побуждение протянуть руку и пощупать, так ли мягко темное облако ее волос, как кажется. И что еще более поразительно, ему захотелось извиниться за свое удивление, которое она явно сочла смешным.
Пытаясь скрыть свою зачарованность, реакцию, которую он, возможно, нашел бы неприятной со стороны столь малопривлекательной женщины, к тому же врага, — Касси пролепетала слабое предостережение:
— Не подходите ко мне, вы… вы… разбойник!
Уилл был уверен, что безошибочно догадался, какие чувства скрываются за восхищенным взглядом фиалковых глаз, почти неотрывно смотрящих на него. И все же тревога в сочетании с замешательством в ее взгляде снова вызвали у него раздражение. Господи, что, она думает, он намерен делать? Изнасиловать ее? Он только хотел утешить выбитую из колеи женщину, поэтому этот ужас перед насилием показался ему забавным. Комнату огласил взрыв смеха.
Касси съежилась от страха при неожиданной реакции Уилла на ее предупреждение. Если он находит ее попытку защитить себя столь забавной — какой бы слабой она ни была, — то, возможно, он без всяких угрызений совести подчинит ее своей воле, какое бы направление ни приняли его желания. Звук ее сильно бьющегося сердца почти заглушил его смех.
Глазами, быстро потерявшими теплоту, Уилл рассматривал распростертую перед ним женщину, чей страх, как беспощадное наступление ночи, подавлял дневной свет других эмоций. Да она и впрямь ожидает от него самого худшего, — но чего же еще от него ожидать, когда он так гордится той ужасной репутацией, которую снискал у французов? Как она может знать, что, сражаясь безжалостно, он, однако, никогда не причинил вреда ни знатной леди, ни любой другой женщине; никогда не нарушал рыцарский кодекс, полагая несоблюдение его признаком слабого человека.
Его людям, не воспитанным на кодексе, может быть, и простительно ожидать от него физического насилия и победы над слабым врагом. Но ей, с ее явно благородным происхождением, это непростительно. Мысль, что именно это юное создание считает его рыцарем без чести, пришлась ему не по вкусу.
Губы Уилла скривила усмешка. Неразумно разочаровываться из-за того, что она не думает ничего хорошего о человеке, гордо провозгласившем себя ее врагом.
— Вам нечего меня бояться… — Когда он говорил, ему в голову пришла новая тактика необъявленной войны со своей противницей. Быть может, поддержание необоснованных страхов возымеет большее действие, чтобы держать ее пленницей — и тем не менее на расстоянии руки. — Нечего бояться, пока вы ничем не вызовете моего гнева.
В его кривой улыбке было нечто интригующее, а сардонический блеск черных как ночь глаз усилил опасения Касси, и ее бледно-лиловые глаза стали аметистовыми.
Когда тяжелая дубовая дверь действительно закрылась за ушедшим мужчиной, она разозлилась на себя за неспособность скрыть тревогу и на него — за его веселое изумление. Утешаясь тем, что ее злость вызвана просто неуклюжим падением и последовавшим за ним замешательством, она села, чтобы привести себя в порядок. Ее одолела тоска по дорожным сундукам, оставшимся в повозке. Будь они под рукой, она могла бы переодеться во что-нибудь более подходящее для этой обстановки. Ее практичная натура быстро отвергла все бесполезные мысли. Что будет, то и будет. Придется довольствоваться тем, что есть.
Касси встала, расправила юбки и пробежала пальцами сквозь густые черные шелковистые пряди волос. Поверив, что осталась на ночь одна, она не стала надевать чепец, а заплела волосы в тяжелую косу. Придерживая рукой тонкие кончики невплетенных локонов на шее, она потянула золотую цепь, пока та не упала с шеи. Какое-то мгновение она держала цепь перед собой на весу и бесстрастно par сматривала это ожерелье — подарок ее нелюбимого жениха Ги. Это была богатая безделушка, но слишком кричащая, на ее вкус, как символ собственности человека, которого она считала средоточием всех неприятных черт, тучного, распутного и жестокого — нелюбимого. У нее не было причин чувствовать себя виноватой в том, что превратила драгоценное украшение в заурядную вещицу, поддерживающую прическу. Опустив сверкающую цепь, онаначала монотонными движениями обвивать ее вокруг толстого каната своих волос.
Ни один мужчина не видел волосы Касси расплетенными с тех пор, как далеко не счастливые дни ее детства остались позади. Она выросла, обладала богатством и привилегиями, но в эмоциональном отношении всегда была обделена. Ее холодных родителей очень мало заботило простое счастье дочери, и они не оставили у нее ни малейших сомнений в том, что она — их печальное разочарование. С утра до вечера ее жизнью управляли сначала несколько нянюшек, затем пожилые компаньонки. Задиристые братья и мальчики из знатных семей, присланные на воспитание к ее отцу, были почти единственными мужчинами, с кем она общалась, и даже они никогда не видели, как ее волосы свободным каскадом падают до колен. Ни один мужчина — пока этот рыцарь по имени Уилликин не позабавился тем, в какой беспорядок пришли ее волосы и она сама! Живое воспоминание о его бессовестной насмешке особенно больно задело ее.
- Предыдущая
- 5/67
- Следующая
