Пилигримы - Шведов Сергей Владимирович - Страница 66
- Предыдущая
- 66/79
- Следующая
– Потому что эта история будет иметь продолжение, – вздохнула Элеонора. – Сегодня утром я встречалась с Филиппом де Руси. По сведениям этого достойного шевалье, эмир Дамаска выплатил иерусалимским и нашим баронам сумму в двести тысяч денариев, по меньшей мере. Так что недоразумение с Робером всего лишь первый прискорбный случай в череде грядущих скандалов. Благородный Филипп знает имя человека, который выступил посредником в сделке между сарацинами и христианами. Но будет лучше, если имя коннетабля де Роже назовешь ты, Людовик.
Король Франции подозревал свою жену Элеонору Аквитанскую в измене, более того, он уже имел разговор на эту тему с епископом Лангрским. Однако папский легат посчитал, предлог для развода надуманным, вскольз заметив, что Людовик не может даже назвать имя любовника, соблазнившего его жену. Раймунд де Пуатье, к которому король приревновал Элеонору, для такой роли не годился. Во-первых, Раймунд был уже далеко не молод, во-вторых, никогда не отличался особой прытью в любовных делах. С какой бы это стати разборчивой королеве, вокруг которой увивался целый рой молодых красавцев, отдавать свое сердце и тело потрепанному жизнью мужчине, к тому же доводящемся ей родным дядей. Благородная Элеонора слишком умная женщина, чтобы не знать меры даже в грехе. Пораскинув умом, Людовик пришел к выводу, что папский легат, скорее всего, прав. И хотя этот вывод не примирил его с королевой окончательно, все-таки их отношения значительно улучшились в последнее время.
– Хорошо, – сказал Людовик. – Поезжай одна. Передай благородной Сесилии, что у меня в Иерусалиме накопилась масса дел.
Королева Франции оказалась права в своем мрачном пророчестве. И хотя Робер вернул долг Гвидо де Раш-Русильону и снял тем самым с себя возможные подозрения, скандал продолжал разрастаться, захватывая в свои сети все большее и большее число лиц. Благородному Людовику не потребовалось чрезмерных усилий, чтобы убедить своих и без того прозревающих вассалов в виновности коннетабля де Роже. Против которого поднялись уже не только французские, но и местные бароны, осознавшие, наконец, как жестоко их обманули. Страшные слухи черной тучей ползли по Иерусалиму, пугая грядущей грозой сторонников благородного Манасии и королевы. Всерьез поговаривали о заговоре. Тем более что зародился этот беспримерный в истории Иерусалима скандал в доме барона де Водемона, близкого друга убитого недавно Гуго де Сабаля. Благородный Жоффруа объявил себя опекуном и защитником принца Болдуина, которому давно уже следовало стать королем, и принялся успешно вербовать сторонников. Королева Мелисинда почувствовала недовольство баронов, но не смогла сразу правильно определить его причину. Именно поэтому она с самого начала взяла неверный тон в разговоре с благородными шевалье, явившимися к ней с требованием, лишить Манасию де Роже должности коннетабля. Просителей возглавлял барон де Водемон, и это обстоятельство решило исход дела. Гордая Мелисинда не пожелала уступить едва ли не главному своему сопернику в борьбе за власть.
– Пока я королева, благородный Манасия будет коннетаблем, – гордо заявила она.
– В таком случае, ты не будешь королевой, благородная Мелисинда, – в сердцах бросил Жоффруа и круто развернулся к выходу.
Конечно, королеве следовала сразу же арестовать заговорщиков, не выпуская их из Башни Давида, но она оказалась неготовой к столь бурному развитию событий. Однако Мелисинда была слишком опытной правительницей, чтобы долго пребывать в растерянности. Через полчаса она вызвала капитана своей гвардии Пьера де Боше и приказала ему взять под стражу зачинщиков мятежа, собравшихся во дворце Водемона. Благородный Пьер, человек осторожный и далеко не глупый, выполнил приказ только наполовину. То есть окружил усадьбу благородного Жоффруа, но никаких решительных действий предпринимать не стал. Зато отправил посланца к Раулю де Музону с просьбой воздействовать на королеву, которая своими непродуманными действиями могла ввергнуть Иерусалим в пучину раздора. Старый Рауль, несмотря на свой почтенный возраст, поспешил в королевский дворец, дабы поделиться своими соображениями с раздраженной Мелисиндой. Королева хоть и без большой охоты, но все-таки согласилась принять выжившего из ума Музона. Однако, как вскоре выяснилось, старый интриган хоть и потерял свойственную ему с молодости подвижность, но нюха не утратил. И причина нынешней смуты стала ему известна куда раньше, чем королеве.
– Фальшивые деньги, – сказал Рауль тихо, глядя при этом на Мелисинду слезящимися от старости глазами.
– Это те самые бронзовые кругляшки, которые граф Першский пытался всучить шевалье из Антиохии?
– Речь идет о двухстах тысячах денариев, которыми старый Унар расплатился с коннетаблем де Роже за очень важную услугу, оказанную им сельджукам во время осады Дамаска. А Манасия был настолько щедр и благороден, что поделился ими не только с нашими, но и французскими баронами. Наверняка дело окончилось бы к всеобщему удовольствию, если бы золото оказалось настоящим, но, увы. И теперь у баронов не осталось иного выхода, как объявить коннетабля предателем и свалить на него вину за поражение под Дамаском.
– Выходит, брали все бароны, а не только Манасия? – нахмурилась королева.
– Выходит так, – пожал иссохшими плечами Музон. – Я не виню коннетабля де Роже в том, что он не проявил рвения при взятии Дамаска. Ибо падение этого города всколыхнуло бы мусульманский мир, что аукнулось бы нам большой бедою. Но благородный Манасия допустил большую ошибку, он не проверил деньги, которые оказались у него в руках. Хотя величина взятки должна была его насторожить. Двести тысяч денариев это слишком много для скуповатого Маннуддина Унара. Я прошу тебя, благородная Мелисинда, отозвать капитана Пьера де Боше. Во дворце Водемона сейчас находятся не только наши бароны, но и обиженные французы. Чего доброго, прольется кровь наших гостей, и у короля Людовика не останется иного выхода, как только отомстить тебе за убитых вассалов.
– По-твоему, я должна им выдать Манасию, – сверкнула глазами Мелисинда.
– Решать тебе, – вздохнул Музон. – Но в любом случае, нам следует выиграть время. Собрать силы и помириться с французскими баронами.
– Каким образом?
– Прежде всего, возместить им понесенные убытки, – усмехнулся старый Рауль. – Но сделать это следует так, чтобы не возбудить слухов. Часть французов уже убыли в Триполи. Через месяц-два атабек Мосула распустит свою армию, и Людовик покинет Иерусалим. Вот тогда у тебя появится возможность, посчитаться Жоффруа де Водемоном.
– Спасибо за совет, Рауль, – кивнула Мелисинда. – Ты в который уже раз проявил себя как мой самый верный и преданный друг.
Манасия де Роже потерпел едва ли не самое оглушительное поражение в своей жизни. Благородная Мелисинда хоть и не выдала его заговорщикам, но дала понять расстроенному коннетаблю, что спасение дураков от пеньковой веревки отнюдь не входит в круг обязанностей правительницы Иерусалима. Это был удар, способный сбить с ног любого, даже самого твердого человека, но Манасия его выдержал. Он даже не пытался оправдываться перед королевой, ибо, прежде всего, провинился перед самим собой. Надо быть уж совсем законченным идиотом, чтобы верить таким авантюристам, как Герхард де Лаваль. Этот жалкий раб эмира Нуреддина обвел вокруг пальца одного из умнейших людей Святой Земли. Правда, у этого негодяя был союзник, в чем Манасия вынужден был признаться самому себе, – жадность. И хотя большую часть денег, полученных от Лаваля, пришлось раздать корыстолюбивым баронам, все-таки сорок тысяч денариев остались в руках у коннетабля. Роже стал бы едва ли не самым богатым на Востоке человеком, если бы монеты, которые он прятал в своем обозе, оказались золотыми. Увы, на руках у Манасии осталась бронза. Нельзя сказать, что он раньше не сталкивался с подделками, но такой тонкой, можно сказать даже филигранной работы ему видеть не доводилось. Любой другой человек на месте шевалье де Роже, наверное, лишился бы разума, перебирая позолоченные монеты, а он всего лишь размышлял над тем, где и как можно использовать этот дар самого лютого своего врага, которого он в ослеплении принял за лучшего друга. Справедливости ради следует признать, что встреча с Герхардом де Лавалем не вышла для Манасии совсем уж безнадежно проигрышной. Этот негодяй избавил коннетабля от самого упорного и могущественного врага, который наверняка бы уничтожил шевалье де Роже, если бы остался жив. Из понесенных убытков в сорок тысяч денариев можно было смело вычитать те самые пять тысяч, которые не были уплачены Роже хитроумному Герхарду, будь он трижды проклят.
- Предыдущая
- 66/79
- Следующая
