Грозный эмир - Шведов Сергей Владимирович - Страница 45
- Предыдущая
- 45/80
- Следующая
– Я лицо заинтересованное, – печально вздохнул Венцелин. – С Глебом меня связывало тридцать лет дружбы. Алдара я знал всю жизнь. Гвидо де Шамбли отец моей невестки.
– Благородный Болдуин знает об этом, но, тем не менее, поддержит любое решение, которое вынесет третейский суд.
– А что будем делать с Гуго де Сабалем? – поинтересовался Бернар.
– Болдуин впадает в ярость при упоминании этого имени, – усмехнулся Ролан, – тем не менее, он полагает, что Латтакия должна быть возвращена благородному Гуго, а его жену Терезу следует лишить всех владений за покушение на убийство. Впрочем, барону позволено самому вершить суд над своей супругой.
– Иными словами король решил вернуть нашими руками Латтакию под власть своего зятя? – усмехнулся Венцелин.
– Тебе это нетрудно будет сделать, брат, – вздохнул Ролан. – Пошли Базиля с флотом в Антиохию, по-моему, он уже засиделся в Джебайле.
– С Латтакией я вам помогу, – кивнул Венцелин. – За смерть Глеба рассчитаюсь тем иным способом, но впредь тебе придется обходиться без моей помощи.
– Почему? – удивился Бове.
– В ближайшие месяцы я собираюсь вернуться на Русь. Марьица хочет умереть на родной земле, и я обещал, что исполню ее волю. После смерти князя Владимира никто не будет чинить препятствий к возвращению ни мне, ни ей.
– А на кого ты оставишь Джебайл? – нахмурился Ролан.
– Я рассчитывал на Драгана, но мой старший сын не любит моря. К тому же после смерти тестя Гвидо де Шамбли он унаследовал замок Раш-Гийом и собирается перебраться в Антиохию. Базиль мне будет нужен во время плавания. А что касается младших сыновей, то они еще слишком молоды, чтобы управлять людьми. К тому же они рвутся на Русь, и я решил взять их с собой.
– Не скрою, Венцелин, для меня твой отъезд – большая потеря, – вздохнул Ролан.
– Джебайл я оставляю Бернару де Сен-Валье, он сумеет им распорядиться. Что же касается поддержки, то я настоятельно советую тебе обратить внимание на Филиппа де Руси, младшего сына благородного Глеба. Очень даровитый молодой человек.
– Спасибо за подарок, – горько усмехнулся Ролан. – Но вокруг меня и без Филиппа хватает еретиков.
– А разве Филипп еретик? – удивился Венцелин.
– Спроси об этом у Бернара, – посоветовал храмовник.
– Я тут не при чем, – развел руками Сен-Валье. – Ты же знаешь, кто был его нянькой после смерти матери.
– Благородная Адель была бы огорчена, – грустно констатировал Венцелин.
– У каждого свой путь, – пожал плечами Бернар. – И далеко не всегда его выбор зависит от воли родителей. Остается только утешиться фразой, которую любят повторять наши товарищи по крестовому походу – так хочет Бог.
Глава 2. Изумруд.
Город Иерусалим, как и всякая уважающая себя столица, всегда полнился слухами самого нелепого содержания. Однако в данном случае, слухам можно было верить. Переговоры между королем и визирем аль-Маздагани действительно закончились успешно. Андре де Водемон узнал об этом, что называется, из первых рук – от самого короля Болдуина. Однако барона насторожило, с какой легкостью хитроумный визирь согласился отдать Дамаск в обмен на город Тир, взятый крестоносцами немалыми трудами. Конечно, Тир стоил Дамаска. Вопрос был в другом – кто собирается обосноваться в этом портовом городе, расположенном между Триполи и Иерусалимским королевством? Если бы речь шла о сельджукском эмире, то на него можно было бы махнуть рукой. Но у благородного Андре имелись веские основания полагать, что на город нацелились люди нового Старца Горы Бузург-Умида, вынашивающие свои малопонятные христианам замыслы.
– Город Дамаск отойдет под управление тамплиеров, – огорошил благородных шевалье Этьен де Гранье. – Я слышал это собственными ушами от Годемара де Картенеля. Якобы только нищие рыцари Христа способны удержать и цитадель, и город, и окрестные замки.
– Либо король Болдуин сошел с ума, либо его околдовали, – поморщился Фульк Анжуйский, в доме которого происходил этот разговор.
После пышного бракосочетания с Мелисиндой, граф уже вполне официально считался наследником благородного Болдуина, а потому судьба королевства ему была отнюдь не безразлична. К тому же он сам претендовал на Тир и, конечно, огорчился по поводу столь неразумных действий тестя. В результате этой странной, чтобы не сказать глупой операции король лишался богатого города, не получая ничего взамен.
– У благородного Болдуина нет другого выхода, – заступился за короля шевалье де Лувье. – Ему приходится выбирать между храмовниками, ассасинами и сельджуками атабека Зенги. Немудрено, что он поставил на тамплиеров.
Откуда в свите Фулька Анжуйского появился благородный Эркюль, лотарингцы понятия не имели, но в любом случае этот человек обладал острым умом и знанием местных реалий. Водемон знал о нем только то, что Лувье не был анжуйцем. В ближний круг графа Фулька этого смуглого, невысокого, но хорошо сложенного шевалье ввела Жозефина де Мондидье. Об этой даме никто из лотарингцев не сказал бы доброго слова. Анжуйцы тоже весьма косо посматривали на женщину, сумевшую за короткий срок так окрутить несчастного графа, что он без ее совета не решался и шагу ступить. До некоторых пор Водемон и Музон полагали, что Жозефину подослал к Фульку Ролан де Бове, с целью скомпрометировать графа, однако эта женщина столь отчаянно интриговала в последнее время против тамплиеров, что начисто опровергла эти нелестные для себя предположения.
– Воля ваша, шевалье, но я не собираюсь отдавать Дамаск нищим рыцарям, – зло выдохнул Фульк Анжуйский. – К сожалению, мое мнение не было принято в расчет благородным Болдуином, но это вовсе не означает, что я буду сидеть сложа руки.
– Мы делим шкуру неубитого медведя, – пожал плечами шевалье де Гранье. – Эмиром Дамаска пока считается юный Бури сын Тугтекина и, не исключено, что он еще скажет свое веское слово.
– Сказать-то он, может, и скажет, – усмехнулся шевалье де Лувье, – да кто его послушает. Власть в Дамаске находится в руках визиря, и многие тамошние беки заворожены его сладкими речами.
– Ты меня просто поражаешь своей осведомленностью, Эркюль, – не без яда заметил Музон и покосился при этом на Фулька.
Анжуйский не скрывал своей неприязни к Раулю, поставившему графа однажды в неловкое положение, но пока что успешно справлялся со своими чувствами, памятуя о великой цели, приведшей его в Святую Землю. Шевалье де Музон являлся далеко не последним человеком в окружении барона де Водемона, и Фульк не собирался ссориться с ним без нужды. Анжуйский был достаточно разумным человеком, чтобы понять, сколь выгоден ему союз с лотарингцами, вот уже тридцать лет живущими в Иерусалиме. Тем не менее, он счел нужным заступиться за Лувье, без лести преданного новому сюзерену.
– Шевалье почти десять лет провел в плену у мусульман, а потому его осведомленность в делах Востока меня не удивляет.
Эта подробность в биографии Эркюля насторожила Водемона, однако Андре не стал развивать скользкую тему, дабы не обидеть хозяина. Фульк был на редкость самолюбив и страшно огорчался, когда ему со стороны указывали на совершенные ошибки. Его доверие к шевалье де Лувье основывалось на чувстве. На чувстве к благородной Жозефине, естественно. И как всякий пусть и не глупый, но влюбленный человек, Анжуйский полагал, что объект его страсти отвечает ему взаимностью. В чем Водемон, кстати говоря, сомневался, хотя и не высказывал свои сомнения вслух. Благородный Андре был слишком скрытным человеком, чтобы пускаться в откровения даже с хорошо знакомыми людьми. Эта скрытность помогала ему вот уже на протяжении тридцати лет находиться на вершине власти. Он уже похоронил двух королей и теперь спокойно наблюдал, как клониться к закату жизнь третьего. Четвертого владыку ему еще предстояло приручить, но делать это следовало без спешки, не прибегая к необдуманным заявлениям и действиям. Если Лувье окажется честным человеком, то Иерусалимское королевство от этого только выиграет. Зато в случае предательства благородного Эркюля отвечать за излишнюю доверчивость придется Фульку Анжуйскому, не проявившему в данном случае мудрости, свойственной истинным правителям.
- Предыдущая
- 45/80
- Следующая
