Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Хантфорд Роланд - Страница 6

• Предыдущая
• 6/177
• Следующая

В целом семья Амундсенов была счастлива. Отец и сыновья были бесконечно преданы друг другу. Один из слуг, работавший в их доме, сказал: «Эти люди знали, как оставаться сплочёнными и вместе подниматься над толпой».

Но в чём состояла роль Густавы? Подавленная в Хвидстене близостью многочисленных братьев и сестёр мужа (в особенности его незамужних сестёр), здесь, в «Малом Ураниенборге», она оттаяла и с головой ушла в ранее недоступные ей заботы и хлопоты. Впервые за все годы брака Густава могла создать собственный дом.

По мере своих сил она смягчала суровость дисциплины, установленной Йенсом Энгебретом в доме. Всячески старалась проникнуться духом игр своих детей (по крайней мере наиболее тихих игр), становясь при этом скорее старшей сестрой, нежели матерью, возможно, даже излишне балуя их. При всём этом она оставалась в тени и, очевидно, была несчастна, мало с кем общаясь вне дома. Совершенно очевидно, что Руаль ощущал недостаток душевного тепла и искал любви вне семьи — у тёти Олавы и главным образом у Бетти, своей няни.

Мало кто из норвежцев был прирождённым горожанином. «Малый Ураниенборг» человеку со стороны мог показаться совершенно деревенским, но Йенс Энгебрет в нём чувствовал себя некомфортно, слишком по-городскому. Его корни были там — в сельской местности, у воды. Летом и на рождественские школьные каникулы Амундсены регулярно возвращались в Хвидстен, хотя часто без Густавы, которая предпочитала этим поездкам компанию собственных родственников, разбросанных по всей Южной Норвегии. Йенс Энгебрет продал дом в Хвидстене своему племяннику, но Хвидстен оставался семейным гнездом Амундсенов, а потому для родственников из Христиании там всегда находилось место.

Приморский и тихий Хвидстен, расположенный в судоходном низовье реки Гломма, стал важной частью жизненной школы Руаля. Играя в прятки среди стоящих на якоре кораблей, учась управлять лодкой на мелководье и сопротивляться течению реки, сыновья Амундсенов приобретали первые навыки мореплавания. За рекой была верфь Йенса Энгебрета. Амундсены оставили её под своим контролем и продолжали всячески развивать её деятельность.

На этой верфи Руаль научился чувствовать деревянный корпус корабля. Один из мастеров, умудрённый опытом старый корабельный плотник, знавший толк и в кораблях, и в детях, дал ему первый урок по особенностям «морской архитектуры». Вспоминают, что мальчик непрерывно задавал своему учителю вопросы, был серьёзен и стремился познать законы парусной оснастки и такелажа.

Именно зимой Хвидстен, как и бoльшая часть норвежского ландшафта, наконец становился самим собой. Река замерзала. Сквозь стекло, обрамлённое морозным узором, под ностальгический аккомпанемент треска поленьев в печи Руаль мог видеть мачты поставленных на прикол кораблей, застывших на ветру и ловящих снежинки сетями своих снастей. Пейзаж был тих, бел, холмист, с редкими вкраплениями домов и заплатками деревьев. И лишь фигурка редкого прохожего время от времени нарушала его неподвижность.

Когда становилось совсем холодно и море замерзало, братья проезжали на коньках милю за милей в сторону внутренних островов архипелага Хвалер. Это был типичный скандинавский зимний морской пейзаж, перемежавшийся закруглёнными силуэтами скал. Под ногами лёд, твёрдая белая поверхность простирается до горизонта — такова она, пограничная страна, где земля и море, лёд и вода сливаются воедино, почти смешиваясь друг с другом.

Всё это оставило глубокий след в душе Руаля. Он навсегда проникся красотой стремительного бега на лыжах и бесстрашного мореплавания, он вырос человеком моря и скал, воды и льда, леса и снега. Он полюбил наблюдать за природой, став наполовину моряком, наполовину — жителем гор. Это редкая, специфически норвежская комбинация.

Родина воспитала в Руале все качества, необходимые полярному исследователю.

Норвежцы — люди побережья, их жизнь пропитана морем. Норвежские города концентрируются у берега, вдоль его длинной, изрезанной линии. Перемещаться по суше сложно из-за гор. В таких условиях море всегда исторически помогало человеку избежать изоляции, становилось окном в мир, дорогой выживания.

Поэтому всякий, чья работа связана с морем, был на виду и вызывал уважение. Но в отличие от других морских держав почётом здесь всегда пользовался торговый, а не военно-морской флот. Это и понятно, ведь речь идёт о небольшой стране, где ко времени описываемых событий ещё не сложилась современная военная традиция, да и война означала не лёгкое заграничное приключение, а национальную катастрофу.

Торговля же, напротив, олицетворяла богатство и престиж нации. Успех в море гарантировал уважение на берегу. Перед торговыми шкиперами преклонялись, звание «капитан» значило очень много. Судовладелец считался больше чем обычным предпринимателем. Быть судовладельцем и капитаном означало находиться на вершине социальной иерархии.

Норвежское общество XIX века в общем и целом представляло собой общество равных возможностей, ведь социальный статус человека зависел от его способностей. Так повелось с древности — верхушку общественной иерархии занимали лучшие охотники и члены их семей. Значение имела функция, а не принадлежность к классу. Род значил многое, но не всё. Каждое поколение должно было проявить себя на деле.

В отличие от Англии торговля здесь никогда не считалась чем-то позорным. Да и социальное положение любого из норвежских мореплавателей было выше, чем у их английских коллег. Поэтому Руаль Амундсен имел все преимущества человека благородного происхождения.

Но для абсолютной респектабельности его отцу не хватало одной детали: «шапки студента» — похожей на офицерскую серой заострённой шляпы с кисточкой. Её носили все сдавшие examen artium — вступительный экзамен в высшее учебное заведение. Эта шляпа была таким же социальным символом, как и само высшее образование. Практически посвящением в средний класс. Дети, имевшие эти шляпы, не только сами получали преимущество в жизни, но и обеспечивали почёт своим родителям, повышая их социальный статус.

Йенс Энгебрет с ранней юности начал ходить в море, а потому окончил лишь начальную школу. Но всё же он тщательно изучил навигацию и добился успеха. Тем не менее, как и многие люди, добившиеся всего в жизни собственным трудом, он страдал от недостатка формального образования и считал, что у его детей не должно быть такого пробела. Их определили в частную школу, и студенческая шапка с кисточкой стала их первоочередной целью.

Судьба часто распоряжалась так, что дни многих важных событий Йенс Энгебрет встречал в плавании. Так случилось и в тот раз, в 1886 году. Он находился во Франции, когда его сын Густав получил свою заветную шапку. В этом же плавании уже по дороге домой Йенс Энгебрет заболел и умер. Руалю было тогда четырнадцать. В естественном порыве он обратился к своим кузинам из Хвидстена, написав Карен Анне Амундсен, которую любил больше всех:

В дом пришли печальные времена. Раньше я не знал, что такое скорбь, но теперь понимаю. Можешь представить, как это тяжело — потерять такого отца, как наш. Но на то была воля Божья, и значит, это должно было случиться. Нам есть за что благодарить Господа. Он сделал так, чтобы папа вернулся домой, пусть и мёртвый, ведь его тело могло быть похоронено в море, выброшено за борт — насколько бы нам сейчас было тяжелее. А так у нас есть утешение — мы можем пойти и ещё раз увидеть его в часовне. Он не изменился, он в точности такой же, каким был, когда сидел с нами. Он лежит в гробу такой красивый, укрытый белым саваном и усыпанный цветами. Вчера в восемь вечера мы были там, чтобы в последний раз увидеть его и попрощаться. Было тяжело на душе, когда мы покинули его, но так нужно. Сегодня мы снова пойдём в часовню — закроют его гроб. Все мы боимся случайно взглянуть на него после того, как у нас осталось такое светлое воспоминание. Ведь никто не знает, не изменилось ли что-то со вчерашнего дня. Мне становилось легче каждый раз, когда я мог хоть чуть-чуть поплакать у его гроба. Сегодня мы были на «Ролло», на котором умер папа, чтобы немного вознаградить стюарда, заботившегося о нём. Он был рядом день и ночь, пока не пробил последний час. Всю субботу отец был не в себе, но не в том смысле, что бредил, нет, — он всё время вёл себя довольно спокойно, но говорил так, что стюард не мог его понять. В последние полчаса жизни он не узнавал никого из тех, кто за ним ухаживал, а когда пришёл его час — умер без боли и скорби на лице. Надеюсь, ты приедешь на похороны. Передавай всем привет! Любящие вас Амундсены и любящий вас особенно Руаль.

• Предыдущая
• 6/177
• Следующая