Завтрашний ветер - Файнберг Владимир Львович - Страница 4

• Предыдущая
• 4/22
• Следующая

До того всё это было чудно и непонятно, что я всё шёл и шёл за косматым старичком. Мне почему-то показалось, что с этого дня всё вдруг переменится… Так я дошёл почти до самой гостиницы и оказался совсем в другом конце посёлка — возле своего дома!

У подъезда гостиницы стояли какие-то автобусы, грузовики и автофургоны. Возле них суетились, разгружая непонятные ящики и приборы, люди в комбинезонах. Ещё не хватало встретить здесь мать!

Я опрометью бросился обратно.

…На базаре ещё было немного народа. Даже в рыбном ряду виднелись два человека: тётка с копчёным рыбцом и старик Таточенко с корзиной варёных раков.

Я занял место поближе к тётке, потому что боюсь старика.

У него эти раки только для видимости. На самом деле он всегда продаёт крупную рыбу: сомов, судаков, лещей… Только никто не видел, как он их ловит, ни один инспектор рыбоохраны. Даже я не видал.

Мне старик Таточенко не нравится. Почему — не знаю.

Тётка и старик Таточенко покосились на моих окуней, леща и краснопёрку. Старик ничего не сказал, а тётка сразу спросила, будто невзначай:

— Хлопчик, почём торговать будешь?

А я и сам не знал почём. Мне так есть захотелось, что я за кусок хлеба с салом всё бы отдал.

А тут ещё неподалёку у базарных ворот друг против друга стояли две продавщицы. Одна с белым ящиком, другая — с жёлтым.

Та, что с белым, как нарочно, всё время выкрикивала:

— А вот пирожки горячие с мясом! С мясом пирожки!

Та, что с жёлтым, тоже не молчала, а перебивала её тонким голосом:

— Граждане, берите мороженое, а то уйду! Сливочное! Крем-брюле!

Мороженое у неё время от времени покупали, но она почему-то никуда не уходила.

Сейчас бы штук пять пирожков горячих с мясом, по десять копеек штука, да заесть их тем же крем-брюле!.. Но в кармане было только двадцать пять рублей царскими деньгами.

Считанные покупатели, как назло, тёрлись вокруг овощного и фруктового рядов, где высились горками помидоры и молодая картошка да черешня с клубникой.

Солнце стало припекать. Вчерашние царские деньги, непонятные цыгане — всё это начало путаться в голове. Я понял, что хочу спать. Но есть хотелось всё-таки сильнее. И я начал тоже выкрикивать:

— Рыба! Кому свежую рыбу?!

В это время к базару на велосипеде подкатил одноногий почтальон дядя Яша, который ещё и по всему посёлку объявления развешивает. Вот и сейчас, ловко спрыгнув с велосипеда, он вынул из-за пазухи большой, свёрнутый в трубку плакат и прижал его кнопками к раскрытым базарным воротам.

Продавщицы на минуту перестали кричать про пирожки и мороженое и уставились глазами в плакат.

Дядя Яша уехал.

«Наверное, про цыган написано», — догадался я и снова закричал:

— Рыба! Кому свежую рыбу?!

…Я не увидел, откуда он взялся, этот мальчишка в тюбетейке. Он так и прилип к объявлению на воротах. Потом набежали ещё двое.

А скоро человек тридцать мальчишек, знакомых и незнакомых, работая локтями, протискивались со всех сторон к загадочному объявлению.

А я что? Хуже других?

— Тётенька, — попросил я, — доглядите за рыбой, я побегу объявление прочитаю.

— Так сколько ж ты просишь за свою рыбу?

— За рубль отдам.

— Так на тебе рубль, и беги во все стороны.

Я махнул рукой, тётка передвинула мою рыбу к себе, дала мне большую круглую монету, и, зажав её в кулаке, я побежал к воротам.

Пробившись через толпу, я прочитал такое, что и во сне не приснится. Вот что было написано в объявлении:

Оказывается, тётка дала мне не рубль, а полтинник — пятьдесят копеек! На крем-брюле не хватило. Но я всё-таки купил пять пирожков с мясом и съел их, пока шёл обратно к пристани.

Подумав, я не бросился бежать в гостиницу, как все остальные ребята. Я шёл босиком по сильно нагретому солнцем асфальту, по уже высохшим надписям: «Приехали цыгане».

…В гостинице меня бы увидела мать. Она убирает там до двух часов дня. Когда я ночую не дома, а в лодке, как сегодня, или где-нибудь в стоге сена, а после возвращаюсь, она сначала плачет: «Валера, Валера, где же ты был?..», а после начинается выволочка… И потом, ведь я уже говорил, что в жизни мне не везёт. Друзей и товарищей у меня среди ребят нет, даже в футбол играть не с кем. А им нужен, кто в футбол хорошо умеет. Значит, в кино меня не запишут. Чего зря бежать?

Я спустился к пристани, прошёл по причалу мимо яхты, на которой вчера плыл с Наташкой Познанской, спрыгнул в свою лодку, отвязался от сваи и вдруг понял, что плыть-то мне некуда. Домой неохота… Рыбу уже ловил…

Течение развернуло лодку и понесло потихоньку вниз, к гостинице. Я только чуть подгребал то левым, то правым веслом, чтоб на фарватер не вынесло или чтоб в берег не ткнуться.

На пляже было много народу, хоть и не воскресенье. Ребята и взрослые купались, загорали, играли в бадминтон.

А мне даже купаться не хотелось.

После пляжа показалась гостиница, за ней скоро должна была появиться и красная крыша нашего дома…

Я взялся за вёсла и остановил лодку.

В эту минуту я увидел под гостиницей какого-то незнакомого человека. В одной руке его была удочка, в другой — палка. Он смешно прыгал по скользким камням, опираясь о палку. Удочка в его руке вздрагивала и гнулась — видно, на крючок попала сильная рыба. Вместо того чтоб бросить палку, взять удочку обеими руками и постепенно выводить рыбу на берег, человек глупо скакал по камням всё ближе и ближе к воде.

Увидев меня, он крикнул:

— Эй, мальчик!

И вдруг споткнулся, упал… Удочка, ныряя, поплыла как раз в мою сторону.

Я очень удивился, что он растянулся и долго не встаёт. Если б это был пацан маленький или старик, тогда другое дело. А то это был здоровенный дядька в красивой куртке с «молнией» и синих техасских брюках с широкими отворотами внизу. Таких ни у кого в нашем посёлке нет.

Я, понятное дело, сначала подгрёб к удочке, перегнулся через борт, ухватил её и подсек. Но никакой тяжести не почувствовал — рыба уже сошла.

Я оглянулся и увидел, что он привстал на одно колено, а на другое никак не может.

Я бросил удочку в лодку и, быстро гребя, подплыл почти к самому берегу.

— Вот ваша удочка!

Дядька уже стоял на четвереньках и улыбался, глядя на меня.

Это был даже не дядька, а очень взрослый парень. Лет, наверное, двадцати пяти, может, меньше. А может, и тридцати, потому что вся голова его была седая.

— Тебя как зовут? — спросил он, продолжая стоять на четвереньках в воде и улыбаться.

Тут, сам не знаю почему, я взял и брякнул:

— Александр!

— Саша, — сказал он, — пожалуйста, причаль лодку поближе ко мне, я тогда обопрусь…

Я гребанул левым веслом. Лодка ткнулась носом в камни. Он положил руку на борт и медленно поднялся на ноги. С брюк и рукавов его куртки стекала вода.

— Сошла? — спросил он.

— Сошла.

— Это, наверное, был жерех?…

— Не знаю, — сказал я, — жерехи у нас не водятся.

Он нагнулся, поднял красивую суковатую палку, опёрся на неё, поглядел на лодку, на меня.

— А ты всю рыбу тут знаешь?

— Ловлю, — ответил я.

— А шлюпка твоя?

— Лодка, что ли? Моя.

— А где живёшь?

— Вон в той хате. — Я показал наверх, правее гостиницы, туда, где из-за грушевых деревьев виднелась наша крыша.

— Послушай, друг, отличное место!

И тут я увидел, что прямо на нас бегут от гостиничной лестницы какой-то лысый великан и тётка.

— Боже мой, вы весь в воде, Владилен Алексеевич, что случилось?! — кричала тётка, размахивая складным стулом. — Ужас какой! Я говорила — нечего вас отпускать!

• Предыдущая
• 4/22
• Следующая