Ромашка - Далекий Николай Александрович - Страница 3
- Предыдущая
- 3/55
- Следующая
— Барышня? — спросил он торопливым шепотом.
— Не найдем, товарищ командир, — пожал плечами партизан. — Вот ее чемодан с барахлом. А тут — документы штаба.
Лицо командира вытянулось и побледнело.
— Что?! — тихо и ожесточенно произнес он. — С ума сошли! Вам что было приказано?
— Сразу все обыскали. И дом, и вокруг.
— Под землей найдите. Ясно? Через пять минут представьте барышню. Живую, невредимую. Головой отвечаете.
На мгновенье командир прислушался к стрельбе и торопливо вошел в дом. Дверь на кухню была приоткрыта. На столе горела вставленная в горлышко бутылки оплывшая свеча. У стены стояли две дрожащие, заплаканные женщины. Снимая полушубок, командир посмотрел на них.
— Кто? Арестованные? Не плакать! Заберем вас с собой.
Женщина постарше зарыдала, ломая руки.
— Моего старого повесили. Ой, боже мой, боже!
Сцепив зубы, командир оборвал окровавленный рукав рубахи и осмотрел рану.
— Возьмите в кармане бинт. Перевяжите. Да скорее, тетя! Крепче стягивайте, не бойтесь! Вот так!
Левой рукой он помогал женщине накладывать бинт На рану и, чутко прислушиваясь к удалявшейся на край села стрельбе, осматривал кухню. В плите еще жарко пылали Дрова. На широкой скамье было свалено несколько тулупов и шинелей. В темном углу стояла кадка, косо накрытая деревянной крышкой.
— Вас допрашивали? Кто? — спросил командир у женщин, поглядывая на кадку.
— Офицеры.
— Переводчица была?
— Ага, дивчина.
— Где она?
— Разве мы знаем?
— Когда последний раз видели ее?
— А вот как били нас. Ну, полчаса назад.
Перевязку закончили. Морщась от боли, командир поспешно одел полушубок. По коридору кто–то пробежал, гремя сапогами.
— Ковальчук! — крикнул командир.
На пороге появился запыхавшийся партизан с электрическим фонарем, весь окутанный серой пыльной паутиной.
— Ну?
— Чердак осмотрели. Нет.
Партизан рванулся, чтобы продолжать поиски, но командир остановил его.
— Подожди. Товарищи женщины, берите шинели и выходите на двор. Держитесь возле саней. Дом поджигаем.
Женщины схватили лежавшие на скамье шинели и выбежали. Командир с каким–то напряженным и сосредоточенным выражением на лице шагнул в угол, к кадке. Тут он остановился, словно прислушиваясь к своему дыханию, и вдруг подкинул дулом автомата крышку.
Из кадки послышалось бульканье, стон, всхлипывание. Командир презрительно посмотрел на изумленного партизана.
— Не умеете искать, губошлепы! Где Сидоренко? Ану, вылазь. Вылазь, кому говорю!
— Во, стерва, куда заховалась!
Ковальчук бросился к кадке и вытащил из нее перепуганную до смерти девушку. Она стояла перед командиром мокрая, жалкая, вода ручьями стекала с подола ее черного платья.
— Кто такая? Как фамилия?
Девушка не отвечала, зубы ее дробно стучали.
— Как фамилия?! — закричал командир. — Не бойся! Будешь жить, дура. Ну?!
— Ше–к–к–е–ерр! — с трудом произнесла девушка.
— Переводчица Анна Шеккер? Ну, говори!
Девушка кивнула головой и, сжав, как в молитве, ладони, рухнула на колени.
— Фу ты, черт! — облегченно вздохнул командир. Он уже не обращал внимания на девушку и говорил, обращаясь к подбежавшему второму партизану: — Где чемодан? Переоденьте ее в сухое. Дайте ей водки. Два тулупа. Маршрут известен. Тайна, шесть человек конвоя. Отвечаете головой. Дом поджигаем. Давайте три красных ракеты. Отбой!
…Через полчаса партизаны, забрав на четверо саней всех своих раненых и убитых, покидали Сосновку. Их провожала редкая стрельба уцелевших гитлеровцев. В центре села, возле церкви, пылал подожженный со всех сторон дом, где находился штаб карателей и куда были свалены трупы многих убитых гитлеровцев.
Лошади с трудом тащили тяжело нагруженные сани. На последних, рядом в кутавшимися в немецкие шинели женщинами, сидел командир, державший в здоровой руке набитый документами желтый портфель майора Гротенбаха, труп которого вместе с трупами других офицеров был брошен в горящий дом. Командир перебирал в памяти имена своих товарищей, погибших в последнем бою. Среди убитых был и любимец отряда Сергей Покотило, тот веселый парень, который «взял на себя» сторожевой пост на околице и обеспечил партизанам внезапность нападения.
Партизаны на других санях также хмуро молчали. Молчал и Мишка–тракторист, сегодняшний «именинник», сумевший захватить танк и решивший своим подвигом исход боя. Как и другие, он не знал, куда делись остальные сани с ездовыми и бойцами, и ему казалось, что их отряд понес огромные потери.
А впереди этого медленно движущегося, скорбного обоза мчались в темноте по снегу двое легких саней. Ездовые гнали лошадей, не жалея. Таков был приказ: мчать во весь дух до хутора, там ждут свежие коли. На передних санях в соломе лежал продолговатый тюк, упакованный в два обширных тулупа. Из шестерых бойцов, которым было приказано охранять тюк, как родную маму, и в целости доставить его в землянку командира отряда, только двое знали, что они везут. Но и эти двое не ведали, зачем потребовался командиру такой странный трофей.
Да и командир знал не много. Командование приказало ему, соблюдая строжайшую тайну, похитить переводчицу Анну Шеккер и живую, невредимую первым же самолетом отправить на Большую Землю.
Приказ был выполнен.
3. ЛИЧНОЕ ДЕЛО ЛАСТОЧКИ
Это была странная комната.
На первый взгляд она ничем не отличалась от обычного служебного кабинета в каком–либо учреждении, кабинета, предназначавшегося для сотрудника, характер работы которого требует уединения и полной тишины.
Всю ее мебель составляли большой письменный стол с телефоном и настольной лампой, низко нагнувшей свой черный пластмассовый хобот с маленьким черным, посеребренным изнутри абажуром, три жестких деревянных кресла и книжный шкаф. На голой стене висела большая карта Советского Союза, утыканная флажками по извилистой линии фронта, тянувшейся от Баренцева до Черного моря.
Единственное окно скрывалось шторой из сурового полотна, пропускавшего в комнату мягкий рассеянный свет ярких лучей весеннего солнца.
И только тяжелые, приземистые стальные сейфы, выстроившиеся в плотный ряд у одной из стен, загадочно поблескивавшие никелированными ручками и кружочками замочных скважин, придавали кабинету какую–то таинственность.
Если добавить, что за шторой находилась вделанная в оконный проем толстая железная решетка, а в коридоре у дверей кабинета прохаживался вооруженный автоматом часовой, то эта скромно обставленная комната показалась бы еще более загадочной.
За столом, спиной к окну, сидел одетый в штатский костюм невысокий худощавый человек, совершенно седой, но с румяным лицом и очень живыми карими глазами. Трудно было определить его возраст: седые, тщательно зачесанные на косой пробор волосы так мало подходили к свежему лицу и молодому блеску глаз, что казались надетым на голову париком.
Человек в штатском рассматривал через лупу разложенные на газете маленькие и еще мокрые, очевидно, только что отпечатанные фотографии, и это занятие целиком поглощало его внимание.
Видимо, что–то чрезвычайно интересное и интригующее было на фотографиях. И хотя лицо человека оставалось спокойным и бесстрастным, его глаза то и дело меняли выражение. В них вдруг загорался гнев, переходивший в изумление, чувство отвращения, гадливости чередовалось с явным восхищением. Однажды он, взяв новую фотографию, даже прищелкнул языком, что, очевидно, было у него признаком высшего одобрения.
Тихо прозвучал телефонный звонок. Не отрывая глаз от лупы, хозяин кабинета протянул левую обезображенную шрамом руку к трубке. Да, острая сталь бритвы или ножа коснулась этой руки…
— Подполковник Горяев слушает… Здравия желаю, товарищ генерал. Да, да… Как же, помню. Приказание выполнено. Полагаю, что будете довольны — только что получил новые сведения, рекомендующие моего кандидата с самой хорошей стороны. Конечно, конечно. Я хотел вам звонить. Ваше мнение решающее. Пожалуйста. Жду.
- Предыдущая
- 3/55
- Следующая
