Ромашка - Далекий Николай Александрович - Страница 27
- Предыдущая
- 27/55
- Следующая
Глубоко вздохнув, летчик продолжал с Заметным возбуждением.
— Клянусь, Анна, я не встречал больше в своей жизни такого страшного человека, как барон. Он притягивал и в то же время отталкивал. Я его любил, ненавидел и боялся. Но все же он внушил мне что–то свое, передал какую–то частицу своей натуры.
— Я представляю себе вашего барона, — сказала Оксана. — Высокий, сильный, с черными огненными глазами.
— Нет, нет. Внешность Шварцкопфа ничего не говорила о его характере. Он был значительно ниже меня ростом, худощав, и глаза у него были тусклые, цвета мутной воды. Так вот, когда на пьяного барона находила блажь, он выбирал очередную жертву — какого–нибудь молоденького летчика, имевшего неосторожность сказать что–нибудь о своей храбрости. Шварцкопф останавливал на нем свой полный ненависти взгляд, от которого мы мгновенно становились трезвыми. «Молчать! — говорил барон, ударив ладонью по столу. — Вы — хвастунишка, трус!» Можешь представить себе, какое впечатление производили эти слова на летчика?! Он вскакивал красный, как рак, и готов был заплакать от обиды. Тогда Шварцкопф с неподражаемым высокомерием цедил сквозь зубы: «Я буду очень рад, если вы докажете, что я ошибся. Я попрошу вас пройти со мной». Обычно дело происходило вечером в нашем излюбленном загородном ресторане. После такого заявления барон подымался, брал летчика под руку и в сопровождении трех рыцарей нашего ордена выходил из ресторана в сад.
— Зачем?
— Совершать обряд посвящения.
— О! Что же там происходило?
— В темном саду, на площадке, у глухой стены, разыгрывалась довольно–таки рискованная сценка. Летчику клали на голову яблоко, и барон с расстояния двадцати пяти шагов сбивал его пулей.
— В темноте? — ужаснулась Оксана.
— Не совсем. По бокам новичка стояли два ассистента Шварцкопфа и освещали яблоко карманными фонариками.
Девушка недоверчиво посмотрела на Вернера и зябко поежилась.
— Брр! Вы подшучиваете надо мной? Все это неправда?
— Нет, Анна, не подшучиваю. Однажды в темном саду с яблоком на голове стоял я.
— Боже! — всплеснула руками Анна. — А если бы он промахнулся и пуля попала бы не в яблоко, а куда–нибудь пониже?..
— Барон Шварцкопф закладывал в обойму два патрона…
— Разве это уменьшает опасность?
— Нет. Но ведь у Вильгельма Телля была вторая стрела в запасе. В этом вся штука.
— Не помню… — наморщила лоб девушка. — Зачем Теллю нужна была вторая стрела?
— Ну, ты забыла главное, — криво усмехнулся Вернер. — Весь смысл легенды заключается именно в этой стреле. Когда Вильгельм Телль сбил яблоко с головы сына, наместник, по приказу которого было проведено это испытание, спросил у стрелка: «Зачем ты вынул из колчана две стрелы?» — «Если бы я не попал в яблоко и убил сына, то выпустил бы эту вторую стрелу вам в сердце», — ответил Вильгельм.
— Он был разбойником, этот ваш Телль, — фыркнула Оксана. — Стрелять в наместника… Форменный бандит, партизан!
— Легенду придумал не я и не барон Шварцкопф. Это народное предание.
— Хорошо, но я так и не поняла, какую роль играла для барона Шварцкопфа вторая пуля…
— Очень важную. От творил новую легенду о бесстрашии. Шварцкопф сам установил правила «игры в яблочко». Мы были рядовыми рыцарями ордена и подвергались риску только один раз, при посвящении. Основатель ордена рисковал каждый раз. Короче говоря, его риск следовало умножить на число рыцарей. Один из параграфов неписаного устава ордена гласил: если основатель и глава ордена промахнется, ранит или убьет посвящаемого, он должен немедленно пустить себе пулю в лоб. Барон свято выполнил этот параграф.
— Он застрелился?
— Да. Он промахнулся на шестнадцатом, ухлопал Альберта Мейора и тотчас же, не говоря ни слова, выстрелил себе в рот. Я был по счету девятым…
Судя по всему, Анна Шеккер находилась под сильным впечатлением. Девушка притихла. Она со страхом и восхищением смотрела на яблоко, вышитое на майке летчика. Оксана действительно была изумлена тем, что ей рассказал Людвиг. Вот, оказывается, какими методами эти люди воспитывали в себе отчаянную, бесшабашную храбрость, презрение к смерти. Ведь майор Вернер гордился тем, что имеет право носить под мундиром возле сердца значок ордена «Простреленное яблоко». А как завидуют ему другие!
— Я представляю себе, как это было, — широко раскрыв мечтательные глаза, тихо произнесла девушка. — Вы смелый, бесстрашный, стоите у стены, на голове — освещенное фонариками яблоко, а где–то в темноте целится из своего пистолета этот ужасный пьяный барон. У вас было бледное лицо?
— Не знаю. Впрочем, я всегда становлюсь бледным, когда выпью.
— Какой вы храбрец! — воскликнула Оксана восторженно.
— Храбрость имеет различные оттенки, — серьезно сказал Вернер. — Я задумывался над этим вопросом не раз. Если говорить о том случае, который ты имеешь ввиду, то, во–первых, я был пьян тогда, а храбрость пьяного чаще всего граничит с глупостью. Кроме того, в кругу летчиков у меня было особое положение. Это ужасно, Анна, поверь мне. Я люблю свою мать, я ее боготворю. Но она полька… Я страдал. Я был лучшим учеником в летной школе и все же чувствовал на себе косые взгляды… Я из кожи лез, чтобы доказать своим товарищам, чистокровным арийцам, что я не хуже их — сильнее, отважнее, мужественнее. Понимаешь, что я почувствовал, когда барон Шварцкопф в присутствии других летчиков назвал меня трусом? Я готов был задушить его.
— Вы и сейчас страдаете… — бросила пробный камешек в душу летчика Оксана.
— Сейчас? Пожалуй, нет. Я стал старше, умнее. Что бы ни говорили эти ученые специалисты — я настоящий немец. Я это доказал на войне. Кроме того, я понял истину: все мы — стопроцентные и пятидесятипроцентные — равны перед богом, и Кого он позовет к себе первым — его воля.
Последние слова Людвиг произнес с нескрываемой иронией, и они, очевидно, были полностью предназначены для набожной Анны. Девушка, казалось, приняла их всерьез и перекрестилась.
Они долго шли молча. Вернер, думая о чем–то, по–недоброму щурил глаза и катал желваки под кожей. Его длинные пушистые ресницы вздрагивали.
— А все–таки это очень–очень романтично, — сказала вдруг Оксана. — От вашего значка веет поэзией старинных рыцарских обычаев. — Она мечтательно улыбнулась и добавила певуче, точно прислушиваясь, как звучат ее слова:
— Рыцарь «Простреленного яблока»!..
— Да, девушкам это должно нравиться. — равнодушно кивнул головой Вернер.
— Скажите, Людвиг, — поинтересовалась Оксана, — подполковник Хенниг — тоже рыцарь вашего тайного ордена?
— Нет, Эрнст оказался умнее нас. Он, видимо, пронюхал что–то и держался подальше от барона.
— Но ведь его могли заподозрить в отсутствии мужества, храбрости?
Презрительная улыбка тронула губы Вернера.
— Видишь ли, Анна, — сказал он язвительно, — отвага нашего командира общеизвестна с давних пор. Его мужество не требует испытаний и проверки. Поэтому Эрнст остается на земле, а полк на задание водит его заместитель.
…Каждый день после завтрака они уходили подальше от аэродрома, бродили по полям, по берегу реки и болтали. Вернер отдыхал, набирался сил для будущих своих подвигов — генерал Ригель предоставил ему десятидневный отпуск для этой цели. Оксана не пыталась выведать у летчика какие–либо сведения военного характера и даже не заводила разговора на эти темы. Ее интересовало другое–чувства и мысли Людвига–Станислава. Чтобы успешно бороться с врагом, его нужно хорошо знать. А за эти дни девушка узнала многое.
9. ПИСЬМА
Оксана передала связному записку с важным сообщением: дивизия бомбардировщиков дальнего действия, базирующаяся на Полянских аэродромах, в ближайшее время будет переброшена в Ворошиловград.
Эту новость сообщил девушке Людвиг.
После длительного перерыва майор Вернер снова принял командование эскадрильей и уже успел сделать несколько чрезвычайно удачных вылетов, нанося бомбовые удары по тылам советских войск. Теперь у него было мало свободного времени, и он уже не приглашал Оксану совершить с ним прогулку за город. Они встречались только в столовой и успевали переброситься всего лишь несколькими словами. Летчик, по–видимому, полностью был поглощен своими служебными делами и интересами.
- Предыдущая
- 27/55
- Следующая
