Белая сорока - Лускач Рудольф Рудольфович - Страница 18
- Предыдущая
- 18/60
- Следующая
Казалось, он умирает. Расстегнув пальто и рубашку, мы увидели, что на груди зияет рана, из которой хлещет кровь. Две пули влетели в спину, одна вышла на правой стороне груди.
— Бинты? Есть у кого-нибудь бинты? — закричал Богданов. Кто-то достал из сумки и подал ему бинты.
— Жив? — спросил я.
Богданов слушал пульс, а Курилов приложил ухо к груди Хельмига. Сердце еще билось, но пульс был слабый. Затем охотники изготовили носилки и положили на них Хельмига, который по-прежнему был без сознания.
Богданов давал распоряжения на дорогу:
— Лошади ждут на перекрестке. Пусть Демидыч вместе с Гаркавиным как можно быстрее едут прямо в больницу. Слышите? Постарайтесь быть там не позже, чем через два с половиной часа. По пути загляните к фельдшеру, он поможет раненому и проводит вас…
Затем, собрав в кружок всех оставшихся участников охоты, Богданов заявил:
— Случилось несчастье, дай бог, не смертельное. Тяжело ранен наш гость — господин доктор Хельмиг… — Он умолк, внимательно оглядел всех присутствующих, откашлялся и продолжал: — Речь идет о возмутительной неосторожности, которую проявил кто-то из нас. Жду, что вы все и тот, кто виновен, признаются…
Наступила такая тишина, что было слышно далекое щебетанье синиц и шелест ветвей, на которых прыгала белка. Прошло несколько напряженных минут, но никто не шевельнулся и, казалось, даже не дышал.
— Никто? — хмуро спросил Богданов. — А кто шел рядом с Хельмигом?
— Я, — сказал мужчина с седоватой головой.
— А я шел слева, — откликнулся высокий молодой охотник.
— Как же так, — спросил Богданов, — вы шли рядом с Хельмигом и ничего не знаете?
— Знаем, почему это не знаем, — обиженно протянул старший. — Идем это мы, значит, неподалеку от немца. Он то отстанет, то вперед вырвется, ломал, значит, нам линию. И вдруг слышим: бац-бац, два выстрела. Повернулись, значит, и видим: лежит немец, дергается. Ну, бросились, значит, к нему.
— Откуда раздались выстрелы? — прервал Богданов.
— Откуда? Ну, этого не знаю.
— Спереди?
— Да как же, значит, спереди? Ведь попали-то ему в спину!
— Следовательно, кто-то был за вами. Тот, кто стрелял в доктора, — настаивал Богданов.
— Так-то оно так, но наших, значит, не было, а чужого не видели, — недоуменно развел руками охотник.
Решили проверить следы на снегу. Каждый внимательно смотрел, не появится ли лыжня, которая должна была оборваться там, откуда раздались выстрелы. Через несколько минут послышался возглас:
— Нашел!
Все бросились к тому, кто кричал. На снегу была отчетливо видна чужая лыжня и следы палок, воткнутых в снег. Вот здесь и остановился тот, кто стрелял в Хельмига…
Пошли по этой лыжне. Впереди бежал Дружок. В конце концов лыжня вывела на лесную дорогу, по которой зимой возили дрова, и тут потерялась. От мостика шла тропка, протоптанная в снегу. Может быть, убийца снял лыжи и пошел по ней?
— Давайте вернемся, — предложил Богданов. — Нет смысла идти по тропинке, которая мимо лесного склада ведет на станцию. Ищи ветра в поле…
Собаки удивленно глядели на нас, словно недоумевая, почему мы прекратили преследование. Дружок тихо скулил, натягивая ремень.
Подошли остальные охотники. Они внимательно осмотрели роковое место, но ничего не обнаружили.
— Даже окурка не нашли, — посетовал Курилов.
— Может, еще поискать? — предложил я. — Авось появится пуговица или еще что… Вот вам прекрасная возможность проявить свои детективные способности, В самый раз…
— Смейтесь, смейтесь, — парировал Курилов. — Посмотрим, кто скажет в этой истории последнее слово.
Тем временем загонщики укладывали в сани добычу. Когда мы вернулись домой, там удивились, почему так скоро. А узнав причину, пришли в ужас.
— Недавно несчастье с отцом, сегодня — убийство, — горевала хозяйка дома. — Да что это у нас творится, господи?
Богданов послал на станцию нарочного, чтобы тот по телефону сообщил о случившемся в органы государственной безопасности. До начала следствия мы, разумеется, уехать не могли и потому послали с ним в Ленинград телеграммы, извещающие о том, что задерживаемся.
— Наша хозяйка вздыхает: несчастье с тестем и попытка убийства гостя, — сказал я. — Не обладаю особыми способностями к дедукции, но думаю, что это два исключительных события, которые…
— Не хотите ли вы сказать, что они могут быть взаимосвязаны? — прервал меня Богданов.
— Не знаю. Но в том, что между Хельмигом и кем-то из здешних жителей есть связь, не сомневаюсь…
— Какая и с кем? — раздались голоса.
— Это все пустые догадки, — бросил Курилов.
— Почему пустые? — возразил Шервиц. — Мне тоже никак не идет на ум, почему Хельмиг скрывает, что он со своим сообщником и этой лайкой бродил по здешним лесам. У него здесь обязательно должен быть знакомый, иначе бы он заблудился…
Хельми, которая до сих пор лишь слушала, вступила в разговор:
— И в самом деле странно. Такую же лайку, как Дружок, мы с Карлом видели у ленинградского вокзала. Ее тащил за собой доктор Хельмиг. Но та ли это собака-то? Ведь псы одной породы очень похожи друг на друга… Вместе с тем все обстоятельства сходятся: это именно та лайка. Но доказать очень трудно…
После таких спокойных, раздумчивых слов настала тишина. Я сидел близко у двери и услышал слабый шорох. Повернувшись, увидел, что дверь немножко приоткрыта. Встал, чтобы закрыть, — не удалось. Тогда быстро пнул ее ногой, дверь отворилась настежь, раздался сдавленный крик, я выглянул: в коридоре, скорчившись, стояла старуха, закрывшая ночью дверь.
— Что вы тут делаете? — выпалил я.
— Ни-че-го, — пролепетала она.
— Лучше бы ты тут не стояла, тетка! — напустился я на нее, затем добавил спокойнее: — Если хотите знать, о чем мы говорим, пожалуйста, заходите в комнату. А подслушивать за дверьми нечего.
— Вот еще, что мне в комнате делать?
— То же, что и за дверями — слушать. Судя по всему, вам это интересно.
— Какое там! — тетка взмахнула руками, как бы защищаясь от кого-то, и обратилась к Богданову:
— Юрий Васильевич, прошу вас…
— Что случилось, тетя Настя? — Богданов шагнул в коридор.
— Да ничего, только вот Рудольф Рудольфович на меня нападает, — захныкала бабка.
— Не подслушивай! — подвел итог Богданов. — Иди-ка отсюда подобру-поздорову.
— Удивительная у вас домработница, — заметил я после того, как дверь закрылась.
— И не говорите, — согласилась хозяйка дома. — Любит нос совать куда не следует. Все-то ей надо знать…
— Не могу сказать, чтобы я отличался особой подозрительностью, но поведение тетки меня настораживало. Сразу вспомнилась вчерашняя ночь, когда именно она закрыла за мной дверь, а потом до полуночи следила в доме.
Задумавшись, я сидел в кресле, не вслушиваясь в разговор. Из такого состояния меня вывел Шервиц, который сказал по-немецки:
— Эта старуха принюхивается не зря…
Все обернулись, но по-немецки, кроме Шервица, говорила только Хельми. Она же из вежливости отозвалась по-русски:
— Нелепо подозревать столь старую женщину…
— Женщинам нельзя верить, даже если они старые, — обратил все в шутку Шервиц.
Я вышел из комнаты и направился в кухню. Тетя Настя возилась у плиты. Заметив меня, она помрачнела и проворчала:
— Что вам угодно?
— Да в общем-то ничего, тетя Настя. — У меня только маленький вопрос: не приходил ли кто ночью к окнам, которые выходят в сад?
Старуха открыла рот, но промолчала.
— Например, вчера, — настаивал я.
— Вчера, — повторила она.
— Да, вчера, — подчеркнул я.
— Кому тут ночью шляться… С чего это вы взяли?
— Сам не знаю, с чего, — стараясь говорить равнодушно, ответил я. — Просто ночью мне показалось, что за окном кто-то стоит.
Тетка вытаращила глаза:
— Я ничего не знаю…
— Допустим, но кто-то ведь говорил с немецким доктором. И этого вы не слышали?
— Не хватало еще мне заботы о немецком докторе или о ком-нибудь другом. Ночью я сплю. Так за день намаешься — только до кровати добраться.
- Предыдущая
- 18/60
- Следующая
