Барьер трёх минут - Раннап Яан Яанович - Страница 18

• Предыдущая
• 18/37
• Следующая

Долговязый опять сел на дно.

— Что? — не понял он.

— Ты уже давно умеешь плавать?

Кровь опять бросилась мальчишке в лицо.

— Это... как сказать. Как посмотреть.

— Ясно, давно, — по-своему решила Хелин. — Я же вижу. А ты как учился? С надувной подушкой? Или на доске под животом?

— Да-а... по-разному пробовали. — Парнишка сглотнул и с тоской глянул в сторону берега. Он ощутил первую лёгкую дрожь. Постепенно холод стал пробирать его.

Девочка вошла в воду. Она медленно продвигалась в ту сторону, где, как знал Анту, дно реки уходило в глубину.

— Мой отец говорит, что лучше всего учиться прямо так, без спасательных средств. Но всё же одна я побаиваюсь. К счастью, ты оказался тут.

— Я... Мне нужно суп варить, — сообщил Анту, но она не обратила на его слова никакого внимания. Делать нечего, мысль выбраться на берег пришлась оставить.

Хелин уже окунулась в воду.

— Теперь поучи меня, — взяла она инициативу в свои руки. — Ты на глубине покажешь мне, а я тут на мели попробую повторить.

Лицо девочки светилось таким усердием, что вторая попытка парнишки отказаться умерла не родившись.

Он сжал едва не клацающие от холода зубы и, вытянув вперёд руки, погрузился в воду. И сразу же выяснилось, что дно в этом месте круто уходит вглубь. У Анту даже возникло на мгновение знакомое ощущение жути, но тут же пальцы его наткнулись на лежащий на дне камень.

— Здорово! — сказала девчонка. — Покажи, как ты ногами делаешь: «ножницы» или по-лягушачьи?

Взбивая тысячи брызг, Анту двинулся дальше. Только теперь он старался держаться весь в воде. Даже голову погрузил наполовину в воду. В ухо попала вода, ухо сразу же заложило, но он решил потерпеть. Что ему ещё оставалось.

— Здорово! — сказала девчонка. — Посмотри теперь, как у меня получится.

Глубоко вздохнув, она легла на воду и, как сумасшедшая, замолотила ногами.

Парнишка шагнул было в сторону берега, но взгляд девчонки вынудил его остановиться.

— Ну как?

Анту опять сглотнул.

— Вообще-то... ничего. Только... спину нельзя так высоко высовывать. И ногами тоже... двигай помедленнее.

Ему пришлось снова продемонстрировать ей всё. На сей раз вода попала в оба уха. Пальцы заскользили по гладкому камню, и перепуганный Анту отфыркивался, как тюлень. Он готов был удрать, но лишь одна надежда, что всё это не может больше долго продолжаться, удерживала его на месте. Должно же девчонке надоесть.

Но ей не надоедало. Чем больше она плескалась, тем довольнее становилась.

— Скажи честно, Анту, лучше у меня теперь получается?

— Получается, получается, — торопливо подтвердил парнишка. — Гораздо лучше получается.

И тихонько добавил:

— На сегодня, пожалуй, хватит?

Девочка сделала вид, будто не услыхала его.

— А знаешь, Анту, — сказала она, вылезая на торчащий из воды огромный камень, — в чём моя ошибка? Как только руки перестают доставать до дна, начинаю бояться. Но ведь когда учишься плавать, бояться нельзя, верно?

Что ему было сказать? Он согласился с ней. И вдруг с неизвестно откуда взявшейся решимостью он снова хотел было двинуться к берегу, но девочка словно предугадала это.

— А теперь, — Хелин спрыгнула с камня обратно в воду, — покажи мне, как надо грести руками.

Противная холодная дрожь охватила всё тело мальчишки. Этого-то он и боялся. Бросая исподлобья взгляды в сторону камня, он уже в который раз опустился в воду. Он вытянул левую руку вперёд для гребка, когда кончики пальцев правой коснулись гальки на дне, и разом ощутил жуткое чувство неуверенности. А что, если опускающаяся вниз рука вдруг не достанет до дна?

При каждом гребке он теперь на короткий отчаянный миг терял опору. Он с удовольствием опустил бы одну ногу на дно, но этого нельзя было делать. Господи, когда же ей надоест?

Тренировка рук у его ученицы шла не так успешно, как движения ногами. Девочка, видимо, и сама об этом догадалась, потому что она вдруг встала на ноги и осталась стоять, грустно опустив плечи.

Она, кажется, собиралась уйти, но — странное дело — мальчишку это не обрадовало.

— Хелин, — сказал он тихо.

Девочка не подняла головы.

— Хелин, — повторил мальчик ещё настойчивее. И поймав её взгляд, добавил: — Я ещё раз покажу тебе.

Только теперь девочка вспомнила о зелёном мяче. Одной рукой крепко прижимая мяч к груди, она гребла вдоль берега взад-вперёд. И словно тень двигалась посреди реки рядом с ней льняная голова мальчишки.

Они оба были возле камня, за которым начинался омут, когда девчонка вдруг вскрикнула. Анту быстро стал ногами на дно. Примерно в полутора метрах от него скользил вниз по течению зелёный мяч.

— Поймай! — крикнула девочка. — Поймай его!

До мяча было уже не дотянуться. С отчаянной решимостью мальчишка набрал в лёгкие побольше воздуха и устремился в погоню за мячом. Он и не заметил, как дно ушло у него из-под ног. Мяч был так близко, и Анту думал лишь о том, как схватить его.

Он поймал беглеца возле первых кустов ольшаника. Тяжело дыша, мальчишка прижал мяч к груди и лишь тогда оглянулся. Лицо его стало каким-то странно напряжённым. В выражении его лица были и тревога, и радость, и сомнение. Больше всего было сомнения.

Левый, искоса поглядывающий на кусты ольшаника глаз мальчишки начал нервно подёргиваться. Анту медленно вытянул мяч вперёд, глубоко вздохнул и затем, словно поддавшись искушению, разжал руки.

Легко, будто бабочка, скользил зелёный шар над омутом. Готовый каждую минуту схватить мяч, последовал за ним мальчишка с льняными волосами.

Далеко по другую сторону омута он выбрался на берег. Он до смерти устал, но одним-единственным движением стряхнул с себя эту усталость. Ничего не видящими глазами посмотрел он на девочку, вылезшую на камень, прошёл мимо неё, бросил мяч на траву и вдруг пустился бежать. Высоко задирая ноги, бежал он в сторону деревни, и вскоре до реки долетел его крик:

— Сийм! Лембит! Свен! Ребята! Ребята!

Девочка на камне поглядела ему вослед с довольной улыбкой, расправила плечи, пружинисто присела и, вытянув руки, сноровисто нырнула вперёд головой прямо в тёмную воду омута.

1977

Ясное дело, такого никто не ожидал. Пожалуй, ничуть не ошибусь, если осмелюсь сказать, что для всех это было даже огромной неожиданностью. Особенно для учителей, которые помнят, как я всего лишь несколько лет назад волочил ногу. Ребята давно забыли про мою болезнь, они и тогда не очень-то помнили про неё, когда я даже не мог взойти по лестнице. Бывало, бегая в коридоре, они едва не сбивали меня с ног, никак у них в голове не укладывалось, что я не в состоянии отскочить. Такое никогда не укладывается в голове у мальчишек. Я читал, кажется, в больнице книгу одного, если не ошибаюсь, австралийца. Он писал, что в детстве переболел полиомиелитом и в результате остался калекой. Взрослые, видя его, становились страшно жалостливыми, охали и вздыхали и старались погладить по головке. Все относились к нему, как невесть к какому несчастному, только не мальчишки. На его перекошенное лицо и омертвевшую ногу мальчишки и внимания не обращали. Они принимали его в свои игры и даже дрались с ним. А самым прекрасным днём в жизни маленького австралийца был тот, когда он смог как следует отколотить костылём одного паршивца, который был гораздо больше него самого.

У меня полиомиелита не было. Мою ногу, как я теперь знаю, поразил костный туберкулёз. Но тогда, когда у меня вдруг начала болеть пятка и однажды я больше не смог подняться по лестнице, никто об этом не знал, а врачи и подавно. Они приписывали мне всякие воспаления и ревматизмы, страшно спорили и делали анализы один за другим. И вскоре послали в новую больницу. А сколько раз приходилось мне ходить на прогревания и электролечение, принимать грязи и, будто мумия, лежать в гипсе — никто не сможет и сосчитать.

Учителя помнят всё это, на такие вещи у них железная память, потому-то они и обалдели, когда я первым выскочил на спортплощадку из-за деревьев парка. Могу представить себе, какие у них были лица, особенно у старого Маннермяэ. «Это упражнение ты, Эркки, можешь пропустить». «Тебе, Эркки, не стоит напрягаться». Эркки да Эркки — всё то время. Но и тогда, когда моя нога уже давно поправилась, он продолжал видеть во мне хромого. Если бы из леса за школой, где извивалась трасса кросса, вдруг выбежал двугорбый верблюд, это не удивило бы Маннермяэ так сильно, как моё появление впереди всей топочущей оравы. Господи! Его дорогой Тамеотс, длинный Проозес, парнишка Пярти, который одинаково силён и на коньках и в седле велосипеда, Калле Роовель, удостоенный в Артеке медали, — все эти постоянные любимчики физрука, имена которых — честь и гордость школы — красуются в школьной таблице рекордов и витрине спортивных трофеев — и вдруг все они плетутся где-то, отстав от недавнего кандидата в инвалиды, хотя он за всё время учёбы почти не посещал уроков физкультуры, был освобождён от них по болезни.

• Предыдущая
• 18/37
• Следующая