Золотой ключ. Том 2 - Роберсон Дженнифер - Страница 34
- Предыдущая
- 34/79
- Следующая
— Это как раз мне и нужно, чтобы занять детей. У меня уже почти все сказки кончились!
Пока Кабрал разгружал ящики, Мечелла вызвала нескольких местных жителей, чтобы начать распределение одеял и еды. Внезапно земля под ногами задрожала. Мечелла потеряла равновесие — скорее от страха, чем от сотрясения, — и упала бы, если б Кабрал не подхватил ее.
— Все хорошо, — сказал он, — сейчас это кончится. Мечелла кусала губы. Она побелела как полотно, ее голубые глаза широко раскрылись от ужаса, она словно одеревенела, прижавшись к его груди, но все же не закричала. Когда толчки прекратились, она склонила голову ему на плечо и облегченно вздохнула. Она носила шарф, чтобы защитить волосы от грязи и пыли, и Кабрал повернул голову в надежде щекой прикоснуться к солнечно-золотому шелку.
Потом он отпустил ее. Она ухватилась за стенку фургона, чтобы не упасть. Он почувствовал, что готов сделать то же самое. Мечелла была одета не лучше крестьянки, от нее пахло потом и чесноком, она была беременна от другого мужчины, но когда она, преодолев страх, улыбнулась ему, он был готов упасть перед ней на колени.
— Я.., мне говорили, что это случится, — пролепетала она слабым голосом. — Но ведь это было не слишком ужасно?
— Ни в какое сравнение не идет с тем землетрясением, что разрушило эту деревню. С вами все в порядке, ваша светлость?
— Да. В следующий раз я не буду такой глупой, я ведь теперь знаю, чего ожидать, я…
— Челла? О, вот ты где!
К ним направлялась Лиссия с длинным листом бумаги в руках.
— Эйха, теперь ты настоящая жительница Кастейи — ты пережила землетрясение! Правда, маленькое, но вполне поучительное. А теперь пойдем со мной, у Рафейо есть кое-какая идея.
Идея оказалась решением проблемы, как изображать усыновление, узаконивая права собственности. Рафейо расстелил набросок на упавшей каменной плите и принялся объяснять.
— У меня возникли сложности с композицией, там будут совершенно кошмарные куски, и мне это не нравится, но людей это не встревожит, главное, чтобы картины имели законную силу. Раньше было принято писать “Завещание” как серию изображений, обвитых одним плющом, в знак верности. Я предлагаю действовать по тому же образцу. Ребенка поместим в центре. Справа символически изображено его старое имя, в данном случае он держит в руке две груши. Его зовут Пироз, это созвучно слову “пирос”, что означает “груши”.
Последнее он добавил уже для Мечеллы, как бы снисходя к ее невежеству.
— Дальше, — сказала она спокойно.
— Слева представлено новое имя ребенка — в виде простого камешка в его ладони, поскольку члены его новой семьи всегда были каменщиками, и зовут их Пьятро. Что же касается фруктового сада, который юный Пироз получит в наследство от своего погибшего отца, то он изображен справа — таким он виден с дороги, и все приметы местности хорошо различимы. Сложнее с домом в деревне. Там больше нет никакого дома. Но когда я обошел сзади место, где он должен стоять, то заметил, что здесь открывается характерный вид на санктию. Это единственное здание, которое сохранилось во всей деревне.
Он откинулся назад, любуясь своим наброском.
— Итак, у нас есть четыре элемента. Ребенок, старое имя, новое имя и наследство.
— А что, если ты не найдешь подходящего обозначения для имени? — нахмурился Кабрал.
— Я прочел список, это проще простого, — пожал плечами Рафейо. — Все крестьянские фамилии обозначают профессию или какую-нибудь присущую им черту — Анхиерас, например. Семья переехала откуда-то издалека, поэтому их стали называть эстранхиерос — чужаки.
— Ты очень ловко решил все наши проблемы, Рафейо, — сказала Мечелла. — Граццо.
— Это было не так уж и трудно, если не учитывать неуклюжесть исполнения.
И никаких “ваша светлость”, ни намека на уважение. Но Мечелла лишь улыбнулась. Кабрал переменился в лице, видя, как она тратит свою великолепную улыбку на мальчишку, который ее ненавидит.
— Я не согласна с тобой, Рафейо. Посмотри на мальчика” как он бережно держит грушу, вспоминая умерших родителей, а другой рукой сжимает камешек — словно ему подарили бриллиант. Это не просто юридический документ, Рафейо, это работа истинного художника.
Кабрал снова посмотрел на рисунок. Мечелла была права. Невзирая на презрение Рафейо к простым людям, которых его обязали рисовать на этот раз (“Никаких тебе знаменитых больших полотен”, — вспомнил он слова честолюбивого мальчишки времен их поездки в Диеттро-Марейю), работа была выполнена с большим чувством. Кабрал ощутил прилив гордости за свою семью, члены которой без всяких усилий создают такие картины. По-другому, но очень приятно согревало сознание того, что Мечелла смогла так много почерпнуть из его уроков.
Рафейо поступил довольно неожиданно для них всех. Он посмотрел Мечелле в глаза долгим пристальным взглядом, потом опустил ресницы и пробормотал:
— Граццо миллио, донья Мечелла.
В такой же манере были изображены все сироты, потрясенные тем, что настоящие Грихальва рисуют их портреты. Затем картины были помещены на хранение в местные санктии. Мечелла встречалась со всеми выжившими санктос и санктас, чтобы еще и еще раз объяснить им, каков их долг по отношению к сиротам и их семьям. Все эти беседы всегда заканчивались так:
— Я буду ждать ваших отчетов. Обязательно сообщите мне, если случится что-нибудь серьезное, но при необходимости можете писать и чаще. Меня очень интересует благополучие всех этих детей и вашей деревни. Прошу оказать мне честь и принять эти деньги на восстановление вашей прекрасной санктии. Это немного, но, я надеюсь, станет основой вашего восстановительного фонда.
Приближалась зима. В тот день, когда снежные тучи повисли над горами Монтес-Астраппас, Лиссия объявила, что они сделали все что могли. Раненые выздоравливают, мертвые похоронены, все сироты нашли себе новые семьи, портреты их уже написаны, и хватает стен и крыш, чтобы те, кто выжил, могли перезимовать. А дороги, только что расчищенные от каменных завалов, скоро занесет снегом, и они опять станут непроезжими.
— И кроме того, — добавила Лиссия, поглядывая на Мечеллу, — ты с каждым днем становишься все больше и больше. Я могу терпеть холодную пищу, отсутствие постели и немыслимые санитарные условия, но мне не вынести вида моей золовки, подставляющей холодному ветру обнаженную спину, потому что она беременна и не может влезть в свои старые платья!
Они поехали домой через Корассон, поместье, уже долгие годы принадлежавшее семье Грихальва. По дороге Лиссия рассказала Мечелле историю этого места, которая, впрочем, не слишком ей поправилась.
В 1045 году восемнадцатилетний Клеменсо III стал герцогом Тайра-Вирте. На следующий год он безумно влюбился в Саалендру Грихальва, к негодованию ее семьи, которая прочила ему другую девушку. Но он не хотел никого, кроме Саалендры, и роман их протекал в основном в поместье на середине пути между Мейа-Суэртой и кастейским замком.
— Знаменитым своей роскошью в те далекие времена, — вздохнула Лиссия. — Бабушка Клеменсо была в девичестве до'Кастейа, так что в замке у него были кузены, которые привечали и его, и Саалендру, стоило им только захотеть подышать свежим горным воздухом. Но все же он был странным человеком.
Странным, потому что хотел ввести в правительство мелкопоместное дворянство и даже купцов. Как и его прадед Алехандро, он видел в них противовес графам и баронам, поэтому обнародовал свой проект созыва нового Парламента. Он также решился на войну с Пракансой, предпочтя ее мелким пограничным стычкам, и не пожелал жениться на предложенной ему в знак примирения принцессе, в отличие от Алехандро, который в свое время женился на Ринате до'Праканса. Когда в 1047 году Клеменсо убили, одни сочли, что это дело рук баронов, другие — что за этим преступлением стоит Праканса. Но были и те, кто считал, будто Клеменсо и Саалендру убили Грихальва, из тех, кто хотел отомстить за отвергнутую девушку.
Как бы там ни было, брат Клеменсо стал герцогом Коссимио I, и в 1049 году прелестная Корассон Грихальва стала его любовницей. Они также проводили много времени в том поместье, где брат Коссимио и кузина Корассон были когда-то так счастливы. В 1052 году Коссимио купил это поместье для своей любовницы, и они прожили в нем почти год. Больше не было разговоров об изменении состава правительства или о войне с Пракансой. Государственные дела утомляли Коссимио, и он оставил их своим советникам, в число которых, к счастью, входил талантливый Тимиус Грихальва, сводный брат Корассон, который в один прекрасный день должен был стать Верховным иллюстратором.
- Предыдущая
- 34/79
- Следующая
