Танцор меча - Роберсон Дженнифер - Страница 24
- Предыдущая
- 24/60
- Следующая
К полудню солнце так раскаляет мир, что обжигаешь даже подошвы ног. Приходится идти смешной семенящей походкой, стараясь не ставить ногу на песок надолго. Жар обжигает подошвы и пытаешься наступать на пальцы, но потом и их сводит, и ты подпрыгиваешь на горячем песке. И чем сильнее раскален песок, тем сильнее спазмы, и тогда приходится садиться и сидеть, пока не сможешь снова встать и сделать еще несколько шагов.
Если у человека подошвы огрубевшие, как у меня, нога может дольше оставаться на песке, и не так часто сводит пальцы, а во время остановок можно не садиться. Но для ног Дел – мягких и нежных – каждый шаг пытка, независимо оттого, как быстро переступать на другую ногу. Проходит несколько часов и ты начинаешь спотыкаться, потом падаешь, а потом все, что ты можешь это не кричать, потому что ноги жжет, в легких огонь, а глаза так воспалены, что перестают видеть.
Но крика не будет. Закричать значит потерять жидкость, а это непозволительное удовольствие.
Дел споткнулась. Почти упала. Остановилась.
– Баска…
Совершенно белые волосы обрамляли багровое лицо. На коже уже появились пузыри и из них вытекала сукровица. Дел дрожала от боли и утомления.
– Тигр… – голос был чуть громче, чем дыхание. – Так умирать нельзя…
Я посмотрел вниз, на ее покрасневшие ноги. Даже стоя на месте, она все время переставляла их, войдя в ритм, который сама уже не замечала. Я видел такое и раньше. Некоторые люди, когда солнце ударяет им в голову, теряют координацию движений. Дел еще не дошла до такого состояния, но ей осталось недолго. Совсем чуть-чуть.
Я протянул руку и откинул светлые волосы с лица.
– А ты знаешь, как умирать можно?
Она слабо кивнула.
– В битве. Достойно. Выносив ребенка, который будет лучше тебя, сильнее. Когда сердце и душа ослабели за долгие годы жизни. В круге, подчиняясь ритуалам. Так можно умереть. Но это… – она вытянула дрожащую руку и обвела окружающую нас Пенджу. – Это как свеча. Она горит, пока от нее ничего не останется, она была, а потом ее нет, – Дел задохнулась. – Остается капля воска… только капля…
Я погладил ее волосы.
– Баска, не ругай этот мир. Ты зря тратишь силы.
Она посмотрела на меня со злостью.
– Я не хочу так умирать.
– Дел… нам еще далеко до смерти.
К сожалению слишком близко.
В пустыне без воды губы быстро трескаются и начинают кровоточить. Ты слизываешь соленую жидкость распухшим языком и от этого еще сильнее хочешь пить. Ты проклинаешь солнце, жару, беспомощность и тщетность всех усилий.
И идешь дальше и дальше.
Увидев в пустыне оазис, ты не веришь в него, потому что знаешь, что это мираж, и мечтаешь, чтобы он оказался реальностью. Это почти как пытка остро отточенным мечом – он режет безболезненно, но потом, когда ты удивленно опускаешь глаза, ты видишь, что клинок разрезал твой живот и то, что еще несколько секунд назад было тобой, выпадает на песок.
Оазис будет спасением. Он убьет.
Он движется вместе с тобой, пробираясь через горящие пески, то приближаясь, то отдаляясь, и замирает в нескольких дюймах от твоих ног.
Наконец ты кричишь, протягиваешь к нему руки и падаешь на обожженные, ноющие колени. И тут же видение исчезает, оставляя тебя с полным ртом горящего песка, который забивает горло и от которого тошнит.
Но и это только иллюзия, потому что в желудке у тебя давно ничего нет.
Ничего. Даже желчи.
Я опустился на песок и потянул за собой Дел. Она присела, но тут же снова встала и пошла вперед. Я тупо провожал ее взглядом. Стоя на четвереньках, в полубреду, я смотрел как девушка с Севера спотыкаясь шла по песку.
На Юг. Безошибочно.
– Дел, – прохрипел я. – Дел… постой.
Она не остановилась. И это заставило меня подняться.
– Дел!
Она даже не обернулась. Не могла же она просто бросить меня и уйти (мужчине приятно думать, что он заслуживает хотя бы немного верности), но эта мысль тут же утонула в океане страха. Страх ударил меня в живот и заставил побежать за ней.
– Дел!
Она спотыкалась, шаталась, почти падала, но упорно шла на Юг, к Джуле. К городу, в котором она надеялась узнать хоть что-то о своем брате, бедном симпатичном (если он хотя бы немного был похож на сестру) мальчике, чья участь могла быть самой ужасной.
Может ему лучше было умереть, мрачно подумал я.
Но его сестре говорить об этом я не собирался.
Я легко догнал ее. Хотя я был почти в исступлении от жары, песка и солнца, оказалось, что по сравнению с ней я не так уж плох.
А когда она повернулась ко мне, я понял, что это хуже, чем я думал.
Лицо Дел распухло, покрылось коркой и было так обожжено, что вряд ли она что-то видела. Веки стали огромными. Пузырям не хватало места на коже и они собирались в складки, натягивались, потом лопались, вытекали и вздувались снова. По лицу непрерывно текли горячие капли.
Но я испугался не этой страшной маски. Впервые с начала дня меня охватил озноб: ее необычные голубые глаза были пустыми.
– Аиды, – прохрипел я в отчаянии. – У тебя песчаная болезнь.
Она смотрела на меня в упор и не видела. Может даже не узнавала голос. Но когда я потянулся к ней, чтобы взять ее за руку и заставить сесть на песок прежде чем она побежит в безумии от боли и бреда, она попыталась вытащить меч из ножен.
В ее движении не осталось ничего от былого изящества и быстроты. Неуклюжий, неуверенный жест, которым она попыталась высвободить меч из перевязи.
Я поймал ее левую руку.
– Баска, не надо…
Другая рука потянулась к мечу. Я видел как тщетно она пыталась достать правой рукой серебряную рукоять, видневшуюся из-за левого плеча. Солнечный свет, отражавшийся от металла, опять ослепил меня, но прищуриться я не смог, было слишком больно.
Я задержал и другую руку. Дел дернулась всем телом. Я старался не нажимать на ее кожу, но даже легкое прикосновение было слишком болезненным. Она не смогла сдержаться и застонала, нарушив тишину пустыни.
– Дел…
– Меч, – она не выговорила это слово, я не услышал знакомого низкого голоса. Был просто звук. Непонятное шелестящее сочетание букв.
– Баска… – взмолился я.
– Меч, – ее глаза были слепыми, как у песчаного тигренка. Мне стало жутко и я едва не отпустил ее.
Я вздохнул.
– Нет, баска, никакого меча. Песчаная болезнь сводит тебя с ума. Что ты сделаешь с оружием – непредсказуемо. Может вырежешь мне сердце, – я попытался улыбнуться. Губы треснули и снова потекла кровь.
– Меч, – жалобно.
– Нет, – мягко повторил я, и она заплакала.
– Кайдин говорил… ан-кайдин говорил… – она с трудом выговаривала бессвязные слова, – ан-кайдин говорил… меч.
Я сразу поймал разницу: ан-кайдин – не кайдин.
– Никакого меча, – настаивал я. – Тигр говорит нет.
Слезы наполнили ее глаза. По правой щеке потекла капля, но до подбородка не добралась. Высохшая кожа моментально впитывала любую влагу.
– Баска, – начал я, едва справляясь с голосом, – слушай меня. У тебя песчаная болезнь и ты должна делать то, что я скажу.
– Меч, – прошептала она и рывком освободила запястья от моего захвата.
Высохшая кожа треснула, из-под нее потекла сукровица. Но Дел уже дотянулась до рукояти меча, сжала пальцы и потянула меч вверх и вперед – жалкая пародия на обычное гибкое движение. Но чего бы ни стоило ей это усилие, я уже ничего не мог изменить: Дел держала в руках меч.
Я не дурак, я сделал шаг назад. Люди говорят, что я бесстрашен в круге – пусть говорят. Это создает определенную репутацию. Но сейчас я стоял не в круге. Передо мной была женщина в песчаном безумии со сверкающим мечом в руках.
И меч она держала необычно: лезвие было направлено вниз, параллельно ее телу, обе руки сжимали изогнутое перекрестье. Она медленно поднесла меч к лицу и прижала рукоять к потрескавшимся воспаленным губам.
- Предыдущая
- 24/60
- Следующая
