Полярная фактория - Козлов В. - Страница 3

• Предыдущая
• 3/51
• Следующая

Едем весело и шумно. Народ собрался из разных мест, между собою незнакомы, и делать в дороге нечего. Время проходит в оживленных разговорах, чаях, завтраках, обедах.

Появился граммофон зверобойников с двумя ящиками пластинок. У молодежи — гитары, балалайки, мандолины. Определились таланты в пении и музыке. Походная жизнь быстро наладилась.

Прислушиваясь к разговорам и знакомясь с товарищами, не трудно сообразить, что большинство нашей пестрой компании едет на полярную зимовку впервые. Старые зимовщики — бывалые полярники — резко выделяются из толпы. К ним все обращаются с расспросами, они „видали виды“, и тон у них соответственно авторитетный, знающий себе цену.

Каждому отважившемуся ехать за Полярный круг слишком много наговорили жуткого. В представлении правда густо перемешалась с небылицами, и черта за шестьдесят седьмым градусом рисуется зловещей и страшной. Хочется хоть что-нибудь узнать положительное и успокоить душу.

Ехать долго, больше месяца. Первые два дня утряхаемся, устраиваемся, размещаемся, выбираем старшин по кубрику, по котлу, устанавливаем распорядок походной жизни.

По три человека от каждой фактории спустились в трюм разобраться в товарах.

Вероятно, потому, что для Комсеверпути это первый случай засылки разом нескольких факторий, а возможно просто не оказалось опытного руководителя, — но в трюме полная неразбериха. Товары не отсортированы и не распределены. Пришлось здесь же наскоро раскупоривать ящики, делить мануфактуру, галантерею, посуду, скобяные вещи и множество всевозможной, мелочи. Сызнова закупоривали уже кое-как — за отсутствием материала. Складывали в отдельные кучи в разных сторонах трюма. Каждая фактория, отделив свой товар, должна впоследствии, по приходе к месту назначения, найти его и извлечь из трюма. Конечно, это было бы полбеды, если бы грузы оставались в том положении и порядке, как мы их уложили при дележе. Но в пути на многих остановках принимались новые и новые тюки, ящики, мешки. Омская отгрузка оказалась заваленной. Чтобы втиснуть непомещающуюся кладь, все сдвигалось, перемещалось с одного места на другое. Получилась в результате товарная каша.

На „Микояне“ тоже кутерьма. Чистый, будто заново отлакированный, с горящей на солнце „медяшкой“, с прекрасна вымытой палубой — в обычное время он абсолютно не похож на буксирное торговое судно.

Его блестящая внешность сделала бы честь любому военному флоту. На нем всегда тишина и порядок. Кают-компания, красный уголок, каюты комсостава, даже каюты машинной команды, рулевых и палубных матросов — все сияет и блещет отмеченной чистотой.

Но сейчас порядок нарушен и „Микоян“ потерял свой щегольский подтянутый вид. В кают-компании спят пассажиры, красный уголок битком набит женщинами и детьми.

Только Иртыш покойно и невозмутимо делает свое дело: без западней и сюрпризов несет на широкой груди наш караван, а ветер плюется мутной и пенистой волной.

Берега Иртыша.

В Тобольск пришли на пятый день. В этот же срок ходят и почтово-пассажирские пароходы по расписанию. „Микоян“, несмотря на буксируемый караван, нисколько не отстает в быстроте от легких срочных судов. Мы горды нашим „Микояном“…

В нынешние дни Тобольск, разумеется, много потерял в былом своем значении. Прежде всего причиной является железная дорога, прошедшая далеко стороной я притянувшая к себе большую часть грузооборота края. До постройки железной дороги это был очень бойкий и влиятельный центр с весьма внушительной торговлей. Сюда стекались пушнина, сырье и рыбопродукты не только с Зауральского Севера, но и с востока, и с юга по Иртышу, Оби и их притокам, и гужом — на оленях, лошадях.

Тобольск гремел на всю Сибирь, тобольское купечество славилось капиталами. В административном отношении он также был обособленным центром.

Теперь Тобольск поник. Административно он подчинен областным организациям в Свердловске; как пункт промышленно-заготовительный, имеет лишь районное значение. Его положение водного узла — судоходный Тобол впадает в судоходный Иртыш — дает ему кое-какие транзитные преимущества пред другими районными центрами Зауралья, но — и только.

Блеск потускнел, „купецкая слава“ закатилась.

Все же Тобольск просвещеннее, культурнее, благоустроеннее прочих городов северной Сибири. И красивее.

Некоторые центральные улицы распланированы и застроены совсем по-европейски. Есть большие здания, хорошие магазины. Словом, Тобольск не чета разным Тарам, Обдорскам и Енисейскам, похожим на большие села и разбросанным по-сибирски: вкривь, вкось и как попало, в переплет убого-деревенское с зажиточно-городским.

Проектирующаяся вторая магистраль железной дороги — Северная — пройдет через Тобольск, и значение его, надо думать, вновь возрастет, но это в будущем…

Мы простояли здесь больше недели.

Пристань в Тобольске.

Местные завы складов Госторга и кооперации оказались гораздо отзывчивее на нужды и просьбы полярников, чем их омские коллеги. Вероятно, это потому, что Тобольск является последним крупно-товарным центром на нашем Севере. Ему понятнее оторванность и заброшенность полярных факторий. Он искони специализировался на заготовках пушнины и полярного сырья, он близко знаком не только с общим характером работы в полярной тундре, но и со всеми деталями.

Вновь замелькали короба, боченки, ящики, мешки. Огромные трюмы лихтера стали тесными. Всевозможными кладями начала обрастать верхняя палуба.

Среди пассажиров-зимовщиков — озабоченность и суета: старые полярники в пути уже успели кое-что порассказать об ужасах цынги. За луком, чесноком, ягодами организовалась женщинами своеобразная соревновательная охота. Тобольским рыночным торговкам должно быть не часто выпадали такие удачные деньки, как во время нашей стоянки.

Между прочим, здесь к общему удовлетворению разрешился весьма сложный „детский“ вопрос. Дело в том, что несколько работников факторий взяли с собой семьи с маленькими ребятами, до грудных включительно. Повидимому, никто из организаторов новых факторий в точности не знал, в какой именно обстановке пройдет это полярное зимовье. С наймом же кадров на Дальний Север было вообще туго, особенно с квалифицированными работниками. Желающих мало, выбора никакого. Приходилось брать каждого, из’явившего охоту, и считаться со всевозможными требованиями. В результате одна из кают на „Микояне“ оказалась сплошь заполненной ребятами мал-мала меньше.

В Тобольске присоединился к каравану руководитель всей нашей экспедиции В. П. Евладов, уже зимовавший на Ямале и ясно предвидевший, в каких условиях нам придется жить. Отправке детей он решительно воспротивился.

Как это ни странно, но отцы и матери выказали необыкновенное упорство. В беседе со мной одна из матерей упрямо повторяла:

— Ну, что ж, и пусть погибают!..

В конце-концов доводами и посулами все же удалось убедить их. Наняли в городе специальный дом, расселили все семьи, снабдили чем только возможно, пообещали снабжать и впредь до возвращения отцов.

Вряд ли кто-либо из работников факторий в те дни хоть приблизительно мог представить, как устроится жизнь на пустынном Ямале, но все без исключения вздохнули легче. Точно камень с души!..

Не для тобольской только стоянки, а для всего путешествия, от Омска до места назначения, крайне характерна тревожно-взволнованная спешка. Во всех разговорах как деловых, так и праздных, с бесчисленными вариациями повторялась одна и та же фраза: — Опоздаем — пропали, беда!..

Мне очень хотелось допытаться, к какому именно сроку караван не должен опоздать, но никто этого срока не знал.

— Вы хоть и плавали по морям, однако не имеете представления, что значит шторм в Карском море или в Обской губе. Крышка, могила!..

• Предыдущая
• 3/51
• Следующая