Маяк в Борсхане - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 17

Сбежав вниз, упитанные женщины, как пираньи, набросились на неподвижного крокодило-удава. Подчиняясь ритму неслышной мелодии, мачете, как молоточки в рояле, синхронно взлетали вверх и с силой падали вниз, с трудом прорубая толстую шкуру и рассекая вязь иероглифов. Брызгала кровь, летели в сторону ошметки… Интересно, кто и что написал на боках удава? И кому адресовал это послание? Ответ уже никто не получит: упитанные женщины работали быстро и слаженно. Одни ловко рубили добычу на куски, другие складывали мясо, третьи водружали наполненные корзины на голову и карабкались обратно наверх. Похоже, это был хозяйственно-заготовительный взвод. Через несколько минут от удава ничего не осталось. Заготовительницы перевернули освобожденного крокодила на спину и столь же успешно принялись разделывать. Интересно, сам крокодил понял, что его освободили?

Благодаря неожиданной и богатой добыче вяло булькающая жизнь племени закипела и забурлила, как доходящий бараний шулюм. Поселок напоминал разворошенный муравейник. Длинные цепочки женщин и детей слаженно носили мясо в холодную пещеру за водопадом. Мужчины в возрасте и подростки сноровисто заготавливали дрова. Воины помоложе и покрепче зачем-то нанесли целую гору камней и копали яму в центре площади. Всех объединяла приподнятая атмосфера радостного возбуждения.

Только Большой Бобон чувствовал себя чужим на этом празднике жизни. Но вскоре его позвал вождь Твала и приказал собираться в путь.

– Мы должны принести жертву Тому, чье имя нельзя произносить, – коротко пояснил он. – Ты пойдешь с нами в Черное ущелье. Жрец Анан хочет, чтобы ты предстал перед Повелителем Духов!

Что ж, особого выбора у меня не было. Да и не особого – тоже.

В путь отправилась целая делегация. Передовой отряд составляли положенная на деревянные носилки огромная голова удава да щипцеобразная голова крокодила, тоже устроенная на носилках. Вождь Твала, жрец Анан да незадачливый метеоролог Виталий Ковалев шли пешком. Все остальные выполняли вспомогательные функции: несли и охраняли то, что составляло основную ценность. Пятеро раскрашенных под скелеты воинов с копьями шагали впереди, за ними важно выступал жрец Анан в такой же скелетной окраске в парадном головном уборе из звериной шкуры и птичьих перьев. Потом, в окружении воинов с копьями и луками, двигались мы с вождем Твала. Причем раскраска у воинов и у Твалы была одинаковой. Создавалось впечатление, что у вождя свои телохранители, а у жреца – свои, причем они не доверяют друг другу! Это было интересное открытие… Замыкали авангардную группу носильщики, потому что лишенные туловищ головы чудовищ самостоятельно двигаться не могли… За передовым отрядом, растянувшись по склону, брели несколько десятков аборигенов – взрослые мужчины и женщины, которые, скорей всего, выполняли функции представителей общественности.

Впереди высилась голая каменная вершина, напоминающая громадную серую шишку, вздувшуюся среди зеленых волос джунглей. Это и была цель нашего путешествия. Тропинка, петляя между черных скальных обломков, довольно резко шла в гору. Полуденное солнце особо не напрягалось, воздух в ущелье оставался довольно прохладным, поэтому идти было довольно легко. Пахло сыростью и зеленой листвой.

Передовой отряд по численности и составу мало отличался от того, который пленил меня несколько дней назад. Правда, живописных фигур в армейском снаряжении и с огнестрельным оружием на этот раз не было. Я вспомнил, что и в поселке их давно не видел.

Путешествие в Черное ущелье заняло несколько часов. Неожиданно густые заросли закончились, и мы вышли на достаточно большую площадку, которая треугольником углублялась в довольно мрачную расщелину, куда не попадали лучи света.

Здесь зловещим перстом торчала вверх узкая черная скала, напоминающая палец, а под ней устрашающе раскорячилась выдолбленная из дерева огромная, в полтора моих роста, черная фигура Того, чье имя нельзя произносить. Непропорционально огромная голова, карикатурно-грубые черты: большие круглые глаза из красной блестящей слюды, хищно загнутый клювообразный нос, огромный, широко открытый рот с торчащими белыми клыками из человеческих ребер… Уши чудища почти доставали до земли. Подобно индийскому танцующему Шиве, Макумба имел шесть рук, напоминавших щупальца готового к нападению осьминога. Вообще, внешний вид идола вызывал самые нехорошие ассоциации, тем более что вокруг были разбросаны человеческие кости. И вместе с тем, Макумба внушал мрачное почтение: создавалось впечатление, что он всё видит, всё слышит и, если надо, всех покарает.

Все аборигены пали ниц, кроме вождя и жреца, которые ограничились тем, что опустились на колени и смиренно склонили головы. Я поспешил последовать их примеру. Выдержав длительную паузу, которая значительно повысила градус владевшего всеми напряжения, жрец поднял голову, увенчанную своей церемониальной шапкой, и обратился к Макумбе с длинной и запутанной речью.

Не надо быть полиглотом, чтобы понять ее смысл. Обращения к божествам, как и к начальству, по содержанию всегда приблизительно одинаковы: сообщается, кто перед ним, за что благодарим, чего просим, и преподносится подарок, который может называться по-разному: жертва, взятка, «хлеб-соль». Последовательность действий в процедуре общения аборигенов с Макумбой нарушена не была, и после выступления жреца головы удава и крокодила были торжественно возложены на жертвенный камень.

Я думал, на этом все закончится, но оказалось, что нет.

– Подойди ближе, чужеземец, и вставь руку в рот Того, чье имя нельзя произносить! – приказал жрец Анан, повернувшись ко мне.

Стоящие вокруг туземцы смотрели с острым интересом, и на их раскрашенных лицах отражалось напряженное ожидание. Они наверняка знали, что сейчас что-то произойдет. Честно говоря, не надо иметь много фантазии, чтобы предположить, что произойдет с чужеземцем, сунувшим руку в разверстую пасть идола, олицетворяющего черные силы, довлеющие над племенем нгвама. И мне меньше всего хотелось это делать.

– Закон моего народа не позволяет мне, чужеземцу, вставлять руку в рот великому божеству, – сказал я. – Этот жест уважения первым должен сделать великий жрец, положив в рот покровителю народа нгвама какой-либо дар, например, этот замечательный банан.

Но жрец Анан не собирался следовать моему совету. Глаза его злобно заблестели.

– Чужеземец вставит руку в рот Тому, чье имя нельзя произносить! – угрожающе повторил жрец.

Стоящие за его спиной «скелетные» воины выдвинулись вперед. Острия копий нацелились мне в грудь.

Тогда я повернулся к вождю Твала.

– Вождь, мой Президент запрещает так поступать со святыми чужих народов! Ты своими ушами слышал его гневный голос. Гость не может совать руки в рот великому божеству! Первым это должен сделать жрец!

Я понимал, что Анана никакими силами не удастся заставить засунуть в идола руку. Поэтому придумал для него лазейку и добавил:

– Жрец, или тот, кого он назначит.

Использование противоречий между центрами власти племени принесло результат.

Вождь Твала выслушал меня благосклонно и кивнул.

– Да будет так!

Его воины выступили вперед и тоже выставили копья. Со стороны жреца торчали четыре копья, им противостояли пять острых каменных наконечников. И моя заточенная саперная лопатка, которой я небрежно крутил вокруг запястья. Поблескивающая сталь описывала круги с угрожающим безразличием пропеллера винтомоторного самолета.

Жрец Анан недовольно сморщился.

– Хорошо. Мы не будем класть дары повелителю духов.

Но вождь Твала был настроен по-другому.

– Нет, – сказал он. – Мы накормим Того, чье имя нельзя произносить!

Он указал пальцем на одного из «скелетов».

– Ты! Ты положишь в рот повелителю духов вот этот банан!

Воин побледнел и затрепетал, но теперь три копья сотоварищей и пять копий охранников вождя нацелились в него со всех сторон.

Дрожа всем телом, бедняга взял банан, на негнущихся ногах подошел к идолу и быстро засунул угощение в зловеще открытую пасть. Ему повезло: он успел отдернуть руку. В следующую секунду из темного зева выскочила голова разъяренной черной гадюки. И тут же спряталась обратно. Как будто на миг мелькнул смертоносный язык Макумбы.