Бетси - Роббинс Гарольд "Френсис Кейн" - Страница 7

• Предыдущая
• 7/78
• Следующая

Он поднял голову.

— Интересно, каким образом мой внук узнал, что ты здесь?

— Понятия не имею. В вашем поместье народу много.

— Та девушка, с которой ты уехал вчера вечером, откуда она?

— Из бюро проката «Хертц».

— Ума у тебя еще меньше, чем у меня, — и он покатил по коридору.

Самолет приземлился в Детройте в шесть вечера, еще через час я был дома. Джанно открыл дверь и мгновение спустя заключил меня в медвежьи объятья.

— Синьора! Синьора! — закричал он по-итальянски, забыв про английский. — Дотторе! Приехал Анджело!

На лестнице появилась мама. Слезы хлынули у нее из глаз уже на второй ступеньке. Я бросился ей навстречу.

Обнял.

— Мама.

— Анджело! Анджело! У тебя все в порядке? — озабоченно спросила она.

— Конечно, мама. Все хорошо.

— Я видела дым, поднимающийся из твоего автомобиля.

— Пустяковая поломка.

— Ты уверен?

— Уверен, — я поцеловал ее. — Ты, как всегда, прекрасна.

— Анджело, не болтай глупостей. Как может быть прекрасной шестидесятилетняя женщина? — но она заулыбалась.

Я рассмеялся.

— Ты прекрасна и в шестьдесят один. В конце концов, кому знать, как не мне. Лучшая подруга мужчины — его мать.

— Перестань подшучивать надо мной, Анджело. Придет день, когда ты встретишь действительно прекрасную девушку.

— Никогда. Таких девушек, как ты, больше нет.

— Анджело, — из коридорчика, ведущего к кабинету, послышался голос отца.

Я повернулся. Он совсем не изменился, разве что добавилось седых волос. Я сбежал по ступеням.

Он ждал, вытянув руку. Я отвел ее в сторону, обнял отца.

— Папа!

Он прижал меня к груди, мы расцеловались.

— Как ты, Анджело?

Я заглянул ему в глаза. Вид у него был усталый.

— Отлично, папа, отлично. А вот ты слишком много работаешь.

— Да нет. Я сбавил темп после сердечного приступа.

— Так и надо. Да есть ли другой доктор, живущий в Грос-Пойнт, выезжающий к пациентам в любое время суток?

— Это уже позади. У меня теперь молодой помощник, который ходит по ночным вызовам.

Мы помолчали. Я знал, о чем он думает.

Этим помощником должен был стать я. Отец мечтал, что я пойду по его стопам и унаследую пациентов, которых он пользовал многие годы. Но получилось иначе. Мои устремления не имели ничего общего с медициной. Отец ничем не выказывал своего разочарования, но оно не составляло для меня тайны.

— Тебе следовало предупредить нас о приезде, Анджело, — упрекнула меня мама. — Мы бы приготовили обед.

— Ты хочешь сказать, что в доме нечего есть? — я рассмеялся.

— Чего-нибудь да найдем, — ответила она.

За обеденным столом я сообщил им о грядущих изменениях в моей жизни. Джанно как раз подавал кофе. Горячий, крепкий, густой. Я добавил две ложки сахара, пригубил, посмотрел на них.

— Я завязываю с гонками.

На мгновение они застыли, потом мама заплакала.

— Почему ты плачешь? — удивился я. — Я думал, ты будешь счастлива. Вы с самого начала не хотели, чтобы я садился за руль гоночного автомобиля.

— Поэтому я и плачу.

Отца больше интересовала практическая сторона.

— Что же ты собираешься делать?

— Начну работать в «Вифлеем моторс». Номер Один хочет, чтобы я стал вице-президентом и вел специальные проекты.

— И что это означает? — спросила мама.

— Обычная работа. Утрясать неувязки. Принимать решения. Давать указания.

— То есть ты будешь жить в Детройте? — уточнила она.

— Какое-то время. Мне придется много ездить.

— Тогда мне надо отремонтировать твою комнату.

— Не торопись, мама, — вмешался отец. — Может, Анджело хочет жить отдельно. Он уже не мальчик.

— Ты хочешь жить отдельно, Анджело?

Под ее умоляющим взглядом ответить иначе я не мог.

— Зачем мне жить где-то еще, если здесь мой дом.

Мама просияла.

— Завтра же вызову маляра. Только скажи, какой цвет тебе больше нравится, Анджело.

— Цвет выбери сама, мама, — я повернулся к отцу. — Я должен сделать пластическую операцию. Мне предстоит постоянно встречаться с людьми, и я не хочу, чтобы они всякий раз отводили взгляд, посмотрев на мои ожоги. Помнится, ты говорил, что знаешь отличного специалиста.

Отец кивнул.

— Эрнест Ганс. Из Швейцарии.

— Вот-вот. Ты думаешь, он сможет мне помочь?

Отец пристально всмотрелся в меня.

— Это будет непросто. Но он сделает все, что возможно.

Я понимал, что он имеет в виду. Сломанный в нескольких местах нос, расплющенная левая скула, белые пятна ожогов на щеках и лбу.

— Ты сможешь обо всем договориться?

— Когда ты хочешь поехать?

— Как можно скорее.

Два дня спустя я уже летел в Женеву.

Доктор Ганс снял последнюю накладку со щеки и положил ее на поднос. Наклонился и начал внимательно разглядывать мое лицо.

— Поверните голову направо» налево.

Я выполнял указания.

— Улыбнитесь.

Я улыбнулся. Почувствовал, как натянулась кожа.

— Неплохо. В конце концов все получилось совсем неплохо.

— Поздравляю.

— Благодарю, — без тени иронии ответил он. Поднялся со стула, на котором сидел напротив меня.

— Вы задержитесь здесь еще на неделю, пока не исчезнет краснота. Беспокоиться тут не о чем. Это нормально. Мне пришлось растянуть оставшуюся кожу лица, чтобы она лучше срослась с пересаженной.

Я кивнул. После четырех операций в течение десяти недель еще семь — десять дней не имели никакого значения.

Он двинулся к двери, затем обернулся.

— Между прочим, если хотите, можете посмотреться в зеркало.

— Обязательно, благодарю вас, — но я не шевельнулся. Странно, конечно, но смотреть на себя я не спешил.

Он еще постоял, а потом, увидев, что я и не думаю подниматься, вышел из палаты в сопровождении шестерых то ли студентов, то ли ординаторов.

А я наблюдал, как медицинская сестра-англичанка перекладывает с подноса в контейнер для мусора использованные бинты, тампоны, прокладки. Она ни разу не повернулась ко мне, но я замечал бросаемые на меня короткие взгляды.

— Что скажете, сестра? Ужасно?

— Отнюдь, мистер Перино. Просто я не видела вас до той аварии. А вот по сравнению с тем, что было до операции, изменения разительные. Теперь у вас интересное лицо, даже красивое.

Я рассмеялся.

— Меня никогда не считали красивым.

— Да вы посмотрите сами.

Я оторвался от кресла и прошел в ванную. Встал перед зеркалом над раковиной.

И в то же мгновение понял, каково быть никогда не стареющим Дорианом Греем. Такое лицо было у меня в двадцать пять лет. Почти такое, с незначительными отличиями.

Нос стал тоньше, скулы — более выступающими, отчего овал лица удлинился. Белые следы ожогов исчезли, кожа розовела, как у младенца. И лишь глаза ни в коей мере не подходили к этому лицу.

Глаза тридцативосьмилетнего мужчины. Они не помолодели, они по-прежнему помнили боль и славу гоночных трасс.

В зеркале я увидел и медсестру, остановившуюся на пороге. Повернулся и протянул к ней руку.

— Сестра.

Она поспешила ко мне.

— Вам нехорошо, мистер Перино?

— Будьте так любезны, поцелуйте меня.

Она заглянула мне в глаза, кивнула. Положила руки мне на плечи. Наклонила к себе. Поцеловала.

В лоб, в обе скулы, в щеки и, наконец, в губы. Я почувствовал струящуюся из нее доброту и нежность. Поднял голову.

В уголках ее глаз сверкали слезинки, губы дрожали.

— Вам стало легче, мистер Перино?

— Да, сестра, благодарю.

С моих плеч словно свалилась гора.

• Предыдущая
• 7/78
• Следующая