Тимкины крылья - Курбатов Константин Иванович - Страница 5

• Предыдущая
• 5/30
• Следующая

— А Назара подполковник здорово за рога скрутил, — сказал Эдька. — Смелый вообще-то Сервиз. Видал, у него колодок сколько?

Орденских планок сияло на груди у подполковника в четыре ряда. Это я каким-то образом все же успел заметить.

— А я ему, знаешь… — фыркнул вдруг я. — Как вжал до отказа…

На меня ни с того ни с сего навалился такой смех, что я даже задыхаться стал. И Эдька тоже от меня заразился. Мы как с ума посходили. Мы катались по траве и гоготали, словно психи.

— У-ха-ха! — задыхался я. — Прямо… понимаешь… У-ой-ой!

Лежа на спине, я работал ногами, как на велосипедных гонках.

На дебаркадере улыбались женщины. Мне было противно, что я хохочу, как последний идиот, но, чем больше я хотел остановиться, тем сильнее меня разбирал хохот.

Спас нас от хохота лейтенант Руслан Барханов. Он появился со своим неизменным дружком Тарасом Коваленко будто из-под земли и сказал:

— Умру от зависти, если не узнаю, отчего такая радость.

Руслан стоял над нами и сиял веселыми голубыми глазами. Все у него было ладным и веселым — и узкий хлопчатобумажный китель, и планшет с воткнутой в него ромашкой, и коротко постриженные, точно еще не успевшие отрасти спускающиеся мысиком на лоб темные волосы. Говорят, что это особенно красиво, когда у человека голубые глаза и темные волосы.

— Ей-богу, умру! — жалобно повторил он.

Русланов друг Тарас Коваленко, который недавно женился на официантке Рае, разглядывал нас, недовольно прищурившись. Он был очень гордый, лейтенант Тарас Коваленко. Ростом он, правда, немного подкачал, но зато ходил лихой танцующей походкой, словно у него в каблуки были заделаны пружинки. А на голове у Коваленко шевелился прозрачный цыплячий пушок.

— Нашел тоже с кем ла-ла разводить! — сказал Коваленко. — Идем, слышишь?

Но Руслан не слышал. Руслан клялся нам, что в самом деле помрет, если мы скроем от него причину своей радости.

Нам нечего было скрывать. Мы рассказали ему, какая штука приключилась у нас с Серкизом.

— Клизмой?! — обрадовался Руслан. — Врете!

Кажется, Коваленко даже и тот улыбнулся. А Руслан прошелся вокруг нас в лезгинке и заявил, что отныне он мой неоплатный должник.

— Требуй чего хочешь, — сказал он.

Мне нечего было от него требовать. Разве что пострелять из мелкокалиберки с оптическим прицелом. Но я не стал напоминать ему про мелкокалиберку. А тут Эдька заметил, что я с утра еще ничего не ел, и Руслан потащил меня на дебаркадер к дяде Косте.

Коваленко с нами не пошел, остался на берегу.

— Только ты побыстрей там, — сказал он Руслану.

Дядей Костей у нас зовут толстую буфетчицу в замусоленном белом халате. Она торгует пивом, папиросами, бутербродами и из-под прилавка — водкой. Когда-то здесь работал взаправдашний дядя Костя. Если кому из офицеров хотелось выпить, то он звал друзей к дяде Косте. На острове не говорили «выпил». Говорили: «Сходил к дяде Косте». Потом дядя Костя проворовался и попал под суд. Но офицеры так по-прежнему и ходят «к дяде Косте».

Бутерброды с краковской колбасой оказались у дяди Кости твердыми, как подметка. Для себя и Коваленко Руслан взял две коробки сигарет «Друг». Они курили только самые дорогие сигареты, с золотым кончиком.

О просмоленные борта дебаркадера тихо плескалась вода. На дощатом потолке переливались отраженные от воды зайчики.

Мы вышли из буфета. Над рекой скользили белые чайки. У трапа нас поджидал Кит.

— Я вас везде искал, — сказал Кит. — А вас, так же само, нигде нету.

Кит учился с нами в одном классе и жил в Сопушках со своей прабабушкой. У него было плоское лицо и косые глаза. Он то молчал, словно утопленник, то произносил длинные речи, в которых через два слова вставлял «так же само». От его умных речей нас с Эдькой выворачивало наизнанку.

У перил, поджидая «Кирилку», грелись на солнце женщины. Руслан прошел мимо них походкой главного героя из кинофильма «Великолепная семерка». В глазах у него голубело небо. Женщины завидовали, что он такой красивый и смелый. Ни у кого из них не было такого красивого и смелого мужа.

— А ну-ка! — Руслан подмигнул нам и легко махнул через перила.

От дебаркадера к вбитой на берегу свае тянулся стальной, в палец толщиной трос. Руслан осторожно поставил на трос ногу. Трос провисал и раскачивался. Внизу, между песчаным берегом и бортом дебаркадера, плавали апельсиновая кожура и грязные щепки.

Балансируя руками, Руслан скользнул по тросу и спрыгнул на берег. Взлетела сзади легкая планшетка с воткнутой в нее ромашкой. Одобрительно закачали головами женщины. Высунулась из окна буфета толстая дядя Костя, послала вслед Руслану воздушный поцелуй:

— Ягодка Русланчик! Душенька!

— Очень проворный человек Руслан Барханов, — изрек у нас за спиной Кит. — Все может. У меня отец моржей бьет. Бабушка говорит, что он, так же само, все может.

Меня подмывало обернуться и тюкнуть Кита по кумполу. Терпеть не могу умных речей, особенно когда не нужно никаких речей! Но разве этот косоглазый чего-нибудь понимает?

Руслан закурил с Коваленко по толстой сигарете с золотым кончиком и помахал нам рукой. Они отправились в сторону санчасти. Руслан все свободное от полетов время торчал у Фени в санчасти.

Домой я вернулся лишь поздно вечером. Я чувствовал себя последним трусом. И с этим ничего уже было не поделать. Это как цвет волос. Вот родился я блондином и теперь буду всю жизнь блондином. Можно, конечно, перекраситься в черного, в такого, как Руслан Барханов. Только под краской я все равно останусь блондином. Каким был, таким и останусь.

Пробравшись огородами через высокую картофельную ботву, я заглянул в окно к нашему соседу. Дядя Жора сидел за столом-верстаком и что-то мастерил. В окно отсвечивало спускающееся к горизонту солнце.

Летом солнце у нас почти не заходит. Зато потом оно на всю зиму прячется. Зимой у нас такие морозы, что на улицу носа не высунешь. Пока до школы добежишь, весь инеем обрастешь.

Я стукнул в стекло. Дядя Жора оглянулся и махнул мне рукой, чтобы я заходил. Я влез в комнату и сел у стены на липовую чурку. Я всегда сижу на этой липовой чурке.

— Что ты там натворил-то? — спросил дядя Жора.

Разговаривать с нашим соседом — одно удовольствие. Если на его вопрос не ответишь, он не станет хватать тебя за горло и вытряхивать из тебя душу. Не ответил — и ладно. Значит, не хочешь.

На полочке замерла на одной ноге балерина. Был обыкновенный сучок — получилась балерина. И крокодил вон с открытой пастью тоже был сучком. Тот сучок нашел я. Мы ездили с дядей Жорой в Калининский поселок в баню. По дороге я подобрал сучок. А дядя Жора повертел его в руках, достал нож, и, пока мы дошли до бани, крокодил уже был готов.

Интересно ходить с дядей Жорой в баню. Он залазит с березовым веником в парилку и хлещется так, словно изгоняет из себя злого духа. А потом умоется холодной водой и становится таким разговорчивым, просто удивительно.

Дядя Жора сидел ко мне спиной и что-то молча строгал. Я подумал, что хорошо бы сейчас съездить с ним в баню. Вот бы где мы поговорили! И про страх, и про то, как от него излечиваться. И неужели вообще все так боятся подполковника Серкиза и своих отцов, как я? А чего я, собственно, боюсь отца? Что я, специально его графин раскокал, что ли? И потом, неужели он такой страшный, мой отец? Чего он может мне сделать? Ничего он не может мне сделать.

С реки донесся гудок «Кирилки». Идти в баню было, конечно, поздно. За стеной шумел отец. Наверно, ругал меня. А может, и Феню, если она еще не вернулась.

Я вертелся на чурке и думал: вернулась Феня или еще не вернулась? Хорошо, если она еще гуляет со своим Русланом. Тогда и мне меньше попадет.

Мы сидели с дядей Жорой в сонной тишине комнаты и молчали. За окном плыли далекие звуки баяна да волнами набегал шум со стадиона, где шел футбольный матч между эскадрильей, которой командовал Эдькин отец, и громовцами.

• Предыдущая
• 5/30
• Следующая