Книга теней - Риз Джеймс - Страница 67
- Предыдущая
- 67/197
- Следующая
Отец Луи пытался скрыть боль, лишить своих палачей радости видеть его муки. Что-то живое и горячее поднялось вверх по ногам через раздробленные колени и остановилось в пояснице. Не показывай им, думал он. Не давай им видеть. Не бойся падающего молотка. Луи начал считать, от тысячи назад. Он закрыл глаза и вспомнил лица и тела своих возлюбленных. Но особенно отчетливо — Мадлен. Мадлен… Разве он не слышал ее вчера между поворотами винта тисков, сорвавших ногти с его пальцев и раздробивших его руки, висевшие теперь, подобно изорванным в клочья флагам? Разве он не слышал, как она призналась, что план ее провалился, как она говорила, что любит его? Наверно, она приходила с единственной целью — спасти его. Да, подумал он, так оно и было.
Из толпы вырвался крик: ей показали второй клин. Отец Луи чувствовал запах имбирного пива и горячее дыхание сына палача. Тот стоял совсем близко от священника, наблюдая за его губами в ожидании, что с них сорвется признание. Не дождутся. Мальчишка держал в руке текст признания. Священник уже пять раз позволял гусиному перу падать на доски. Он не подпишет. Никогда. Никакая боль не заставит его. Никакая боль…
Отец Луи понимал, что через час, когда деревянный молоток закончит свою работу, его выкатят на площадь на тележке, привяжут к столбу и подожгут. Он сгорит. Умрет.
Считай! Считай, не давайся подступающему пламени! Но над ним уже стоял каноник. Рубины и золотая чеканка его креста сверкали на солнце. Отец Луи отказался подписать признание в шестой, и последний раз.
Второй клин был вбит в ступни ног, ломая и расплющивая маленькие косточки, хрустевшие, как множество веточек. Третий клин вошел рядом с первым: кости колен разорвали кожу, медленно потек костный мозг.
Мир, в котором пребывал кюре, то гас, то ярко освещался, грохотал и погружался в тишину, по мере того как он проваливался в забытье и вновь приходил в сознание. Эти проклятые соли каждый раз возвращали его к жизни только затем, чтобы он снова умер.
Он проклинал своих мучителей, но толпа неистовствовала, наблюдая за быстрым падением молотка, и никто, кроме юного Жака, сына и помощника палача, не слышал его слов.
Четвертый, очень широкий клин разбил лодыжки кюре. Они рассыпались с треском, эхом прозвучавшим на площади.
Затем последовали пятый, шестой и седьмой клинья. Голени и бедра, еще раз лодыжки и ступни. Кости раскалывались, разрывая красную и серую плоть. Желоба, удерживающие на месте ноги, служили каналами: кровь, костный мозг и раздробленные кости стекали по ним к пяткам кюре. (Сын палача собирал эту красную кашу в ведра: позже семейство будет продавать ее заезжим визитерам в бутылочках, как сувениры, разбавив речной водой в пропорции один к двум.)
Отец Луи хотел умереть. Пытался умереть, направлял на это свою волю. Но ни «синклит», ни толпа не должны были лишиться зрелища.
Толпа начала распевать: «Сжечь его! Сжечь благочестивого дьявола!»
Каноник подозвал хирурга, и тот поднялся на помост. Сможет ли, по его мнению, кюре выдержать еще один или два клина? Маннури считал, что да, священник может остаться живым, но лучше не рисковать. Вряд ли толпа хорошо воспримет горящий труп. Пусть кюре будет жив. Прекратите пытку и начинайте сожжение. Прокурор хотел продолжать вгонять клинья, хотя палач сказал, что пытка уже перешла в стадию чрезвычайной; если они собираются продолжать, мальчишке придется бежать домой за более широкими клиньями. Экзорцист убеждал прокурора, что надо остановиться. Ясно, сказал он, что кюре призвал на помощь свое Черное Божество и Сатана сделал священника нечувствительным к боли. Они могут загонять клинья один за другим, даже не пощадив руки, но без всякой пользы, поскольку здесь явно не обошлось без Сатаны.
Прокурор приказал убрать пыточный инструмент. Толпа ритмично захлопала в знак одобрения.
Луи дали самую сильнодействующую соль и заставили проглотить уксус и масло, хранившиеся в мочевом пузыре оленя. В потрескавшиеся губы кюре втерли сок из плодов лайма. Затем палачи раздели священника (не забыв оставить для продажи его окровавленную сорочку) и натянули через голову воняющую серой мужскую ночную рубашку. Вокруг его талии дважды обернули веревку и завязали крепким узлом. Потом его подтащили к стоявшей наготове, запряженной двумя мулами тележке. Его подняли и водрузили на скамью. Потерявшие форму ноги безвольно висели. Сын палача присел на колени сбоку от священника, не давая ему упасть и время от времени приводя в чувство с помощью соли. Юный Жак, должно быть, был рад, что на нем толстый капюшон и полумаска, поскольку толпа обрушила на медленно ползущую тележку град камней, палок и гнилых фруктов.
Возница хлестал одуревших животных до красных рубцов на коже. И вот наконец предваряемые отрядом лучников, разделивших толпу надвое, «синклит», тринадцать судей, экзорцист и избранные кардиналисты прошли через площадь к столбу для казни. Вслед за ними подъехала тележка.
Толпа сомкнулась вокруг тележки, качнула ее из стороны в сторону, так что священник упал со скамьи, а поскольку раздробленные колени не могли замедлить падение, упал плашмя лицом и грудью. Мальчишка быстро поднял пришедшего в сознание священника, потянув за веревку, завязанную вокруг его талии, и посадил гораздо более крупного, чем он, мужчину к себе на колени, как тряпичную куклу. Он крепко прижал его, показывая , что это необходимо для его же безопасности.
Кюре заговорил резким хриплым шепотом:
— Ловец Душ знает, что я неповинен в приписываемых мне преступлениях и что огонь, в котором я умру, — не более чем наказание за мое вожделение. — Он посмотрел на державшего его мальчишку, заглянул в его широко расставленные бледно-голубые глаза за полумаской. — Спаситель Человечества, не прощай моих врагов. Накажи их, сам я не могу этого сделать.
Слезы страха полились из наполовину скрытых глаз мальчишки. Только когда тележка остановилась у столба, отец пришел ему на выручку.
К столбу было прибито небольшое железное сиденье, как раз над соломой и поленницей дров. Отца Луи подняли с тележки и поместили на сиденье. Веревку, обвивавшую его талию, использовали, чтобы привязать его к столбу; один раз ею обернули его стан и один раз — шею, чтобы придать священнику вертикальное положение, а второй веревкой завязали руки у него за спиной.
- Предыдущая
- 67/197
- Следующая
