Книга духов - Риз Джеймс - Страница 70

• Предыдущая
• 70/147
• Следующая

В самом деле, если бы меня тогда выкопали из земли, то, вне сомнения, сочли бы мертвой – согласно признакам смерти, известным с незапамятных времен: от «Прогностикона» Гиппократа и далее через Плиния и Корнелия Цельса… Нет, постойте. Разве не Плиний написал в своей «Естественной истории» о римлянах Ацилии Авиоле и Люции Ламии, которые ожили после того, как их положили на погребальный костер? Да, он. И Платон тоже писал о вернувшихся с того света. А в трактате моего любимого учителя-медика грека Галена «De locis affectis»[75] упоминается некий Гераклид с Понта, ссылавшийся на женщину, которая поднялась на ноги через тридцать дней после смерти, вызванной маточным кровотечением.

А если кому-то вздумается отмахнуться от верования во временную жизнь после смерти как свойственного только античности, скажу, что позднее я обратилась к европейцам и там – в книге Корнманна «De miraculis mortuorum»[76] , в трактате Гарманна под тем же названием и в «Historia vitae et mortis…»[77] Бэкона – нашла множество доказательств; собственно, не доказательств как таковых, а свидетельств о тех, кто вернулся в наш мир из-за Грани. Но увы, нигде, нигде не попалось мне ни единого упоминания ни о чем, даже отдаленно похожем на общину, мной встреченную.

По возвращении (пески буквально изрыгнули меня обратно) я была подобна трупу. Страшно исхудала. Открыть глаза смогла только через четверть часа, не раньше. Песок набил мне тело, как египтяне набивали мумии, плотно закупоривая все отверстия. Ковыляя по дюнам (алой тени теперь там не было и в помине), я выплевывала песок, испражнялась песком, вытряхивала его из носа и из ушей. Потом кое-как подтащилась к берегу и окунулась в реку, и этот странный обряд крещения немного меня оживил. Мне необходимо было и помыться. При погружении из меня полностью изверглось все содержимое кишечника и мочевого пузыря. Не от страха, так случается с покойниками. Член оставался твердым, хотя я знала, что извергла в песок и семя.

Наконец я с трудом добралась до лодки, все еще стоявшей на якоре. Ни ветер, ни течение не желали меня выручить, и только с помощью шеста мне медленно, с большими усилиями удалось вывести лодку с мелководья, однако вид обвисшего паруса оптимизма не внушал. О чернокнижных способах передвижения я и не помышляла, хотя, если шекспировские ведьмы переплывали моря в яичной скорлупе, я и подавно могла бы сварганить надежное суденышко, которое доставило бы меня обратно в Сент-Огастин.

Когда впереди показался город, на берегу я увидела Селию. Обезумевшую от горя… Чудно. Чуднее некуда. Но потом я заметила нечто еще более поразительное. Это была совсем не та Селия, которую я знала три дня тому назад. О нет, хуже! Эта была та Селия, которой я так долго домогалась.

Пущенная мной в ход магия возымела стремительный эффект. Селия была околдована.

Сгорбленная, голодная, с кожей в волдырях от солнечных ожогов, я приплелась на Хоспитал-стрит в накидке, сшитой из козьих невыделанных шкур, под которой не было ничего, кроме сорочки, разысканной мной в песках. Глаза я как могла старалась защитить от полуденного солнца. Язык во рту напоминал кусок солонины. Горло? Першило. Я, вне сомнения, наглоталась песка. Одним словом, когда я ступила на сушу, мной вполне можно было пугать детей. И тем не менее Селия рванулась мне навстречу.

– Генри! – воскликнула она. – Слава Богу, Генри, вы дома. Где вы пропадали? Я вся извелась. Позавчера приходил посыльный от губернатора, и мне пришлось солгать – сказать, что вы… И не упомню толком, что сказала. Понимала лишь одно – нельзя сознаваться, что вы пропали, а я перепугана до смерти, боюсь, что… – Она крепко меня обняла. Расцеловала.

Ее голос пресекся, но ее страхи, ее отчаяние я понимала очень хорошо. Мне, конечно, и в голову не могло прийти, что я отсутствовала целых три дня, но ведь я оставила ее совсем одну, тогда как мы давным-давно твердо решили всегда держаться вместе – и подальше от всяких властей, невзирая на трудности. На этом и держался наш безлюбовный брачный союз.

Я попыталась что-то ей ответить (разумеется, солгать; выбора у меня не было), но почувствовала во рту вкус крови. Видать, в горле или на языке слизистая оболочка была поранена. Лучше помолчать, и все-таки одно слово – шепотом – мне удалось из себя выдавить: «Селия».

Селия повела меня к дому – окольным путем. Вскоре я опустилась в плетеное кресло, поставленное в тени нашей кухни. Водой из tinajone[78] Селия вымыла мне лицо и шею, потом руки, и мне вспомнился Норфолк, то давнее время, когда жизнь и любовь так и не слились для нас воедино. Опасаясь разоблачения (и в прямом, и в переносном смысле), я не дала Селии снять с себя изодранную накидку, слишком теплую для такой погоды. Глупо, но меня била дрожь.

Пока Селия занялась нагреванием воды для ванны и приготовлением холодного ужина, я под каким-то предлогом удалилась в свое логово. Понятно, насколько я была изнурена, однако мое состояние столь простому объяснению не поддавалось. Я изменилась. Это я знала точно. Я стала сильнее, но не физически. Крепче душой, духом. И мне не терпелось увидеть, что именно нового я приобрела, и полагала – с полным основанием, – что перемена покажет, какое колдовство я использовала… О, это замирание внутри. Именно тогда я поняла…

Когда Селия подошла к моей двери сказать, что ванна наполнена, я это увидела:

Я – другая, но другая и она.

Селия легонько постучалась в запертую дверь. Я накинула на голое тело халат, хотелось поскорее попасть в ванну.

В ее аметистовых глазах виднелось то, что мы должны были скрывать. Ее глаза сияли в полутемной комнате с закрытыми от закатных лучей ставнями. Я зажгла лампу и увидела то, чего боялась: слезы. Слезы – и не только слезы.

Селия сказала, что тосковала обо мне. Я просила прощения, напирая на то, что мучилась не меньше, чем страдала она, не имея возможности позвать на помощь и опасаясь организовать розыски. И все же я спросила, почему она плачет, почему выглядит так, будто не в своей тарелке. Ведь такого раньше с ней никогда не бывало. Селия – она всегда держалась стоически.

• Предыдущая
• 70/147
• Следующая