Выбери любимый жанр

Цезарь (др. перевод) - Дюма Александр - Страница 4

Изменить размер шрифта:

Один пастух из Венузии[48], встретив римского гражданина, которого несли в лектике — заметьте, простого гражданина! — спросил, адресуясь к рабам:

— Эй! Вы что, несете мертвеца?

Эти слова не понравились путешественнику, и пастуха били розгами до тех пор, пока он не умер.

Наконец, в Теане[49] один из преторов приказал высечь розгами магистратов за то, что его жена, которая захотела пойти в баню в неурочное время, обнаружила баню занятой, хотя и сообщила о своем намерении за час.

Ничего подобного, конечно же, никогда не могло произойти в Риме.

Все это результат того, что Рим был представлен в провинциях через своих проконсулов.

Как же проконсулы относились к провинциям?

Несколько примеров мы уже привели. Однако все, что говорилось до сих пор, пустяки. Видели бы вы Верреса[50] в Сицилии, Пизона[51] в Македонии, Габиния[52] в Сирии!

Почитайте Цицерона. Весь мир знает, какие обвинения были выдвинуты Верресу.

Пизон, находясь в Ахайе[53], брал налоги по собственному усмотрению и заставлял самых красивых девушек отдаваться ему; чтобы не оказаться в проконсульской постели, двадцать девственниц предпочли утопиться.

Габиния больше привлекали деньги, чем женщины. Он кричал на весь мир, что все, что существует в Сирии, принадлежит; ему, что он слишком дорого заплатил за свое проконсульство, а потому имеет право продать что угодно.

И наконец, откройте еще раз Цицерона, найдите его письма к Аттику, и вы узнаете, какой хаос царил в Вифинии, когда Цицерон был назначен туда проконсулом. Жители были немало удивлены, когда он сообщил, что довольствуется теми двумя миллионами двумястами тысячами сестерций, а это — четыреста сорок тысяч франков, выплаченными ему Сенатом, и что, имея эту сумму, он не нуждается ни в дереве для строительства, ни в пшенице для свиты, ни в сене для лошадей.

В античном обществе провинция ничего не значила, столица же была всем.

После завоевания Нуманции[54] Испания также переходит в руки римлян. То же самое произошло и с Карфагеном, открывшим путь в Африку; с Сиракузами, после захвата которых были завоеваны Сицилия и Коринф. Затем Рим завладел и Грецией.

Представьте, что являл тогда собой Рим, которому прорицатели прочили стать властелином мира, когда другие столицы пришли в полный упадок.

Все дороги вели в Рим.

Богатые отправлялись туда вкусить прелестей жизни, бедняки — насытиться, новоиспеченный гражданин — продать свой голос, ритор — открыть свою школу, провидцы — угадывать будущее.

Рим являлся источником всего: хлеба, чести, богатства, приятных ощущений — все это можно было найти в Риме.

Зря в 565 году изгнал Сенат из Рима двенадцать тысяч семей или шестнадцать тысяч жителей в 581 году, или всех чужаков в 626 году, или… ах! да мало ли что еще было?! Забудем о законе Фанния[55] и других законах, перечислявших многочисленные пожертвования, которые должны были приносить римские граждане. Все это не могло препятствовать Риму развиваться даже несмотря на то, что существовали законы, запрещавшие ему расти вширь и ввысь. И это заставило Августа, как вы узнаете из Витрувия[56], издать еще один специальный закон, запрещавший строительство зданий выше шести этажей.

Поэтому заметим, что незадолго до эпохи, которая нас так интересует, Сулла несколько ослабил римский «поясок», который уже начал трещать. Дерзкий поступок.

А если исследовать эти явления по хронологическому принципу?

После первого консулата Брута и Коллотиния Рим занимается прежде всего изгнанием со своих границ этрусков, как это сделала Франция во времена правления Гуго Капета[57] с каролинскими племенами. Затем он приступает к захвату соседних территорий.

Присоединив к себе латинов[58], подчинив вольсков[59] и герников[60], завоевав Вейи[61], прогнав галлов[62] с Капитолия, доверив Папирию Курсору[63] командовать сражением с самнитами[64], Рим ввергнет Италию в огонь войны от Этрурии до вершин Regium, то есть царской власти.

Затем, осмотревшись и увидев всю Италию покоренной, Рим перейдет к завоеванию пограничных с ним территорий. Дуилий подчинит Риму Сардинию, Корсику и Сицилию, Сципион — Африку, Эмилий Павл — Македонию, Секстиний — Заальпийскую Галлию.

Здесь Рим остановился.

Однако с заснеженных альпийских высот, которые обозревал он, спустился Ганнибал и нанес три удара подряд, каждый — почти смертельная рана для Рима.

Имена этим ранам: Требия[65], Тразимения[66] и Канны.

К счастью для Рима, Ганнибал был покинут торговцами и оставлен в Италии без денег, без людей, без поддержки.

С другой стороны, Сципион переправляется в Африку. Ганнибал теряет возможность завоевать Рим, зато Сципион захватывает Карфаген. Ганнибал проигрывает сражение у Замы[67], бежит в Прусу[68], где, и кончает с собой, отравившись, чтобы не попасть в руки римлян.

После поражения этого великого полководца и врага Рима завоевания продолжаются. Антиох[69] покидает Сирию, Филипп V[70] — Грецию, Югурта[71] — Нумидию.

Теперь Риму ничего не остается, как завоевать Египет, чтобы стать полным властелином Средиземноморья, этого гигантского озера, великолепного бассейна, воды которого бороздило столько цивилизаций всех времен. Египтяне пересекают его, чтобы поселиться в Греции, финикийцы — чтобы основать Карфаген, фокеянцы[72] — Марсель. Гигантское зеркало — в нем поочередно отражались лики Трои, Канопа[73], Тира[74], Карфагена, Александрии, Афин, Тарента[75], Сибариса[76], Регия[77], Сиракуз[78] и Нуманции; в него всматривается и сам Рим, величественный, сильный, непобедимый.

Разлегшись на северном берегу этого озера, он протянул одну из своих дланей в сторону Остии, другую — в сторону Брундизия[79], имея, таким образом, выход к трем частям света, известным в те времена: Европе, Азии и Африке.

Меньше чем за шестьдесят лет Рим проникает везде и всюду: по Рону[80] — к сердцу Галлии, по Эридану[81] — к сердцу Италии, по Тагу[82] — к сердцу Испании, через пролив Кадикс — к океану и Касситеридским островам[83], а точнее — в Англию, через пролив Сеет[84] — к Понту Эвксинскому[85], а точнее — в Тартарию[86], через Красное море — в Индию, Тибет, к Тихому океану, а точнее — в бесконечность, наконец, по Нилу — к Мемфису[87], Элефантину[88], в Эфиопию, далее — в пустыню, а точнее — в неизвестность.