Васек Трубачев и его товарищи (илл. Г. Фитингофа) - Осеева Валентина Александровна - Страница 29

• Предыдущая
• 29/178
• Следующая

— Я знаю, что у вас большая неприятность, — сказал Сергей Николаевич, избегая смотреть на Трубачева. — Но сейчас мы ее обсуждать не будем. Такие вещи разбираются на пионерском сборе организованно, по-товарищески, сообща… А пока успокойтесь, и будем заниматься.

Он начал вызывать к доске.

В число вызванных попал Петя Русаков. Он ничего не боялся и даже был рад, что Сергей Николаевич вызвал его, так как считал, что хуже случившегося ничего уже не может быть. Кроме того, занятия в землянке действительно укрепили его знания, и Русаков отвечал спокойно и уверенно. Сергей Николаевич остался доволен им.

Петя сел на свое место и толкнул локтем Мазина, ища его улыбки и одобрения. Но Мазин только с досадой пробурчал себе под нос:

— Давно бы так!

Он был занят Трубачевым. Васек несколько раз поймал на себе его внимательный взгляд и горько подумал: «Боится, что я его выдам… Эх, Мазин!»

Он хорошо понимал, что оправдаться, не выдав Мазина, ему невозможно, но о том, чтобы выдать товарища, совершившего этот поступок ради него, не могло быть и речи. И с каждой минутой камень на душе Трубачева становился все тяжелее.

Васек сидел тихо, не поднимая головы. Он знал, что все, не исключая Сергея Николаевича, думают, что это он, председатель совета отряда Васек Трубачев, зачеркнул из трусости свою фамилию в газете.

На перемене он ждал вопросов, шума, крика. Но один только Мазин подошел к нему и тихо, с сожалением сказал:

— Эх, сгоряча! Зря это…

Васек улыбнулся жалкой, растерянной улыбкой:

— Не бойся, Мазин…

После второго урока он потихоньку собрал свои книжки и шел из школы.

А в классе после его ухода стало тихо и тревожно, как в семье, когда кто-нибудь близкий внезапно тяжело заболел. У всех был один вопрос: что делать? И все чувствовали себя в чем-то виноватыми.

Уроки кончились. Школа быстро пустела.

Слышно было, как по коридорам с шумом пробегали ребята, хлопали двери, затихали голоса. Из четвертого «Б» расходились медленно и неохотно. Дольше всех оставались девочки. Окружив Лиду Зорину и Валю Степанову, они высказывали свои догадки и предположения, то осуждая Васька, то сочувствуя ему.

— Ой, девочки! Как ему теперь быть? — спрашивала всех Надя Глушкова.

— Он хотя бы нам-то сознался! Хотя бы нам-то! — кричала в ухо Зориной девочка с толстым вязаным шарфом на шее.

— И куда он пошел? Вот так взял и пошел, — жалобно повторяла толстушка с красными щеками, затягивая ремни на книжках. — Мы бы тут что-нибудь придумали все вместе…

— Уж вы бы придумали! — передразнила ее Синицына. — Он только в класс вошел, как на него все глаза вылупили, как на зверя какого!

— Ничего не вылупили, а только смотрели!

— Вы всегда так! Нападете на человека… На меня тоже сколько раз нападали!

— Нашла с кем себя сравнивать — с Трубачевым! — возмутились девочки.

— Перестаньте! — остановила их Валя Степанова. — Мы с Лидой решили пойти к Мите.

— К Мите? Он уже ушел!

— Пойдемте тогда к нему домой!

— Верно! Правильно! Пойдемте все! Девочки гурьбой вышли из школы.

— Только вы не заходите, постойте во дворе, а то нас много, — предупредила Лида.

Митя жил далеко. Было сыро и холодно. В мокрых варежках зябли руки. Резкий ветер трепал платки и шапки, забирался под воротники.

Быстро наступали сумерки. Разговор становился тише. На одной из улиц несколько девочек повернули к себе домой.

— Все равно всем нельзя войти… А на дворе стоять холодно…

— Я боюсь, меня мама заругает!

— А я, девочки, очень кушать хочу! — созналась толстушка.

— Идите, — отпустила их Лида.

Надя Глушкова долго не решалась уйти и, уткнув в муфту красный, замерзший нос, плелась рядом.

— Иди домой, Надя, — говорила ей Степанова. — Ты совсем замерзла.

— А вы как же?

Она долго смотрела им вслед.

Нюра Синицына шла до самого дома Мити.

— Нюра, ты не ходи! — строго сказала ей Лида. Синицына осталась ждать во дворе. Засунув в рукава пальто красные пальцы и постукивая замерзшими ногами, она вытягивала шею, заглядывала в освещенное окно Митиной комнаты и прохаживалась мимо крыльца.

Митина мама, невысокая женщина, открыла девочкам дверь:

— Нету, нету Мити! Вон товарищи у него сидят. Они небось знают… Где у вас, ребята, Митя-то? Девочки спрашивают.

За столом два Митиных товарища играли в шахматы.

— Он в клубе. А чего надо-то? — лениво пробасил один. — Мы сейчас туда пойдем, можно передать.

— А в чем дело, девочки? — весело спросил другой, отодвигая шахматы.

— Мы из школы. Митя наш вожатый… — смущенно начала Лида.

— А, из школы! Ну, говорите!

Девочки замялись:

— Нам с Митей нужно…

— Да постойте! Сядьте-ка!

Товарищи придвинули девочкам стулья. Лида и Валя присели вместе на один стул.

— Может, у вас случилось что? Набедокурил кто-нибудь? Говорите начистоту! Ну, кто посмелее?

— Мы не боимся… — начала Валя.

Лида поспешно перебила ее:

— Ничего у нас не случилось! И никто не бедокурил! Ничего подобного! — Лида дернула тесемки меховой шапки и глядела прямо в глаза. — У нас вообще… Вот пусть Валя скажет…

Валя встала:

— Наша школа самая лучшая… (Товарищи незаметно толкнули друг друга.) А к Мите мы по одному делу… Пойдем, Лида! До свиданья!

Она потянула за собой подругу.

— Ах, ах, в эдакую погоду!… — закрывая за ними дверь, сокрушалась Митина мама.

Девочки вышли на крыльцо.

— Я так боялась, что ты скажешь, — зашептала Лида.

— Ну что ты! Про свой класс?… Мити нет, — сказала Валя Синицыной.

— Куда же теперь?

Девочки стояли на улице. В домах уже зажглись огни.

— Если нам прямо к Трубачеву пойти, — предложила Валя.

— Нет! Там у него тетя… она ничего не знает, — протянула Лида.

— Домой к Трубачеву? — Синицына замахала руками. — Вы с ума сошли! Да он нас выгонит! Он злой сейчас…

— «Злой, злой»! — с раздражением оборвала ее Лида. — Ты всегда о людях плохое говоришь! Ты сама злая!

— Почему… я злая? — растерялась Синицына. — Я ведь как лучше хочу. Я ведь… — Она запнулась и вдруг со слезами закричала: — Вы всегда на меня нападаете! Я у вас и злая и чужая! Ну и не надо! Идите сами, когда так!

Она повернулась и быстро побежала по улице.

— Ну и лучше, — неуверенно сказала Лида. (Валя молчала.) — Она всегда так — закричит, закричит, как будто ее обидели…

Валя с укором взглянула на подругу:

— Она заплакала…

— Ну, заплакала… А так тоже нельзя — все ей прощать да прощать!

— Пойдем в школу, спросим: был Митя? — сворачивая за угол, сказала Степанова.

— Подожди… — Лида остановилась и, прикрыв от ветра глаза, оглянулась. — Может, еще догонит?

— Синицына? Нет!… Пойдем скорее! У нас в детском доме сейчас ужин, наверно. Тетя Аня будет беспокоиться.

В школе Грозный встретил девочек неприветливо:

— Вы по какому такому расписанию являетесь?

— Иван Васильевич, Митя был?

— Был, был! Отправляйтесь по домам!

Прощаясь, Валя сказала подруге:

— Знаешь, не говори больше Нюре, что она злая. И я не буду.

На крыльце Лиду встретила мама. Она была в пальто и теплом платке.

— Ну, Лида, можно ли так делать? Я уж не знала, куда бежать.

— Ой, мамочка, сколько всего наслучалось в этот день! — прижимаясь к теплому маминому платку, тихо сказала Лида.

А в большой спальне детского дома на кровати сидела Валя и, опираясь локтем на подушку, шепотом рассказывала что-то своей воспитательнице.

— Постой, постой! Кто это Трубачев и какая Синицына? — переспрашивала тетя Аня.

Петя Русаков избегал Мазина. Он не мог ни на что решиться. Он знал, что товарищу сейчас не до него, что он занят одной мыслью: как выручить Трубачева.

«И что ему Трубачев?» — ревниво думал Петя, но его самого грызло сознание своей вины перед Трубачевым.

• Предыдущая
• 29/178
• Следующая