Васек Трубачев и его товарищи (илл. Г. Фитингофа) - Осеева Валентина Александровна - Страница 24

• Предыдущая
• 24/178
• Следующая

«А что такое? Фью! Больше бояться меня будут! Никто не полезет ко мне!» — хорохорился он наедине с собой, пытаясь заглушить чувство стыда и беспокойства.

Входя в класс, он сделал равнодушное лицо и как ни в чем не бывало направился к своей парте, хотя сразу заметил, что ребята его ждали и говорили о нем. Ему даже показалось, что из какого-то угла донесся шепот:

— А еще председатель совета отряда…

На самом деле слова эти никем не были сказаны, Ваську это только показалось. Но он насторожился и, небрежно обернувшись к классу, посмотрел на ребят дерзким, вызывающим взглядом.

Саша Булгаков, который сидел впереди, ни разу не обернулся с тех пор, как Трубачев вошел в класс. На его круглом открытом лице было вчерашнее упрямое выражение, в глазах — мрачная, застоявшаяся обида.

Васек, чтобы показать, что он совершенно не интересуется Сашей, небрежно развалился на парте и, стараясь не смотреть на стриженый затылок товарища, неудобно и напряженно повернул голову и смотрел вбок.

Малютин спокойно сидел рядом с ним. Он не чувствовал ни страха, ни унижения, ни обиды, как будто не его, как котенка, швырнул вчера Трубачев на глазах всего класса. Малютин страдал за Васька. Васек Трубачев в его глазах всегда был честным, смелым товарищем, которого слушались и любили ребята. И вот теперь вместо этого честного и смелого товарища рядом с ним сидел дерзкий расшибака-парень, показывающий всем и каждому, что в любую минуту может пустить в ход кулаки.

«Пусть только кто-нибудь пикнет!» — говорил весь облик Трубачева.

Сева ясно видел, что класс осуждает Трубачева. И, чтобы заставить товарища перемениться, вернуть его в обычное состояние, Малютин изредка задавал ему простые вопросы: как он думает, будут ли у них экзамены и когда; останется ли с ними Сергей Николаевич и на следующий год?

Васек удивлялся, что Сева как будто забыл про вчерашнее; он чувствовал к нему благодарность, жалел, что так обидел его, но, боясь показаться в глазах ребят трусом, который подлизывается к Малютину, чтобы уладить с ним отношения, отвечал Севе свысока, небрежно, чуть-чуть повернув в его сторону голову.

На переменке к Трубачеву подошел Мазин.

— Ну и поссорились, экая важность! — ни с того ни с сего сказал он. — Из каждой мухи слона делать — так это и жить нельзя.

— Я и не делаю слона, — ответил ему Васек.

— Я не про тебя — я про Булгакова. Что это он нюни распустил, от одного слова скис?

— Он не скис! — рассердился Васек. — И нюни не распускал. Это не твое дело!

Мазин наклонил голову и с любопытством посмотрел на Трубачева.

— Вот оно что… — неопределенно протянул он и отошел к своей парте.

— О чем ты с ним говорил? — спросил его Русаков. Но Мазин был поглощен своими мыслями.

— Вот что… — чему-то удивляясь, снова повторил он.

Лида Зорина избегала смотреть на Васька; она то и дело подходила к Саше и с глубоким сочувствием смотрела на Малютина.

У Вали Степановой было строгое лицо, и другие девочки неодобрительно молчали.

Хуже всего было Коле Одинцову. Он то сидел на парте рядом с Васьком, стараясь в чем-то убедить его, то отходил к Саше. И, недовольный своим поведением, думал: «Что это я от одного к другому бегаю!»

Одинцов все еще надеялся помирить обоих товарищей.

— Ты бы сказал ему, что виноват, ну и все! — уговаривал он Трубачева.

Васек, разговаривая с Одинцовым, становился прежним Васьком.

— А если по правде, по честности — я виноват, по-твоему? — спрашивал он товарища.

— Виноват! — твердо отвечал Коля. — Не попрекай чем не надо. Ты против Саши барином живешь.

— А он имел право мелом меня попрекать?

Одинцов пожал плечами:

— Не знаю… Если ты клал этот мел, то куда он делся?

Разговоры не приводили ни к чему. Один раз Трубачев сказал:

— С Булгаковым я дружил, а теперь он мой враг. И больше о нем не говори. Я к нему первый никогда не подойду. А ты с ним дружи. И со мной дружи.

— Да ведь нас трое было.

— А теперь ты у меня один остался, — решительно сказал Васек.

К концу дня, видя, что ребята, как будто условившись между собой, не заговаривают о ссоре, Трубачев успокоился, принял свой прежний вид и даже сказал Малютину:

— Я ведь тебя не хотел вчера…

— Я знаю, я знаю! — поспешно и радостно перебил его Сева. — Дело не во мне, я другое хочу тебе рассказать… Только дай мне честное пионерское, что не рассердишься.

— Я на тебя не рассержусь, говори.

Сева быстро и взволнованно рассказал ему про мальчишку в Сашином дворе, как тот осыпал Сашу насмешками, когда Саша нес помои.

Васек стукнул кулаком по парте:

— И ты не выскочил и не дал ему хорошенько? Эх, я бы на твоем месте…

— Я вышел потом… Но это не то, я другое хотел сказать.

Они посмотрели друг другу в глаза. Васек потемнел.

— Ты что же… меня к тому хулигану приравнял? — тихо, с угрозой спросил он.

— Тот хулиган не был Сашиным товарищем, — ответил ему Сева.

Одинцов писал статью. Он описывал все происшедшее в классе так, как оно было. Но каждый раз на фамилии Трубачева он останавливался и долго сидел, опустив голову. Потом снова брал перо.

«А теперь ты у меня один остался», — сказал ему Васек.

«Но ведь я в глаза говорил ему, что он виноват. И завтра сам скажу, что статью написал. Как пионеру скажу… Он поймет, что иначе нельзя мне», — волновался Одинцов.

Уже несколько ребят спросили его в классе, какую статью он даст в стенгазету.

— Правду напишешь?

— Как всегда.

Одинцов вспомнил, что, ответив так ребятам, он перестал колебаться, но после этого никак не мог подойти к Трубачеву и ушел домой, не попрощавшись с ним. И всю дорогу в мыслях его что-то двоилось, путалось. Трубачев стоял по одну сторону, а он, Коля Одинцов, — по другую. Ребята ждали от Одинцова правды и справедливости.

«Я спрошу его, как бы поступил он на моем месте, — волнуясь, думал Коля. — Он ведь тоже пионер, он не захочет, чтобы я из-за него пионерскую честь свою запятнал».

Одинцов снова брался за перо:

«…Когда Трубачев выходил, к нему бросился Малютин и сказал: «Трубачев, ты виноват». Трубачев схватил Малютина за плечо и сильно толкнул его…»

Подумав, Одинцов зачеркнул слова «схватил» и «сильно». Вышло так: «Трубачев взял Малютина за плечо и оттолкнул его…»

— Почти одно и то же… — прошептал Одинцов и перешел к следующему происшествию:

«…А потом Мазин за что-то ударил Русакова, и оба спокойно вышли из класса. Редакция надеется, что Трубачев, как пионер и товарищ, поймет, что он сделал нехорошо, и как-нибудь помирится с Булгаковым».

Васек притих. Он вдруг понял, что всех обидел: и тетку, и Сашу, и Севу Малютина, — что он перед всеми виноват. От этого на душе у него было тоскливо, и даже приезд отца не обещал ему радости. Случай на Сашином дворе не выходил у него из памяти. Он думал о Саше. Вспомнил, как они с Одинцовым звали его на каток, а он не мог пойти.

— «А ведь Сашке, конечно, трудно, а я еще попрекнул его. Он, верно, сразу того хулигана вспомнил… Такую обиду Саша не простит. Тетка тоже не простит. Она так заботилась обо мне, а я назвал ее ведьмой… Сева простил. Почему простил Сева — непонятно. Но Малютин вообще непонятный. Может, он трус и не хочет ссориться со мной? Нет, он не трус! Он даже, наоборот, как-то…»

Но как это «наоборот» — Васек не додумал.

Была суббота. После обеда собиралась редколлегия, вчера ребята давали заметки. Интересно, что написал Одинцов?

Вчера из самолюбия Васек не спросил его об этом, хотя сам Одинцов все время начинал с ним разговор о стенгазете. Видно, не знал, как писать, и хотел посоветоваться.

«Наверно, написал просто, что куда-то делся мел и дежурные поспорили между собой», — спокойно подумал Васек.

• Предыдущая
• 24/178
• Следующая