Белоснежка - Бродская Дина Леонтьевна - Страница 7
- Предыдущая
- 7/7
— Сидит офицер за столом, чай прихлебывает. Начал меня допрашивать. Говорит любезно, ласково, а сам всё к одному клонит: где листовки печатали да кто их нам дал? „Ах ты, подлец! — думаю. — Я ведь тоже воробей стреляный“. Прикинулся дурачком, — ничего, мол, ваше благородие, не знаю. Бился он со мной часа полтора. Наконец, вижу, стал когти выпускать. Как заорет: „Не притворяйся, старый сыч! Ведеркин мне всё рассказал“. — „Чего ж, — говорю, — меня спрашивать, раз вы всё сами знаете“. Тут он видит, что я его вранье раскусил, — приказал меня увести, позвал вашего Павла…
— Господи Исусе!.. — всплеснула руками Настасья, а Ксенька охнула.
— Ждали мы с Ведеркиным Павла до поздней ночи. Так и не пришел. Через три дня перевели к нам в камеру из тюремной больницы рабочего, железнодорожника. От него-то мы и узнали, что случилось. А случилось вот что: допрашивал Павла этот чорт разноусый часа два. Подконец понял, что коса на камень нашла. Разъярился, схватил стакан с недопитым чаем и плеснул Павлу в лицо. Тот на него бросился, душить офицера стал. Вбежала стража, свалили Павла и так его отделали, что в тюремную больницу нести пришлось. Два ребра сломали…
Настасья заплакала. Ксенька заревела за ней.
— Да чего вы?! Ведь не помер, жив. Поправится Павел, не плачьте…
В сочельник вечером мать послала Ксеньку за постным маслом.
Аришка увязалась за подругой. Девочки медленно шли по улице.
— Ксень! Что ж теперь с дядей Павлом будет? Неужто не выпустят?
— Может, и выпустят, да только какой он работник… — У тяти, верно, чахотка будет, раз ему два ребра сломали… Вот проклятые! Теперь он работать, как раньше, не сможет. Придется и мне на фабрику пойти…
Подруги остановились у мануфактурной лавки Хрусталева. Над дверью было растянуто большое полотнище с крупной надписью: „Дешевая распродажа остатков. Огромный выбор ситца, миткаля и сатина для рождественских подарков“.
— Пойдем посмотрим, — сказала Аришка.
В лавке было душно, пахло новым ситцем. У прилавков толпились покупатели.
Приказчики, одуревшие от духоты и усталости, еле успевали отмерять ситец.
Они походили на фокусников, — так быстро и ловко мелькали у них в руках железные аршины. Яркие штуки ситца и сатина точно сами собой развертывались перед покупателем. Лязгали ножницы, трещал разрываемый материал, в воздухе стоял гул голосов.
— Мне вон того глазастенького!
— А мне кубового три аршина!
— Дяденька, отмерь сатинчику на рубашку!
Подруги, потолкавшись у одного прилавка, перешли к другому. Здесь было особенно тесно, потому что в углу прилавка один из приказчиков продавал по пять копеек за аршин бракованный ситец. Больше всего покупали ярко-голубой, в пышных малиновых розах.
— Вот ситчик! Глаз не отвести. Платье б такое… — сказала Аришка.
Приказчик внезапно застыл с растопыренным в руках куском ситца и, глядя поверх баб, заулыбался и закланялся кому-то.
Бабы расступились.
Ксенька с Аришкой оглянулись.
К прилавку подходил стройный офицер в светлосерой шинели. На его розовом свежевыбритом лице бросались в глаза пушистые усы — один темный, другой совсем седой. Рядом с ним шла девочка в белой меховой шубке и горностаевой шапочке — та самая, которую Ксенька с Аришкой называли Белоснежкой, та самая, которую они ожидали часами у белого особняка.
— А ну-ка, любезный, подбери-ка чего-нибудь потемней… — сказал офицер.
— Нам для бабушки, — прервала его девочка.
Приказчик опрометью бросился к полкам.
Ксенька с Аришкой попятились от прилавка. Аришка нечаянно задела рукавом девочку.
Та отодвинулась, брезгливо пожала плечом и капризно сказала:
— Папа, тут толкаются…
Ксенька с Аришкой переглянулись и выбежали из лавки. Всю дорогу они молчали. Около дома Аришка вдруг разревелась.
— Аришка, дура, ты чего?
— Зубы болят, — всхлипнула Аришка.
В темноте Ксенька не видела, как от обиды и злости горят Аришкины щеки.
Вечером, когда Анна ушла к Егору Петровичу, подруги решили зажечь елку и позвать Ульку.
Улька пришла, постукивая своим костылем, и уселась на табуретку.
— Вот и праздничек наступил, — сказала она степенно.
Ксенька зажгла на елке четыре маленьких огарка. В комнате стало уютней и даже как будто теплее.
Улька сидела, положив локти на стол, и щурилась.
Когда свечки стали гаснуть, в комнате сильнее запахло елью и свечным нагаром.
— А теперь, Ксенька, расскажи сказку, — попросила Улька.
— Не маленькие… Хватит сказки рассказывать. После праздника наниматься на фабрику пойду…
Ксенька послюнявила палец и притушила последний огарок.
- Предыдущая
- 7/7
