Лопушок - Азольский Анатолий - Страница 34
- Предыдущая
- 34/44
- Следующая
— Подработаю… — после долгого и напряженного молчания прозвучал голос Владимира Ланкина, и обещанию предшествовал вздох.
— Ну и лады… Значит, приходим к единому мнению. Делать комбайн будем! Свекловоды давно ждут его. Вопрос в том, кому поручить, кто способен быстро в технологическом плане оснастить производство, наладить выпуск. Кроме того…
— Минутку… — прервал его Ланкин, и голос его был бесцветен, ни тени раздражения в нем. — Зачем городить лишнее? Любой завод испугается незнакомой и неплановой продукции. И речь-то идет не о головной партии, а всего лишь о двух экземплярах, они… да что там говорить… Не лучше ли прибегнуть к испытанному методу? Экспериментальный цех какого-либо завода в системе тракторсельмаша, с привлечением НИИ. Все планы у нас напряженные, но опыт показывает, что внеплановая штучная продукция тем не менее успешно изготовляется… если к ней привязан конструктор, хотя бы внештатно, если, наконец, дирекция завода хочет того… если… если министерство хочет… — И голос, чуть повысившись, тут же упал, убоялся, но не подкошенно упал, а осторожно опустившись на колени.
Все раздумывали. Шелестели бумагами. Скрипели стульями.
— Ну что ж… — как бы нехотя согласился Шишлин. Слегка пожурил Ланкина: — Министерство все-таки хочет, хочет… Так что решим, товарищи? Может, обяжем Будылина?
Ему возразили, уверенно дав справку:
— Будылин не возьмет. У него кузнечно-прессовый на реконструкции, у него… Вот если в Гомель…
— Гомель — завален… — поправили авторитетно.
— А если… если — Брянск?
— Напрасный ход…
— Бежецк?.. Не Сусанову, а тому… как его… ну, «Бежецксельстрой»? Плевать нам на амбиции его.
— Не выйдет. Там не амбиции. Там фанаберия.
— А «Дормаш»?.. Когда-то брал без звука…
— То — раньше… Потом обожглись.
— Слушайте! Доподлинно знаю: Синицын! У него все образуется. Ему только фонды выбить…
— С ума сошел, Иван Яковлевич… С ним нахлебаешься, с твоим Синицыным… Он под комбайн план завалит, а нам…
— Какой там план!.. У него простаивает опытный цех при ОКБ…
— Нет уже цеха!.. Эта чехарда с разрядами… Категорию ему не повысили!
— Как не повысили?.. Я своими глазами видел приказ!
Возбужденно переругивались, увязая в спорах и пояснениях. Галдели, обвиняя друг друга в забывчивости. Шутили незлобно…
Все — кроме Шишлина. Заместитель министра не мог отвлекаться на пустяки. О себе он напоминал тем, что постукивал по столу какой-то деревяшкой, призывая спорщиков и советчиков поспешать. И добился. Кто-то ахнул: «Вот голова-то!.. Бабанов! Бабанов возьмет!» И все наперебой, кляня себя за недогадливость, стали превозносить возможности Бабанова: людей невпроворот, связи с поставщиками налажены, живет себе мужик и в ус не дует, хитер, ох как хитер, и все прибедняется, и сейчас, когда скрыл резервы и таит их, совсем разленился, пролезать в передовики не хочет… Бабанов, только он, Бабанов!
Ждали решения Шишлина, а тот — поигрывал на нервах, не давая согласия, что, видимо, входило в служебные игры, в неписаные правила министерского словоблудия, но отнюдь не пустобрешества, ибо целью неимпровизированной болтовни этой было — поставить Ланкина перед выбором: либо не делать комбайн вообще, либо делать так, что комбайн окажется несделанным.
— Пожалуй, да… Бабанов. Обяжем. Его я беру на себя, -раздумчиво проговорил Шишлин, и в голосе его все же поигрывало сомнение. — Но ты учти, Владимир Константинович, мужик он вредоносный, два комбайна не потянет, для него они будут как бы головной партией, а у него крупные неприятности — с него знак качества снимают… Ну, решено? Один экземпляр к концу следующего года, а второй — потом, мы уж на него навалимся. Итак…
— Постойте! — встревоженно прервал его Ланкин, голос -будто вскинутый, подброшенный. — Постойте! Оба комбайна надо обязательно делать вместе, параллельно, весь опыт говорит за это. Вместе! Это, во-первых, менее трудоемко. А во-вторых, даже поломка одного комбайна не остановит испытаний. Запчасти, что и говорить…
— Владимир Константинович! — одернул Шишлин. — Да подумай ты поглубже! Ведь тебе самому выгоднее предъявлять один экземпляр! Ну, будет в нем поломка, ошибка, ляп какой-нибудь -всегда на Бабанова спишем. А когда та же поломка не на одном комбайне — тогда, извини, это уже конструкторская недоработка, более того — сомнительность или даже порочность идеи. Тут уж мы тебя защитить не сможем. Понимаешь? Нет, нет, нет! Один экземпляр — и хватит!..
Зашумели, задвигались, заерзали, застучали — совещание кончилось, спектакль удался на славу, такими представлениями, Андрей Николаевич знал это, была заполнена жизнь министерских работников. Дверь подалась, закрывая Андрея Николаевича; он вжался было в сиденье, весь красный от стыда и страха, но последний из покидавших конференц-зал даже не глянул на перепуганного насмерть Андрея Николаевича, когда закрывал на ключ дверь, даже не смутился, да и кого или чего опасаться было им?.. Восемь добрых молодцев, облапошивших Иванушку-дурачка, шли медленно по коридору, Сургеев смотрел вслед им и — к удивлению своему — вдруг поднялся и почтительно выпрямился; в непосредственной близости к нему находилась не мелкая уголовная сволочь, способная всего лишь на мордобой, не нахапавшие сотни тысяч рублей взяточники, не матерые убийцы, даже и не какая-то банда террористов с унылой философией неудачников, а обреченные на неподсудность государственные преступники, из года в год планомерно и целеустремленно подрывавшие сельское хозяйство России, не давшие земледельцам ни одного годного лугу и пашне орудия, и если орудие это появлялось все же, то было оно тем самым исключением из правила, которое это правило подтверждало; и не просто государственные преступники, а особо опасные, потому что себе и всем внушили убеждение в том, что совершаемые ими преступления служат благосостоянию граждан, а те, набитые сладкой отравой цифр, не замечали уже, что прорва изготовляемых тракторов (да еще и в пересчете на пятнадцатисильные!) и комбайнов никакого влияния на урожайность не оказывает и нужна по той причине, что срок жизни предыдущей прорвы укорачивается с каждым годом, сотни тысяч тракторов и комбайнов со складов вторчермета отправляются в домны, на переплавку, чтоб завершить круговой цикл бессмысленной и потому вредной работы миллионов людей, тоже втянутых в бессмыслицу процентов, штук, рублей, тонн и кубических километров.
Они шли — и над ними возвышался Шишлин, к которому лепились меньшие братья его по злодейству, и Ланкин не поспевал за ними, чего они не замечали; он был им уже не нужен, они на три или четыре года избавились от него, если не насовсем. Даже если и сляпают — с инсультом или инфарктом конструктора -комбайн, то затерять его или не допустить вообще к испытаниям — плевое дело уже, тут такие разработаны оргмероприятия, такими разрешающими и одобряющими резолюциями испещрены поданные конструктором документы, что там, на местах, у того же Бабанова поймут: не пущать!
Скрылись они, лишь Ланкин тянулся еще; походка грузная, осторожная, боязная, выдававшая сердечные и суставные хвори. Андрей Николаевич смотрел ему вслед, и что-то пощипывало в глазах, что-то покалывало в сердце, и скулы сводило то ли зевотой, то ли желанием разрыдаться. Погиб талант, умер лихой изобретатель! Когда-то создавал легкие умные конструкции, сейчас — громоздкие, тяжелые, ибо своим стал, послушным, попитался идейками Шишлина, как-то незаметно для себя отравился ими; ценить себя и конструкции свои стал как бы сзаду наперед, комбайн этот свекольный утяжелил, потому что знал: чьи-то мерзопакостные мозги придумали показатель, по которому чем тяжелей машина, тем лучше она, показателем этим спасая от наказания расхитителей и дураков; да и умных такой показатель устраивал, умные каждый год раздевали серийную машину, уменьшая ее вес, достаточно излишний, и получали вожделенные премии; да и вообще — куда-то надо ведь девать металл, на первое место в мире вышли по выплавке стали. Вот так вот: был человек — и нет человека, взамен же — нба тебе, родимый, ученую степень, почетную грамоту и значок «Заслуженный изобретатель». Пропал человек, сгнил, божья искра затоптана сапогами Шишлина, а ведь его-то, Ланкина, хотел Андрей Николаевич из небытия вытащить -там, в кабинете Дмитрия Федоровича, сказать пентаграммоносителям, что есть на Руси гениальный конструктор, способный создать такой танк, который и в воде не потонет, и в огне не сгорит, и по любому бездорожью пролетит птицею… Хотел сказать — но что-то остановило. И хорошо, что не сказал.
- Предыдущая
- 34/44
- Следующая
