Огненный пояс. По следам ветра (сборник) - Голубев Глеб Николаевич - Страница 7

• Предыдущая
• 7/45
• Следующая

Но кабина — ни с места…

Базанов резким движением выключил моторы и встал. Ноздри его раздувались, он дышал тяжело и часто, словно сам, своими руками пытался столкнуть нашу «лодку» и очень устал от этого.

Он вытер мокрое раскрасневшееся лицо и опустился на пол возле меня. Когда он доставал платок из кармана, оттуда выпала фотокарточка. Я поднял ее и попал ему.

С помятой карточки весело улыбалась белокурая девушка в черном мундире с витыми погончиками на плечах.

— Дочка моя, — сказал Базанов, бережно разглаживая карточку и пряча ее в карман. — Будущий геолог, как ты.

Я смотрел на него, не понимая, о чем он говорит.

«Все кончено, — стучало в голове. — Нас не найдут, не спасут. Мы слишком крепко завязли…»

Люди там, наверху, смеются, улыбаются, как эта беззаботная девушка. Они видят и солнце, и море, и небо, а мы…

В этот миг наша кабина резко качнулась… Наполнилась гулом, накренилась и, заскрежетав, поползла куда-то вниз.

А мы, хватаясь друг за друга, покатились по полу…

— Мы падаем! — крикнул Михаил.

— Нет, всплываем! — ответил Базанов, тщетно пытаясь подняться на ноги.

Они были правы оба. Сначала кабина, накренившись, падала вниз.

Потом она вдруг резко качнулась… и начала быстро всплывать.

— Есть! — радостно воскликнул Базанов, хлопая меня по плечу. — Затворы сработали, мальчики. Мы всплываем!

Я бросился к иллюминатору. Но стекла все еще были темными, вода не смыла с них грязь.

Стрелка глубинометра бойко перескакивала от цифры к цифре: 3500 метров, 3000…

2500…

Мы с Мишей подмигнули друг другу.

Но почему у Базанова озабоченное и настороженное лицо?

— Что-нибудь не так, командир? — спросил я.

— Полный порядок, — ответил он улыбаясь. — Скоро будем наверху. Но кто мне объяснит, что же все-таки произошло?

— Похоже, мы попали в зону моретрясения, — сказал я. — Они здесь частенько бывают. Мы же с вами находимся в знаменитом «Огненном поясе». Он опоясал весь Тихий океан. Тут и действующих вулканов и землетрясений природа отпустила куда больше, чем нужно человечеству для научных исследований. И эпицентр очередного моретрясения оказался где-то неподалеку. Первого толчка мы не ощутили, но он сбросил на нас илистую лавину. А второй толчок спас нас, столкнув с уступа, на котором мы засели. Надо взять пробы воды, если только наши «руки» не вышли из строя…

Базанов занялся своей техникой, а мы с Михаилом начали проверять забортные приборы.

Один наружный термометр, видимо, разбился, или порвались провода, передававшие в кабину его показания: стрелка указателя бессильно поникла на циферблате, но другой уцелел. Пострадало, вероятно, и несколько цилиндриков для забора проб воды. Но остальные действовали. Я наполнил их водой, записав в журнал, на какой глубине взята каждая проба.

— А как твое хозяйство? — спросил я Михаила, возившегося в своем уголке.

— Несколько колб с пробами разбито, — мрачно ответил он. — Посвети мне, — пожалуйста, переноской. Тут что-то непонятное.

— Что?

— В трех пробах планктон почему-то осел на дно.

— Ну и что?

— Он должен плавать. Подожди, не убирай лампу. Добавлю свежей воды.

Он так медленно и осторожно колдовал со своими колбами, что я не выдержал:

— Укрепи где-нибудь лампу, у меня своих дел хватает.

— Спасибо, больше не нужно. Можешь ее убрать. Все в порядке, они всплывают.

— Мне бы твои заботы…

Но Мишка уже был где-то далеко от меня. Задумчиво пряча колбу в термостат, он пробормотал по привычке:

— Забавно…

И начал что-то торопливо записывать в свой гроссбух.

Взгляд мой задержался на указателе глубины.

Почему так медленно движется стрелка? За пятнадцать минут она одолела всего одно деление и теперь, неуверенно вздрагивая, остановилась у цифры 316.

Я посмотрел на Базанова. У него на скулах под загорелой кожей напряглись желваки.

Что опять?

Крепко — так, что побелели костяшки пальцев, — ухватившись за штурвал, он налег на него всем телом.

Зачем? Штурвал и так повернут до отказа. Водяные балластные цистерны были давно продуты дочиста…

— Чего же она хочет? — пробормотал Базанов.

— Иллюминатор очищается! — радостно воскликнул со своего поста Михаил.

Мы с Базановым бросились к нему.

Действительно, вода наконец-то, размыла илистое бельмо на стекле. Правда, оно еще не очистилось полностью, но в трещины между пятнами грязи уже брезжил свет наших прожекторов. Эх, если бы можно было вылезти наружу и соскрести, смыть со стекла этот проклятый ил!

Я взглянул в свой иллюминатор. Проблески света были заметны и в нем.

Но третье наше оконце оставалось темным, как и раньше.

Молча мы следили, как медленно, страшно медленно тают на стекле серые пятна ила…

Свет за окном разгорался все ярче, и вот я увидел первую рыбу.

Она смотрела на меня, выпучив телескопические глаза и быстро шевеля жабрами. Наверно, самый близкий друг не мог бы меня сейчас так обрадовать своим появлением, как эта глупая лупоглазая рыбешка! Словно сама жизнь заглянула в иллюминатор.

— Почему мы стоим? — спросил за моей спиной Михаил.

В самом деле почему мы не всплываем? Почувствовать это можно было теперь и без указателя глубины.

Если бы мы поднимались, рыбы и планктон за стеклом проплывали бы сверху вниз, словно убегая в глубины. Но они не отставали от нас, лениво покачиваясь перед иллюминатором.

— Лифт испортился, мальчики, — негромко проговорил Базанов и помолчал. — У нас сработала только одна цистерна с аварийным балластом. А на крыше еще осталась глиняная шапка. Она-то нас и держит… И вертикальные винты подъема, видно, погнуты, если не сломаны совсем.

— Забавно, — тихо сказал Михаил.

Дышать становилось все труднее.

Казалось, легкие у меня неимоверно расширились, им стало тесно в груди. Они жадно втягивали, втягивали в себя воздух.

А его становилось все меньше и меньше… Очистительная система не успевала уже поглощать выдыхаемый нами углекислый газ.

Или просто балует психика и все это мне лишь кажется? Из нас троих мне одному нечем себя занять, поневоле в голову лезут глупые мысли.

Мишка по-прежнему как ни в чем не бывало продолжал колдовать со своими колбочками и пробирками. Через каждые пятнадцать минут он брал пробу забортной воды и, придвинувшись к лампе, внимательно рассматривал попавшуюся вместе с водой всякую микроскопическую живность. Потом снова прилипал к иллюминатору, время от времени делая какие-то пометки в пухлом журнале наблюдений.

Я заглянул через его плечо:

«Кажется, насыщенный слой снова начал подниматься. Проверить потом статистическим анализом взятых проб…»

А будет ли оно, это потом? И прочтет ли вообще кто-нибудь твой гроссбух… Вон почерк у тебя стал каким неуверенным, буквы словно пошатываются. Видно, им тоже не хватает воздуха. А ты все пишешь, пишешь, наблюдаешь.

Чем бы мне заняться?

Базанову тоже не до философских размышлений. Где его пижонство? Голый до пояса, весь перемазанный мазутом, он словно задался целью разобрать, прочистить и заново собрать весь батискаф.

Вот он закончил сборку правого мотора, сосредоточенно вытер руки куском пакли, задумчиво положил палец на кнопку и резко нажал ее.

Мотор мягко загудел. Базанов послушал его, склонив голову, и выключил, одновременно нажав пусковую кнопку левого мотора.

• Предыдущая
• 7/45
• Следующая