Спор о Сионе - Рид Дуглас - Страница 177

• Предыдущая
• 177/220
• Следующая

Другие отдельные камешки той же мозаики показывают нам, что мечты м-ра Баруха вращались вокруг картины столь же контролируемого и зажатого в тиски дисциплины всего мира. Похоже, что та folie de grandeur, мания величия, которую вильсоны и ллойд джорджы, рузвельты и черчилли так усердно приписывали кайзеру и Гитлеру, прежде всего поразила самого их «советника» Баруха. Биограф нашего «советника» пишет: «Барух много раз говорил, что он берётся приструнить весь мир». А во время второй мировой войны «Барух договорился с Рузвельтом и другими союзными лидерами, что всемирная организация должна быть создана в период максимального единства всех союзников во время войны». Эти слова являются ключом ко всей картине: они относятся именно к тому периоду общего идейного разброда во время большой войны, когда «советники» подсовывают свои планы, «премьеры-диктаторы» парафируют их, не глядя (а потом не могут понять, как они могли это сделать — см. выше), в результате чего мир переживает небывалые потрясения.

Всё это — фрагменты, мозаичные камешки, весьма существенные, но не дающие полной картины. Сразу же по окончании второй войны Барух впервые вышел на авансцену мировой политики, как автор плана всемирной диктатуры, основанной (по крайней мере, по мнению автора этих строк) на терроре, т. е. на страхе и принуждении. Тем самым его намерения и деятельность впервые стали доступными анализу и проверке, и именно в связи с этим его планом его слова, обращённые к упомянутому Бен Хехту, приобретают (опять-таки, по мнению автора этих строк) особое значение. Согласно его биографу, Баруху было 74 года, «когда он стал готовиться к осуществлению главной задачи своей жизни… к созданию практически осуществимого плана международного контроля атомной энергии и, в качестве американского представителя в Комиссии атомной энергии ООН, к настоянию на принятии этого плана Комиссией». Справка биографа о возрасте Баруха означает, что дело было в 1944 году, за год до того, как была сброшена первая атомная бомба и ещё до основания самих «Объединённых наций». Если это так, то значит Барух знал о том, что произойдёт в мире, за 2 года до самих событий: его «назначение», к которому он стал готовиться в 1944 году, было впервые предложено государственным секретарём Бёрнсом (после соответствующего разговора с Барухом) президенту Труману в марте 1946 года, через 7 месяцев после взрыва первой атомной бомбы над Хиросимой. Президент Труман не замедлил провести это назначение, в результате чего Барух появился наконец на глазах общественности, получив официальную должность. Он принялся за разработку «плана Баруха».

Согласно закону, регулирующему вхождение США в Объединённые Нации, американские представители в ООН обязаны следовать политике, сформулированной президентом и переданной им через государственного секретаря. Согласно же тому, что пишет его биограф, запрос Баруха об этой политике был явно сделан про-форма, поскольку ему было предложено выработать эту политику самому. Опять-таки, если всё это так (а биография была опубликована с его разрешения и по его утверждении), то «план Баруха» действительно был планом Баруха в буквальном значении слов. По тем же данным, он был составлен на скамье в Центральном Парке в Нью-Йорке, совместно с неким г-ном Фердинандом Эберштадтом, «помощником» г-на Баруха в Версале в 1919 г. и его «усердным учеником» во время второй мировой войны. Это можно было бы охарактеризовать, как методику осуществления государственной политики в XX веке, и по-видимому именно этим методам Барух обязан своим популярным прозвищем «политика садовой скамейки». Барух представил свой план Комиссии по атомной энергии ООН на её первой сессии 14 июня 1946 г. В тоне левитского Иеговы он предлагал сделать выбор между «благословением и проклятием» атомной бомбы, называя её «абсолютным оружием» (два года спустя с ним уже стало конкурировать ещё более смертельное, ядерное), и выдвигая давно знакомый аргумент всех ложных пророков, что если его послушаются, то «мир» будет полностью обеспечен, а если нет, то всё кончится «разрушением». Сделанные им предложения сводились, по мнению автора этой книги, к установлению всемирной диктатуры, поддерживаемой господством террора в мировом масштабе; читателю предлагается вынести своё суждение самому:

Так Барух выступал не как представитель Соединённых Штатов, но говоря от имени «народов всего мира» и предлагая осчастливить весь мир созданием постоянного Нюрнбергского трибунала (который вероятно выносил бы свои приговоры в еврейский Судный День). На такой основе он предложил «контроль или владение на правах собственности международного директората» в отношении всей деятельности в области атомной энергии, могущей угрожать международной безопасности, а также его право контролировать, подвергать инспекции и осуществлять лицензирование всей прочей атомной промышленности. В отношении «нарушителей этого порядка» он предложил «установление немедленных и надёжно действующих наказаний за нелегальное владение или применение атомной бомбы или атомного материала, а также за сознательное нарушение деятельности директората». Он повторил своё требование «наказаний», подчеркнув, что «…вопрос наказания составляет основу всей современной системы безопасности… Хартия ООН допускает наказание только с согласия всех пяти великих держав… Не должно быть никакого права „вето“ для защиты тех, кто нарушает принятые ими торжественные обязательства… Бомба не допускает проволочек, которые могут оказаться смертельными. Время между нарушением и превентивными действиями или наказанием должно быть предельно кратким и не допускает дискуссий в относительно принимаемых мер. Такое решение потребует жертв в отношении самолюбия и положения государств, однако лучше заплатить за мир ущербом для гордости, чем смертью за состояние войны».

Из всего этого читатель видит, что для избежания «разрушения» Барух требовал «недопущения использования атомной энергии для войны», предлагая создать всесильный директорат с монополией на атомную энергию, не подлежащий никакому контролю или ограничению в деле использования им той же атомной энергии, как наказания любой стороны, которую он сочтёт заслуживающей этого наказания. Это предложение позволило народам заглянуть в тот будущий мир, который готовило для него «всемирное правительство». Как пишет биограф Баруха, президент Труман «одобрил этот план», после чего Барух принялся за вербовку голосов в Комиссии ООН за его принятие. Полгода спустя (15 декабря 1946 г.), потеряв терпение, он вновь указал Комиссии, что «промедление смерти подобно». Период военного смятения чувств и мозгов подходил к концу, и даже комиссию ООН трудно было заставить согласиться на что-либо подобное. 31 декабря 1946 г. г-н Барух подал в отставку, и его план был отложен в долгий ящик комиссии ООН по разоружению.

В январе 1947 г. Барух объявил, что он намерен отойти от общественной деятельности», хотя его видимое в ней участие ограничивалось одним только описанным выше атомным планом. По словам его биографа, «заинтересованные наблюдатели не были особенно обеспокоены… заключая пари, что не пройдёт и месяца, как Барух вернётся в Белый Дом и в Капитолий, что и произошло в действительности». Позже в том же 1947 г. он вмешался «решающим образом», хотя и не публично, в политику Форрестола, а затем состоялась также его весьма примечательная встреча с г-ном Бен Хехтом, о чём была уже речь выше. Шесть лет спустя, в 1953 г. его биограф (очевидно имея в виду избрание Эйзенхауэра президентом) подытожил «рекомендации», которые новый президент получит от несменяемого в Белом Доме «советника». Они сводились к подготовке мобилизации на случай войны, «контролю», «глобальной стратегии» и пр. К этому времени Барух уже уточнил, против какой новой «агрессии» должны были быть направлены его предложения, потребовав в Сенатской комиссии 1952 года, чтобы «для предупреждения советской агрессии» президенту «были даны все необходимые полномочия для проведения программы вооружения и мобилизации, включая производственные приоритеты и контроль ценообразования». Это было всё той же программой сосредоточения власти «в руках одного лица», чего он требовал на протяжении обеих мировых войн. Однако, частным порядком он по-видимому был совершенно иного мнения о том агрессоре, о котором говорил с такой тревогой и отвращением перед Сенатской комиссией, поскольку в 1956 году он поведал одному из интервьюировавших его журналистов, как «несколько лет тому назад я встретил на одном из вечеров Вышинского и сказал ему: „Мы с вами оба — дураки. У вас есть бомба и у нас есть бомба. …Давайте возьмём это дело под наш контроль, пока ещё есть время, потому что пока мы заняты болтовнёй, все другие тоже рано или поздно раздобудут себе эту бомбу“ („Дейли Телеграф“ от 9 января 1956 г.). Советы также явно не считали г-на Баруха своим врагом, поскольку уже в 1948 г. (как он сам подтвердил это в 1951 г.) его пригласили в Москву для совещаний с советскими диктаторами; он уже собрался было в путь, и только неожиданная болезнь в Париже» заставила его прервать это путешествие (по крайней мере, согласно его объяснениям). Раскрытие Барухом его планов, как «приструнить весь мир», показало этому миру уже в 1946 г., что его ожидает в последних стадиях и в первое время после любой третьей мировой войны; здесь перед нами раскрылась полная картина «глобального плана». В 1947 году Барух как-то упомянул, что его отец «приехал в Америку ровно сто лет тому назад». На этом примере мы видим наглядным образом, какое влияние оказала на Америку, а через Америку и на весь мир, волна «новой иммиграции» 19-го столетия. На исходе всего лишь ста лет сын упомянутого папаши был уже почти 40 лет одним из самых могущественных людей в мире, хотя он и действовал «в высоких зарослях …скрыто от глаз», и эта его деятельность продолжалась далее (Барух умер в 1965 г. в возрасте 95 лет — прим. перев.)

• Предыдущая
• 177/220
• Следующая