Грешки - Рич Мередит - Страница 72
- Предыдущая
- 72/92
- Следующая
— Алекс хочет сказать, что тебе предстоит огромная работа, — поспешно пояснила Тори.
— Как бы не так! — Алекса охватило раздражение. — Я хотел сказать именно то, что сказал. Артур Торнтон — посмешище.
— Едва ли я соглашусь с тобой, — обиделся писатель.
— Картер, уже поздно. — Пенни улыбнулась подруге. — Мы должны отпустить няню.
— Не понимаю, какая муха тебя укусила, Алекс, — возмущенно выговаривала ему Тори, убирая со стола. — Ты вел себя грубо с беднягой Картером. Они вовсе не спешили отпустить няню. Сейчас всего половина десятого.
— Сейчас позднее, чем он думал, — многозначительно заметил Алекс, наливая себе бренди. — Выпьешь?
— Ты знаешь, что у Пенни не все гладко. Мы должны поддержать инициативу Картера…
— Не желаю поддерживать инициативу Картера.
— Ты понимаешь, о чем я. Согласна, у него мания величия, но Пенни без ума от мужа, а она моя лучшая подруга. Спрашивается: ради чего я их приглашаю? Хочу на нашем примере показать, что такое счастливая семья.
— Вот как? И что же это такое? — тихо пробормотал Алекс, но Тори услышала его.
— Что, черт возьми, ты хочешь этим сказать? — Тори с грохотом поставила на стол тарелки.
— Скажи, Тори, ты счастлива?
— Конечно, странный вопрос. — Она помолчала. — А ты разве нет?
Алекс смотрел в окно на Центральный парк.
— Не знаю. Я стараюсь не думать об этом. — Он отхлебнул бренди и повернулся к жене. — Я, драматург, за семь лет не написал ни одного разумного диалога!
— Не скромничай, дорогой. В агентстве ты лучший текстовик.
— Допустим. Но ты же понимаешь, о чем я!
Тори потеряла терпение:
— Что я слышу? Ты и твои пьесы! Нельзя же, как футбольный кумир из школьной команды, всю жизнь вспоминать тот великолепный матч и свой звездный час!
Посмотри правде в глаза, дорогой. Ты теперь живешь в реальном мире.
— Что ты называешь реальным миром? Рекламу?
«Теперь я нашел кое-что получше, чем „Фэйри“ — это „новый Фэйри“?
— Да! За работу тебе платят неплохие деньги. Я тоже работаю в этом мире, и мне не нравится, что ты всегда презрительно отзываешься об этой работе. Я люблю тебя, Алекс, но ведь в драматургии ты не был Шекспиром, верно? На твоем счету всего восемь пьес, причем ни одна из них не поставлена на Бродвее, а все они вместе продержались на сцене всего четыре недели.
— Четыре месяца!
— В Йеле ты считался самым замечательным и умным драматургом. Но за его пределами? Что-то не видно ни лавровых венков, ни фейерверков.
— Значит, по-твоему, я живу прошлой славой?
— Да! Я только и слышу о том, как ты был счастлив до встречи со мной. Твои пьесы… Лидия… Джуно… И эта ваша идиллия в Париже. Я читала пьесу, над которой ты работал пару лет назад. Она о твоей жизни с этими двумя… мерзавками!
— Ты ее прочла?
— Конечно! Она ведь не была под замком! И я почувствовала, что обречена вечно конкурировать с этими двумя прекрасными призраками из твоего прошлого.
Впрочем, и настоящего тоже, потому что они и теперь не оставляют тебя в покое. Джуно пишет тебе душераздирающие письма о крушении своего брака… Лидия звонит пьяная посреди ночи и рассказывает о своих бедах…
— Ради Бога, остановись. Ведь они мои друзья.
— Они больше, чем друзья! Ты должен что-то предпринять, Алекс. Ты действительно живешь в прошлом.
А я здесь, в сегодняшнем дне, в 1982 году.
— Тори, — вздохнул он. — Я не говорю, что несчастлив с тобой. Но все остальное в моей жизни не складывается. В моей душе пустота, хотя мне тридцать два года.
Пора бы уж либо что-то сделать, либо расписаться в собственном бессилии и смириться с действительностью. Я ухожу из агентства и снова начну писать пьесы.
— Ах, дорогой! — Тори все больше раздражалась. — Если уж ты без этого не можешь, то занимайся драматургией в свободное время.
— Где оно, свободное время? У тебя на каждый вечер недели что-нибудь запланировано, а на уик-энды мы уезжаем. Я не могу писать пьесы урывками.
— Не можешь или не хочешь?
— Ладно! Не хочу. Я должен изменить свою жизнь, пока она не изменила меня.
— Какая мудрая мысль, Алекс! Запиши ее скорее, чтобы потом использовать в своей пьесе.
— Пойми, Тори. — Алекс налил себе бренди. — Мне необходимо сделать еще одну попытку, а заниматься этим вполсилы я не могу. Я ухожу из агентства. Ну что, ты со мной или против?
Глаза Тори наполнились слезами.
— Зачем так ставить вопрос? Конечно, я не против и люблю тебя. Но любишь ли ты меня, Алекс?
— Да.
И сам не зная, так ли это, он решил не копаться в себе. Тори его любит и старается, чтобы все было хорошо. Но стоит ему собраться с духом, Тори настаивает на своем, желая, чтобы все в ее жизни, в том числе и Алекс, подчинялось ее воле.
Он еще не встречал никого, кто так боялся бы всего незнакомого, как его жена. Тори хотела, чтобы муж продолжал работать в агентстве, в известном и привычном для нее мире. Его занятия драматургией привнесли бы в ее жизнь нечто неведомое, не поддающееся контролю.
Поэтому Тори отвергала их.
До сегодняшнего вечера Алекс не сознавал, как жена ревнует его к Джуно и Лидии. Да, у нее есть для этого основания: он никогда не испытывал к жене таких чувств, как к ним. Ситуация напоминала предвыборную политическую кампанию, когда два кандидата от либеральной партии не могут договориться между собой, а кандидат от консерваторов — тут как тут! — проникает в свободное пространство и выигрывает.
Салли Эвери тоже вписалась в это. Ее смерть напугала Алекса так сильно, что он искал спасения в знакомом мире, предлагаемом ему Тори. В таком же мире он вырос, и ему не составило труда вернуться в него. Он понимал Тори. Если жизнь пугает, лучше всего искать убежище в знакомом месте.
Алекс услышал, как загудела посудомоечная машина. На пороге кухни появилась Тори:
— Я ложусь спать. Ты идешь?
— Скоро.
— Надеюсь, ты не собираешься предаваться воспоминаниям о прошлом?
— Нет. Я немного почитаю.
Алекс взял из бронзовой шкатулки на кофейном столике «джойнт» и вышел на террасу. Стояло бабье лето.
Легкий ветерок загасил первую спичку, он зажег вторую, глубоко затянулся, задержал дым в легких, потом выдохнул его, и дымок поплыл в воздухе.
Джуно и Лидия. Алекс попытался воскресить их образы в пьесе, которую нашла Тори. Он начал писать ее вскоре после того, как Джуно приезжала в Нью-Йорк с рок-группой. Пьеса не получалась, поскольку Алекс так и не рискнул дать определение своим чувствам к главным персонажам.
Ему хотелось, чтобы его семейная жизнь сложилась. Родители Алекса развелись давно, и в детстве это омрачало его жизнь. Теперь развод стал обычным явлением, особенно среди его друзей. Тим Коркоран женился в третий раз. Джуно и Шел разошлись. Лидии и Стефану пора было сделать то же самое. Недавно расстались Джон и Розмари Кинсолвинг. А он-то чем лучше остальных?
Надо уметь настоять на своем. Если Тори примет такую позицию, их брак не рухнет. Если же нет…
Алекс щелчком сбросил жука и наблюдал за двумя машинами, несущимися наперегонки по Парк-драйв.
Потом вернулся в комнату.
За неделю до Дня благодарения Алекс ушел из агентства и съехал с квартиры. Этому предшествовала бурная сцена с Тори. Она плакала и умоляла его остаться.
Но когда речь зашла об уступках, Тори не пожелала пойти на компромисс. Она не захотела смириться с тем, что муж решил отказаться от той жизни, которую она для него — вернее, для них обоих — создала.
Он снял комнату под самой крышей на Гринвич-стрит.
Тори подала на развод, к ужасу родителей и большинства друзей. Алекс не предъявил никаких имущественных претензий, добровольно оставив Тори квартиру, мебель, картины, ранчо в Колорадо и летний коттедж в Хемптоне.
Он снова сел за пишущую машинку. Находясь первые недели в удрученном состоянии, Алекс начал подумывать, не совершил ли ужасную ошибку. Может, он переоценил свой талант, ради которого отказался от «идеального» брака и работы.
- Предыдущая
- 72/92
- Следующая
