Улыбка святого Валентина - Рич Лейни Дайан - Страница 24
- Предыдущая
- 24/51
- Следующая
Вера внимательно взглянула на меня, словно бы заподозрив, что я над ней издеваюсь, и промолчала. Какое-то время мы молча хрупали чипсы. Затем я сказала:
– О'кей. Оставим эту щекотливую тему. Расскажи мне лучше о Джеке.
– Зачем? – удивилась она.
– Ну, он все-таки мой отец. А я почти ничего о нем не знаю.
Вера стряхнула с блузки крошки и неохотно сказала:
– Ты же знаешь, что я не могу о нем ничего рассказывать.
– Это отчего же? Вы так договорились?
– Послушай, Порция, спроси лучше о нем у Мэгс! А меня избавь от подобных расспросов, пожалуйста! Дай мне спокойно позавтракать!
– Спросить у Мэгс? Ты что, издеваешься?
– Прекрати немедленно, Порция! Пожалей мои нервы! – потребовала Вера. – Спроси о чем-нибудь попроще.
– Хорошо, я не стану спрашивать у тебя о том, почему Мэгс и Джек расстались. Этого я, очевидно, так никогда и не узнаю. Мне только хотелось бы понять... – Я схватила свою бутылочку лимонада, но тут же поставила ее на место. – Понять, что он за человек.
– Он хороший человек, – ответила Вера. – Очень милый.
– Хороший? Даже милый? Он что, любил животных и детей? Давал солидные чаевые официантам в кафе? Был донором? В чем конкретно проявлялись его хорошие душевные качества?
Вера покосилась на дверь конторы, вздохнула и продолжила:
– Он умный, любит музыку, особенно классическую. Много читает. Его любимый писатель – Шекспир. Он даже дал тебе имя героини одной из шекспировских пьес...
– Да, я знаю – «Венецианский купец». Мне говорила об этом Мэгс, – перебила ее я.
Вера обиженно наморщила лоб и стала жевать чипсы.
Я терпеливо ждала, пока она дожует и запьет их водой.
– Еще он любил кататься на лодке и купаться, – сказала она, подобрев. – Ты помнишь, как он брал тебя с собой на пруд, что за Ривер-роуд? Он учил тебя плавать и приносил домой, закутав в полотенце. Ты светилась от счастья. Он утверждал, что ты лучшая пловчиха во всем округе.
Я схватила бутылку и сделала большой глоток. Комплимент, сделанный мне давным-давно отцом, и теперь потряс меня до глубины души. Я была почти готова простить ему все свои обиды. Я вытерла салфеткой навернувшиеся слезы.
– Ну вот, – расстроилась Вера. – Я так и знала! Нам не следовало об этом говорить. Но он очень тебя любил. Это я знаю точно.
– В самом деле? – вдруг разозлившись на отца, спросила я. – Тогда почему же он ушел от нас?
Вера вздохнула и, прикусив губу, горестно покачала головой.
Я встала и швырнула пустую бутылку в мусорную корзину.
– Знаешь, Вера, – сказала я, уставившись на монитор компьютера, – кажется, я поняла, почему Бев так молчалива. Просто у нее такая натура. А Мэгс родилась дурой, дурой и останется. На таких и не обижаются.
Вера как-то странно взглянула на меня поверх очков.
– Но больше всего меня бесит то, что ты притворяешься дурочкой! – с обидой воскликнула я и стремительно вышла из конторы, твердо решив, что отныне я тоже буду стараться не выбалтывать «барышням» свои секреты, раз они что-то скрывают от меня.
– Послушай, Порция! Раз его разыскала Мэгс, то смогу найти и я! – уверенно заявила Бьюджи, усаживаясь на диван. – Ты даже не представляешь, как много сведений можно обнаружить в Интернете. Эй, малыш! Прекрати брыкаться! – Она похлопала себя ладошкой по животу.
Я присела рядом с ней и со вздохом сказала:
– Мне в это почему-то не верится.
– Послушай, тебе нужно только дать мне все известные о нем сведения, остальное я сделаю сама. Чего ты боишься? Если мне удастся узнать номер его телефона, это не значит, что тебе непременно придется ему звонить.
Я задумалась, пораженная логичностью рассуждений Бьюджи. Ее горящие глаза говорили мне, что она от меня не отцепится, пока я не сдамся. И я сдалась: схватила авторучку и написала на листке бумаги все, что знала о своем папаше:
«Лайл Джексон Трипплхорн. Родился 28 февраля 1937 года в Хейстингсе, штат Теннесси».
Бьюджи взяла у меня листок, пробежала его глазами и, припечатав ладонью к столику, воскликнула:
– Считай, что дело в шляпе. Кстати, как твой роман с англичанином?
– Ты лучше скажи, когда появится на свет твой ребенок!
– Через неделю, – уверенно заявила она. – Не уходи от ответа. Как поживает сэр Йен?
– Прекрасно. Спасибо, – лаконично ответила я.
– Ах, прекрати свои штучки, Порция! Если бы не я, то вы бы до сих пор играли с ним в кошки-мышки!
– А может быть, этим мы и занимаемся, – лукаво прищурившись, сказала я.
– Не пытайся водить меня за нос, Порция! Я вижу тебя насквозь. – Бьюджи потянулась к бутылке с водой. – Ну, рассказывай все без утайки. Как развиваются ваши отношения? Я посмотрела на часы.
– Через три часа и двадцать две минуты у нас с ним свидание.
– Класс! Одобряю. Шикарный мужчина!
Я насторожилась: судя по выражению ее лица, она сказала это искренне.
– Тебе стало что-то известно о нем? – спросила я. Глядя мне в глаза, Бьюджи выдержала эффектную паузу и раскололась:
– Он разведен. Ты это знаешь?
– А ты-то откуда об этом узнала? – спросила в свою очередь я, испытав легкий шок.
– Это мое предположение. Ведь большинство мужчин в его возрасте разведены, – не моргнув глазом ответила она.
– Ты что-то от меня утаиваешь.
– Ничего особенного. Просто я справилась о нем в Сети. Из любопытства. Вот, сама посмотри! – Бьюджи пододвинула ко мне сложенный вдвое листок бумаги.
Я схватила его и развернула. Это была распечатка статьи о Йене из журнала «Пипл». Заголовок ее гласил: «Мастер детективного жанра интригует книготорговцев».
– Обрати внимание на второй абзац снизу, – посоветовала мне Бьюджи, тяжело вздохнув.
Я стала читать текст.
«Всегда готовый к живой и увлекательной дискуссии о своем творчестве, Алистер Барнс отмалчивается всякий раз, когда ему задают вопросы личного свойства. Уклонившись от обсуждения своего развода, имевшего место три года тому назад, писатель, однако, сообщил, что не виделся со своей бывшей супругой с тех пор, как ее поместили в больницу Сиэтла в связи с послеродовыми осложнениями».
Я сложила листок и бросила его на столик, почувствовав, что начинаю задыхаться. Руки у меня вдруг задрожали, и я, сцепив их, оперлась о колени. Нервозность, все чаще проявлявшаяся в последние дни, начала перерастать в психоз.
– Мне жаль, Порция, – сказала Бьюджи, – что ты приняла это близко к сердцу. Лучше бы я не показывала. Но меня угнетало, что ты не знаешь о Йене того, что известно мне.
Тронутая искренним сочувствием близкой подруги, ничего не утаивающей от меня, в отличие от «барышень», я воскликнула:
– Не переживай, ты поступила правильно.
– А мне кажется, что я плохая подруга! – Бьюджи закрыла лицо ладонью.
Но я успела заметить слезы в ее глазах. Причиной их, однако, вполне могли быть самые непредсказуемые вещи. Однажды Дэви рассказал мне, что Бьюджи плакала целый час из-за того, что разносчик пиццы доставил им вместо ее любимой «пепперони» пиццу с ветчиной. Поэтому я не стала торопиться с выводами, а осторожно поинтересовалась:
– Что ты хочешь этим сказать?
Бьюджи достала из коробки салфетку, высморкалась и с трагическим выражением лица произнесла:
– Ты не на шутку втрескалась в этого англичанина, а я, дура, все разрушила. Сперва набросилась на него из-за того, что он постоянно заправляет тебе за ухо локон. А теперь еще показала тебе эту распечатку журнальной заметки. Какая же я дрянь после всего этого. Мне жутко стыдно, Порция! Я постоянно порчу тебе жизнь!
– Мою жизнь трудно испортить еще больше, – печально заметила я.
Бьюджи сжала мою руку и заговорила, глядя мне в глаза:
– Но ты ведь понимаешь, что я желаю тебе только добра? Тебе же не надо объяснять, что у меня временно слегка «поехала крыша»? Ты же знаешь, что я абсолютно нормальна, когда не беременна?
– Ты просто чудо, Бьюджи! – Я похлопала ее по руке. – Спасибо тебе за твою заботу, и, по-моему, тебе совсем не из-за чего огорчаться.
- Предыдущая
- 24/51
- Следующая
