Остров на птичьей улице - Орлев Ури - Страница 7

• Предыдущая
• 7/30
• Следующая

Понятно, что улицу нашу назвали не в честь этих птиц. Мама рассказывала, что раньше центр улицы украшали ряды деревьев. Это было давно, когда по ней еще не ездили машины. Деревья были огромные, и они совсем не мешали повозкам и наездникам, которые свободно проезжали по той и другой стороне. Моя бабушка рассказывала, что на деревьях обитало множество птиц. Просто целые стаи. Поэтому-то и назвали нашу улицу Птичьей. Вполне может быть, что сегодняшние птицы — внуки или даже правнуки тех птиц. Ведь птицы живут гораздо меньше, чем человек.

Барух рассказывал мне, что птичье поколение сменяется через сорок лет. Но ведь когда человеку исполняется двадцать, он превращается в старика. Так я ему сказал. Он рассмеялся. По его мнению, пятидесяти- или пятидесятипятилетний человек все еще может считаться молодым.

— Когда тебе исполнится пятьдесят, увидишь, что я прав.

Поверить в это трудно. Бедный Снежок. Он может прожить, наверное, три года. Интересно, сколько живет одно поколение мышей? В энциклопедии говорится, что они приносят потомство восемь раз в год. Как это можно подсчитать?

Я не мог рассказать родителям про этих птиц и про воду, которую они пьют. Они бы сразу поняли, что я нарушил запрет. И еще. Однажды, как только я спустился вниз и подошел к товарищам, стена, по которой я полз наверх, обрушилась, и все это место заволоклось густым облаком пыли. Мы испугались и бросились бежать. Один из ребят сказал:

— Алекс, тебе повезло!

Отец тоже всегда говорил:

— Алекс, ты везучий.

У мамы было на это свое объяснение. Я родился в шапке. Кто родится в шапке, должен быть счастливым. Мама рассказала мне, что есть такие дети, которые рождаются с пленкой на голове, как шапка, «Это поверье, — сказала она. — Но большинство поверий сбываются».

Барух соглашался с ней.

У меня было трое учителей. Конечно, были учителя в школе и классный руководитель уже здесь, в гетто. Но самым важным вещам меня научили папа, мама и Барух.

— Когда ты найдешь укрытие, знай, что всегда должен быть запасной выход, — учил меня Барух.

— Главное — это неожиданность. Подожди, — учил отец.

— Если ты будешь верить людям и говорить с ними открыто, — они помогут тебе, — учила мама.

Но папа при этом говорил:

— Доверяй, но проверяй, — и это сбивало меня.

— Все зависит от обстоятельств, — поясняла мама. — Если ты умный, ты разберешься, как вести себя в данной ситуации. Я не стремлюсь научить тебя каждому шагу в повседневной жизни. Я объясняю, как это должно быть. Ты должен знать, что в глубине души надо быть искренним и любить людей. К сожалению, иногда приходится вести себя иначе. К примеру, когда перед тобой убийца с изображением черепа на униформе.

Папа немного помолчал и затем сказал:

— Да, Алекс, это так.

И еще кое-что, касающееся везения. Во время бомбежек, в начале войны, я шел по улице. Была тревога. Какой-то человек схватил меня и утащил в подъезд. Я с минуту постоял и бросился бежать. Домой. Мне кричали:

— Мальчик! Вернись! Сейчас же вернись!

Они боялись, что меня ранит осколком или мне на голову упадет целая бомба. И вдруг я слышу: «бум!» и «трах!» и чувствую, что все окуталось пылью и на меня посыпался дождь из мелких камней. Я упал на дорогу рядом с асфальтом, как учил отец. И когда стало тихо и рассеялась пыль, еще до отбоя, я встал и посмотрел назад. Я не мог поверить своим глазам. Фасада дома, где я стоял несколько минут назад, словно и не бывало. На том месте образовалась груда дымящихся обломков. Сразу же подбежали люди — полицейские, спасательные группы, которые начали копать и искать уцелевших.

Я думал, что моя удача — это какое-то предчувствие, доброе предзнаменование или ангел. Или просто кто-то такой, кто решил, что я должен жить дальше. Но папа не верил, что судьба запланирована где-то на небесах. Он говорил:

— Алекс, ты должен сам управлять своей судьбой.

Барух не соглашался:

— Все предначертано. И никому не удастся избежать судьбы — доброй или злой.

Действительно, это так интересно — неужели есть такая сила, которая заранее знает, что случится с каждым из нас? Трудно поверить. Ведь в таком случае не стоит суетиться. Или, может быть, это оговорено какими-то условиями? Если ты поступишь так-то и так-то, с тобой случится то-то и то-то. А если поступишь иначе, все изменится. Кто это может знать?

И это относится не только к людям. Если Снежок найдет дорогу к кухонному шкафу и проберется в него, на небе записано, что он будет жить. И он сможет прожить положенные ему три года. Но, может быть, ему не придется прогрызать дырку в шкафу, потому что мне предначертано прийти за ним и взять его к себе. И если это записано, то там так прямо и написано мое имя — Алекс.

С того дня, как мама ушла и не вернулась, я начал думать, что моя удача — это мама. Я начал думать, что она где-то близко и охраняет меня. Иногда мне даже казалось, что я вижу что-то неясное, словно тень.

Я пошел за Снежком. Взял с собой пистолет и карманный фонарь. Все остальное оставил в том месте, где спал. Только вокруг вещей выстроил из камней что-то вроде стены, которую сверху прикрыл куском железа, против мышей. Правда, я их пока не обнаружил. Возможно, они предпочитали жить в подвалах жилых домов. И они были, конечно, правы.

После нескольких попыток я засунул пистолет в кобуру. Потом из папиного ремня сделал себе пояс, на который повесил пистолет, а сверху надел пальто. Конечно, я предпочел бы носить пистолет, как папа, под мышкой, но там у меня не было достаточно места. Перочинным ножиком прорезал в кармане пальто отверстие, чтобы, в случае необходимости, можно было быстро воспользоваться пистолетом.

Появилась луна, которая частично осветила улицу. Внутри все дома были темные. Не из-за затемнения. Уже более недели на нашей улице никто не жил, там оставались только вещи. Немцы выслали всех евреев с нашей улицы и всего гетто «Г», жители которого обслуживали фабрику, работавшую на немецкую армию. Сначала выслали всех, кроме тех, кто там работал. Остались дети, которых прятали, как меня.

Оставлять детей на территории, относящейся к фабрике, было категорически запрещено. Не с самого начала. Сначала было можно. И только потом, неожиданно для всех, был отдан приказ о том, что это запрещено. Что тогда творилось! Папа хотел отправить меня к своим приятелям-полякам в деревню. Но мама не могла расстаться со мной. Она боялась, что там я буду одинок и некому будет за мной присмотреть. Поэтому-то и было решено построить укрытие под крышей, а потом и бункер. Его мы строили вместе с семейством Грин.

Немцы оставили рабочих, потому что нуждались в них. Так мы думали. Папа был в этом уверен. Он сказал, что в этом есть здравый смысл. Барух возразил, что немцы не всегда действуют по этому принципу. Может быть, хозяин фабрики действительно хотел, чтобы на него работали и делали веревки. Или щетки на другой фабрике. Или чулки у Миллера. Или военные пояса у сапожников. Компаньон-поляк, приятель Баруха, тоже, конечно, был в нас заинтересован. Ведь до войны это была его фабрика.

Для чего немцам на фронте нужно было столько веревок? Однажды я спросил родителей, не собираются ли они связывать веревками русских пленных? Родители рассмеялись. Папа сказал:

— Нет, они собираются сами на них вешаться.

Дома, мимо которых я проходил, были заполнены самыми разнообразными вещами, оставшимися с тех пор, как их покинули жильцы. Все удивлялись, что немцы сразу не вывезли их, как, по слухам, они поступали в других местах. Может быть, это был хороший признак. А может быть, плохой. Папа сказал, что они сейчас слишком заняты на восточном фронте, то есть в России. Это было смешно. Барух рассмеялся первый. Он сказал, что они просто начали с гетто «Б», а сюда подошли в конце. Ведь там жили богатые. Наша же улица не считалась богатой. В нашем квартале у людей не было роскошной мебели, поэтому немцы, как видно, не начали с нас.

• Предыдущая
• 7/30
• Следующая