Selbstopfermanner: под крылом божественного ветра - Аверкиева Наталья "Иманка" - Страница 68
- Предыдущая
- 68/108
- Следующая
— Почему бы тебе не обсудить эту ситуацию с Мари?
— Что я скажу? Что три месяца дул ей в уши? Что искал предлоги для ссоры со Сьюзен, а та, как назло, ни одного повода мне не давала? Что ее отец организовал нам контракт, от которого я не могу отказаться, потому что друзья не поймут? Что меня будет ненавидеть брат-близнец, потому что его дети называют меня папой? Что передо мной стоит выбор — или она, нищета и ненависть друзей, или Сьюзен, карьера, деньги, слава? Знаешь, что у меня на одной чаше весов? Она и любовь к ней — всё! А на другой — Сьюзен, Билл, Георг, Густав, наш шоколадный контракт с Юнивёрсалом, карьера, деньги, слава, дорогие машины, огромные дома, красивые счета в банках, сцена, визжащая толпа, программы на телевиденье, шикарные номера в отелях, всеобщее обожание и поклонение! Целый мир будет стоять передо мной на коленях! Отказавшись от всего этого в пользу Мари, я потеряю брата и друзей, которые не простят мне упущенных возможностей. А согласившись… потеряю Мари.
— Невелика потеря, — легкомысленно махнула рукой мама. — Зато у тебя будет всё.
— А зачем мне всё, если ее не будет?! — возмутился я. — Кому я подарю этот гребаный мир? Что я буду с ним делать в одиночестве?
— Я не очень понимаю, что ты хочешь от меня услышать? Если все так плохо, то зачем ты сделал Мари предложение? Женись на Сьюзен. Она так рвется за тебя замуж.
Я недовольно скривился и покосился на маму.
— Я люблю Мари и не люблю Сьюзен.
— Ммм, кошка хочет съесть рыбку да не хочет промочить лапки?
— Кошка готова промочить лапки… Только раскатают ту кошку по асфальту, если она вздумает перебежать дорогу на пути к рыбке.
Она улыбнулась и обняла меня:
— Господь помогает морякам в бурю, но рулевой должен стоять у руля. Помни, какое бы решение ты не принял, ты все равно останешься моим самым лучшим и самым любимым сыном. А Билл твой брат. И чтобы он тебе ни говорил, он все равно, как и я, очень тебя любит. Что касается Мари, то поговори с ней, объясни всё. Она поймет.
— Она решит, что я ее предал так же, как предал Билл, когда женился на Тине.
— Но ты-то на Сьюзен не женился. Или ты уже передумал?
— Я не хочу жить с женщиной, которая не позволяет мне быть мужчиной.
— А где гарантия, что Мари не будет делать так же?
— Ей я прощаю некоторые маленькие недостатки, — рассмеялся я.
Мама покачала головой и улыбнулась по-доброму.
У Мари в квартире во всех окнах горел свет. Я улыбнулся. Очень приятно осознавать, что тебя ждут. Я поднялся на ее этаж, открыл дверь своим ключом и прислушался. Тишина. Лишь в ванной шумит вода и иногда раздается детский смех. Мои мальчишки купаются. Я оставил верхнюю одежду в прихожей и тихонечко прокрался в ванную, приоткрыл дверь и вошел. Сюрприз не получился. Вместо Мари на коленях перед ванной сидела какая-то блондинистая девица. Я даже растерялся. Дэнни заметил меня первым, загалдел «папа» и протянул ручки. Девица обернулась, и я вздрогнул от неожиданности — длинные темные волосы Мари были отрезаны едва ли не под ноль и выкрашены в белый цвет. По макушке к шее шел невысокий розовый гребень. Я даже не знал, как на это отреагировать. Мари улыбнулась и поднялась. В затылок ей светила лампа, отчего ее уши вдруг четко выделились. И я как-то очень отдаленно отметил, что они прозрачно-розовые и с голубоватыми венками. Эта мысль натолкнула меня на другую мысль, не менее важную, — я никогда не обращал внимание на ее уши.
— У тебя уши розовые, — ляпнул я.
— Было бы странно, если бы они были зелеными, не находишь? — ухмыльнулась она.
— Я хотел сказать, что тебе очень идет новая прическа, — кое-как справился с эмоциями.
— Классно, да? — провела она по бритому затылку. — Я решила, что если у меня начинается новая жизнь, то надо что-то в себе изменить. Вот, изменила прическу.
— Не слишком радикально?
— Думаешь, надо ирокез покрасить в красный? Меня цвет фуксии тоже немного смущает.
Мари крутилась передо мной, демонстрируя практически лысую голову.
— Клёво вышло, — поддержал я ее. — В целом, мне нравится. Просто неожиданно.
— Хотела сделать тебе сюрприз.
Я улыбнулся и обнял ее:
— Отличный сюрприз, я впечатлен, — коснулся мягких губ. Мари охотно ответила. — Ты моя плюшевая, — погладил по затылку.
— Тебе правда нравится? — с надеждой посмотрела она мне в глаза.
— Цвет фуксии тебе необычайно идет, — честно соврал я. Не могу же я сказать, что в шоке от того ужаса, что сейчас поселился на ее голове.
— Ты на пять минуточек или до утра?
Я игриво закатил глаза, словно что-то высчитывая.
— А как бы ты хотела?
— Ох, ты даже вообразить не можешь, как бы я хотела.
— На самом деле мне в восемь надо быть в аэропорту. Крайний срок — восемь-тридцать. Но это совсем крайний срок, и лучше приехать до восьми.
— Оооо, да ты выспишься, — заулыбалась она.
— Не знаю, не знаю, — покачал я головой, томно посмотрев на Мари.
Наверное, это был тот самый вечер, о котором я буду вспоминать на смертном одре. Мы купали детей, брызгали друг на друга водой и много смеялись. Мари улыбалась так искренне и так счастливо, что у меня от счастья кружилась голова. Вытащив мальчиков из ванной, я капризно надул губы и потребовал, чтобы меня так же помыли. Мари улыбнулась и… начала медленно снимать с меня одежду. Я расслабленно наблюдал за ней, раздумывая, где будет та черта, которую она не решится переступить. Мари смотрела мне в глаза, когда ее руки расстегивали мои джинсы. Она потянулась за поцелуем, когда на мне осталась последняя деталь одежды — трусы. Она мыла меня тщательно и очень аккуратно, массировала кожу, расслабляла мышцы. Я сидел на дне, сложив ноги по-турецки, и получал истинное удовольствие от скольжения ее пальцев по своему телу. Мари смеялась, что-то рассказывала, иногда дурачилась, наклонялась за мокрым поцелуем. Я ловил ее руки, смывал пену и целовал в ладони. Уже в самом конце к нам присоединились дети и с радостью отмыли папу от грязи дороги.
— Ты очень красивый, — сказала она тихо, промокая мое тело полотенцем.
— Ты считаешь меня достойным быть твоим мужем? — взял я ее за запястья и осторожно поцеловал.
— Зачем тебе быть моим мужем? Ты же столько проблем из-за этого получишь.
— Мне нравится смотреть на то, как ты просыпаешься. А когда ты засыпаешь, я ловлю твое дыхание, чтобы дышать с тобой в унисон. У меня никогда и ни с кем такого не было.
— Ты сейчас влюблен и, как любой влюбленный, слеп. Что будет, когда твоя влюбленность пройдет?
— У меня было четырнадцать лет, чтобы прозреть. Видишь, все только усугубилось.
Она покачала головой и дернула плечом:
— Я боюсь, что нас осудят.
— Я спрячу тебя от всех. Главное, не переставай верить мне, — обнял ее и поцеловал в макушку.
Мари улыбнулась.
— Все влюбленные клянутся исполнить больше, чем могут, и не исполняют даже возможного. Шекспир, по-моему.
— Для тебя авторитет какой-то Шекспир или твой мужчина?
— Ну куда какому-то Шекспиру до великого Тома Каулитца? — рассмеялась она. — Подожди, я поищу для тебя халат. Если ты в него влезешь, конечно.
Ужинали мы тоже вместе. Я кормил Алекса, а Мари — меня и Даниэля. Алекс еще пытался покормить то маму, то брата, выходило это крайне скверно, зато удивительно смешно, поэтому весь ужин мы вчетвером хохотали, как ненормальные. Господи, я очень хочу, чтобы так было каждый вечер, чтобы Мари сидела рядом, сюсюкалась со мной, чтобы дети смеялись, а любимая женщина тянулась за легкими поцелуями.
После ужина мы перебрались в спальню. Честно говоря, я держался из последних сил, чтобы не заснуть. Глаза закрывались сами собой, а голоса то и дело уносили из реальности. Мари лежала у меня на плече, я гладил ее по руке. Близнецы делили мою еще неуснувшую шкуру.
— Ты уже решила, куда мы поедем? — зевая, спросил я.
— А ты куда хочешь?
— В тепло и с пляжем. Чтобы упасть и никто не трогал.
- Предыдущая
- 68/108
- Следующая
