Selbstopfermanner: под крылом божественного ветра - Аверкиева Наталья "Иманка" - Страница 45
- Предыдущая
- 45/108
- Следующая
— Браво! — прервал нас фотограф.
Мари уткнулась носом мне в грудь, словно прячась от камеры. Я закрыл ее руками.
— Потрясающе! Скажите, вас никогда не снимали раньше? В смысле профессионально? Потрясающая работа на камеру. Я очень давно не снимал ничего подобного.
— Нет, не снимали, — улыбнулся я.
Он печально вздохнул:
— А было время, когда я снимал лучших девушек страны на обложки самых дорогих журналов. Актрисы, актеры… Эх, сколько мне пришлось раскрыть их… Сколько удовольствия я получал.
— Почему сейчас не снимаете? — спросила Мари.
— Я на пенсии. Вот, иногда подрабатываю в саду. Да даже не столько подрабатываю, сколько это мое хобби — снимать красивых людей. Люблю, знаете ли, красивых людей. А вы очень фотогеничная пара. Отлично знаете, как выгодно встать, как повернуться. Я видел, что вы следите за светом, фиксируете позы. Вас точно раньше профессионально не снимали?
— Нет, что вы! — рассмеялась она. — У мужа своя небольшая фирма, а я работаю переводчиком в компании.
— Красиво сняться — это особый талант.
— Так сколько вы хотите за свою флешку? — перебил я его, пока он нам цену не накинул.
— Что вы, герр, она теперь бесценная, — лукаво подмигнул мне дедок.
— А я тебя предупреждала, — буркнула Мари.
— Да, и я надеюсь, что у вас принимают кредитки, а то мне не расплатиться за ваши фотографии.
— Возьмете все, сделаю вам скидку.
— Евро за штуку?
— Два.
— И флешку.
— И флешку, — согласился он.
Мы сидели в ресторанчике и рассматривали фотографии в ожидании обеда. У нас было два желтых конверта — один для Мари, второй для меня и флешка с драгоценными кадрами. Мари смеялась, показывая мне какие-то снимки, обсуждала их, критиковала или хвалила. Я же просто в который раз по кругу перелистывал снимки и наслаждался ими. Ни на мгновение я не пожалел, что согласился на эту авантюру — дети получились прекрасными, Мари вышла замечательной, я себе не очень нравился, но что есть. А фотографии с поцелуем… От этих снимков маленький Томми явно стремился стать большим, и только мозг и неподходящее место не позволяли ему это сделать. Я отложил фотографии в сторону, подальше от себя, чтобы больше не травмировать своего дружка.
— По-моему, вот это очень нежно? — показала мне Мари снимок с поцелуем ее в нос — она удивленно смотрела на меня снизу вверх, а я с такой блаженной рожей касался губами ее носа, что… Хм… Неужели я настолько по-дурацки выгляжу, когда целуюсь? — И вот эта еще. Мурашки по коже. — Она показала снимок, где я с закрытыми глазами прижался к ней щекой. Я заметил, что ее пальцы, вцепившиеся в мои запястья, совсем белые.
— Я напугал тебя?
— Почему? Нет. Просто неожиданно.
— Ты не сердишься на меня?
Мари снисходительно вздохнула.
— А вот тут ты смешной, — показала фотку, где я с детьми с одинаковыми лицами, высунув кончики языков, что-то упорно строю. — Надо будет сделать такую большую фотографию и повесить на стену. Вы тут такие клёвые.
— Да, мы с ними одного уровня, — усмехнулся я.
Нам принесли обед. Сначала мы с Мари покормили детей, только потом приступили к еде сами. Она снова смеялась, рассказывала, каким смешным был дядька, когда фотографировал нас. Как он смешно подкрадывался к детям, как фотографировал меня. Только тут я обратил внимание, что у нас в конвертах действительно больше фотографий меня и мальчиков. Мари в кадр не лезла, а по возможности выходила из него, предпочитая наблюдать, а не участвовать. Десятилетняя привычка быть в тени моего брата сработала и тут.
Домой мы вернулись глубоко за полночь. Близнецы уже давно спали, а мы все катались по городу и болтали обо всем на свете, что-то вспоминали из прошлой жизни, рассказывали какие-то вещи, о которых никогда раньше не говорили. А еще мы целовались. Очень нежно, аккуратно, заботливо. Я называл ее фрау Каулитц и получал необыкновенное удовольствие от происходящего. Мари смеялась, отмахивалась, отшучивалась, но не запрещала. Вернусь из тура, сделаю ей предложение. Сейчас надо, чтобы у нее в мозгу совместилась одна единственная позиция — я мужчина, который ее любит и который хочет видеть ее рядом с собой. И только так. Черт, надо было не браслет дарить, а кольцо. Но подарить кольцо я почему-то струсил. Не страшно. Вернусь домой, сделаю все официально, при родителях. А пока есть два месяца, чтобы она приняла меня не как брата Билла, а как Тома — человека, который хочет видеть ее своей женой.
— Это самый чудесный день рождения, который у меня когда-либо был, — призналась она перед моим уходом. — Спасибо тебе. Я… Не знаю, как выразить свою благодарность.
Я игриво похлопал ресницами.
— Не надо ничего говорить. Один поцелуй на дорогу.
Я потянулся к ней, чтобы поцеловать. Мари уклонилась. Улыбнулась как-то сконфуженно-виновато, опустила глаза.
— Поцелуй перед сном? — ласково протянул я, касаясь подушечками пальцев ее щеки.
Она отошла на шаг назад, все также не смотря мне в глаза.
— Не надо, Том, — попросила мягко. — Иди, тебе пора ехать. Сьюзен ждет. Ты и так весь день провел с нами. Она, наверное, расстроилась.
Она не смотрела на меня, переплела руки на груди.
— Я не уеду без поцелуя, — решил повредничать в ответ.
— Том, иди, — произнесла настырно.
— Что случилось? — подошел я к ней вплотную.
— Мы зашли слишком далеко, — выставила руки передо мной.
— Мы пока никуда не зашли.
— Я не хочу, чтобы зашли.
— Почему?
— Ты сам прекрасно знаешь ответ на свой вопрос.
— Мари…
— Том, иди. Спасибо тебе за чудесный день, но давай как-нибудь выпутываться из всего этого. Думаю, нам надо ограничить себя в каких-то моментах.
— Например?
— Например, не вторгаться в интимную зону друг друга. Мы заигрались, Том. Я тебе не жена, а ты мне не муж. Ты всего лишь дядя своих племянников.
— Всего лишь? — Она даже не представляла, как обидела меня.
— Всего лишь, — четко ответила Мари, низко-низко опустив голову.
— Мне казалось, что я для них больше, чем «всего лишь дядя».
— Прости, я не так выразилась, — замялась она, отступая. — Просто я хотела сказать, что ты…
— Что я?
Мари растерянно смотрела перед собой.
— Ты брат Билла, — выдавила хрипло.
Твою мать!
— И что? — с вызовом. — Я не имею права тебя любить?
— Любить? — перепугано уставилась на меня.
— Да! Я не имею права любить тебя? Или ты не видишь?
— Нет… — трясла она головой, закрывая лицо. — Этого не может быть. Я же спрашивала тебя… Я несколько раз спрашивала тебя об этом, ты всегда нес какую-то чушь! Я думала… Бред… Ты брат Билла…
— И что? Я не могу тебя любить?
— Я не знаю… Не знаю… Ты же брат Билла… Ты его близнец… Ты не можешь меня любить…
— Я ущербный что ли какой-то?
— Ты брат Билла.
— И что?
— Но это ненормально любить женщину своего брата!
— Я его женщину терпеть не могу. Ты не его женщина. Ты свободная женщина.
— Но ты брат Билла.
— Что ты хочешь от меня? Ты можешь это повторить еще миллион раз, но я не перестану от этого быть братом Билла.
— Ты всегда и везде подчеркиваешь, что я женщина Билла. Даже вчера…
— Ты хочешь вернуться к нему? Без вопросов, я устрою.
— Нет! — завопила так, словно обожглась. — Нет! — добавила тише.
— Тогда в чем проблема? Не ты ли мне вчера кричала в лицо, что хочешь, чтобы тебя любили? Сейчас перед тобой стоит мужчина, который тебя любит, который хочет быть твоим мужем и отцом твоих детей, решать твои проблемы и терпеть твои заскоки. Вот он я, весь твой. Бери. Пользуйся.
— Господи… Я никак не могла понять, зачем ты все это делаешь для нас… Я думала, что это Симона, что ты с подачи Симоны… — бормотала она, отодвигаясь от меня, как от прокаженного. — Я знаю, она… Она… Она надеялась, что… А это ты… САМ…
— Я люблю тебя. И любил всегда. Уже много лет.
— И Билл… Он же говорил… Он всегда говорил… — снова закрыла лицо руками, забившись в угол у шкафа.
- Предыдущая
- 45/108
- Следующая
