Тезей - Проталин Валентин - Страница 14
- Предыдущая
- 14/49
- Следующая
И еще две женщины представились ему: Перигуда и Перибея. На мгновение всплыла в памяти и коринфская гетера Демоника...
- Любовь - цветок иного мира... - снова заговорила Герофила. - Он лишь распустится - гибнет под нашими холодными для него небесами... Потому всякий раз цветком таким следует дорожить. Без него ведь тоже не жизнь... И, повторюсь, - любовь выше людей, потому и не может быть неразделенной. Мужчина может быть влюбленным во многих женщин, а женщина - во многих мужчин... Вот бы переплести все влюбленности, - улыбнулась она, - мир был бы таким единым...
- Но не получится, - закончил за нее Тезей.
- Не получится, - согласилась Герофила, - всякий раз любовь так индивидуальна...
- Посмотри на меня, смотри в мои глаза... - теперь это сказал Тезей...
Утром снова пришел Мусей. И привел с собой Одеона. Герофила не выходила из отведенных ей помещений. Тезей же был уже на ногах. Только они втроем разговорились в ожидании гостьи, как царю доложили, что к нему просится Менестей.
- Вот и родственник пожаловал, - неопределенно произнес Мусей.
Менестей, сын Петея и внук Орнея, и впрямь был дальним родственником земного тезеева отца Эгея. Считалось, что линия Менестея тоже берет свое начало от Эрехтея, несколько поколений назад царствовавшего в Афинах.
- Зови, - приказал Тезей прислужнику.
После минувшей ночи Тезей был в наилучшем расположении духа и готов был обнять мир, не только своего дальнего родственника.
Менестей вошел в мегарон не без видимой осторожности и остановился, как только кончились несколько парадных ступеней, ведущих наверх. Бездетный вдовец, он был лишь лет на десять-двенадцать старше Тезея, но его небольшая коричневая бородка прибелена была уже начинающей проступать сединой. Брови под невысоким лбом, массивные, словно приклеенные. Под ними не сразу разглядишь цвет глаз. К тому же глаза Менестей как припрятывал за тяжелыми веками.
Тезей охотно двинулся навстречу родственнику, обнял его за плечи и усадил на сидение, подставленное Мусеем.
- Прости меня, Менестей, что я раньше не нашел тебя, - обратился молодой царь к гостю. - Боги не простят мне такого отношения к кровной родне, но, знаешь...
- Знаю, знаю, - поспешил ответить Менестей, - до того ли было тебе. Боги испытывали тебя иначе. Где было найти силы на другое.
- И все-таки ты прости меня, - настаивал Тезей. - А, хочешь, предложил он вдруг, - перебирайся ко мне в Акрополь. Мы тут одни, и места хватит.
- Ты добр ко мне, Тезей, - отвечал Менестей, - но лучше я для твоей же пользы останусь в гуще народа... Это у меня хорошо получается, - добавил он, придав последним словам особое значение.
- Что ты имеешь в виду? - спросил Тезей.
- Я умею слушать и говорю так, чтобы ко мне прислушивались, - отвечал Менестей.
- Тем более жаль, что не хочешь в Акрополь перебраться, - любезно сказал Тезей, - твои советы были бы для меня весьма полезны.
- Ты преувеличиваешь, царь, - скромно потупился Менестей. - Я ведь и так могу посильно помогать тебе советами.
- Кто такой Клеон? - спросил царь.
- Это человек, которого бы не было, если б не появился ты.
- Кто это?
- Не появись ты, не принеси с собой те изменения в жизнь Афин, которыми ты здесь всех взбудоражил, он бы и остался в безвестности. Клеон возник на волне смуты, которую ты поднял идеей народовластия. Ты, словно бог, создал его, своего противника.
- Но сам он что такое? - продолжал допытываться Тезей.
- Был незаметным писарьком у царских чиновников, какие поплоше, сказал Менестей пренебрежительно. - Вон Одеон его хорошо знает. Мальчишкой Клеон при их храме болтался.
Тезей повернулся к Одеону.
- На побегушках он был, - ответил Одеон, улыбнувшись, - во время таинств служил чтецом, по ночам состоял при шкурах и кубках, мыл посвященных, обмазывая их грязью и отрубями, напоминал, когда после очищения следует произнести "Бежал зла, нашел благо". Всегда похвалялся, что сам может это протрубить звонче, чем кто бы то ни было. Водил по городу бесноватых вакханок в укропных и тополевых венках. Зажимал в кулаке пару откормленных полозов и потрясал ими над головой. Вопил "Эвоэ-сабоэ", приплясывал, выкрикивал в такт "Гиэс-аттес-аттес-гиэс". Старые бабки умилялись, называли его запевалой, вожатым и плющеносцем.
- Еще раньше, в школе, готовил чернила, отмывал скамейки и подметал за дядьками, - добавил Мусей.
- Однако мне тоже приходилось наниматься в поденщики и убирать чужое то маслины, то смокву, то виноград, - решил вступиться за Клеона Одеон.
- И в окружной список граждан его все-таки вписали, - заметил со своей стороны Мусей. - И знаний он постарался набраться... Только, по-моему, усмехнулся он, - кое-каких сведений лишь нахватал - то там, то тут, у него от этого лишь шум в голове.
- И теперь вот Клеон - водитель народа, - заключил Менестей все также пренебрежительно.
- Но он же твой друг, - прямо заметил Менестею Мусей. - Вы же с ним постоянно шепчетесь по углам.
- Мало ли, с кем я шепчусь, - невозмутимо возразил Менестей, - я сам себе друг... А теперь вот, - он сбавил тон и произнес почти заговорщически, - друг нашему Тезею, и хочу, чтобы он стал другом афинского народа.
- И потому надо с этим народом пошептаться, - не отставал от Менестея Мусей.
- Ты говори с народом открыто, а я пошепчусь, - отвечал Менестей. Посмотрим, у кого лучше получится. Думаю, шептанье не унизит потомка Эрехтея, - добавил он не без высокомерия.
- Надо все-таки познакомиться с Клеоном, - решил Тезей.
- Кто он такой, чтобы с ним вступать в переговоры, - скривился Мусей.
- Кланяться вчерашнему дню, - разумно ли это, - поддержал это возражение и Одеон.
- Можно подумать, что вы живете в завтрашнем, - отрубил Тезей.
- Сказано мудро не по годам, - восхитился Менестей. - Сразу видно, что ты дитя богов.
- Беспризорное дитя богов, - усмехнулся Тезей.
Последнее Менестей как бы и не расслышал.
- Значит, я приведу к тебе моего друга? - спросил он, поглядывая на Мусея и Одеона. - Правда, что не худо его приручить.
- Обязательно приводи, - сказал царь.
На утреннюю трапезу со знаменитой гостьей Менестей не остался: дал понять, что так сразу не станет злоупотреблять благосклонностью вновь обретенного царствующего сородича...
- Все-таки он старая лиса, - не удержался Мусей, когда Менестей их покинул.
- Но еще желающая места повыше в Афинах, - добавил Одеон.
- Други мои, - обратился Тезей к Мусею и Одеону, - человек, который хочет места повыше, будет стараться изо всех сил. А кто ничего не хочет, тот и делать ничего не станет... Только болтать.
- Конечно, ты распорядился по-царски, - заметил Мусей со вздохом, однако не угодить бы охотнику в капкан лисы.
- Не пугай, твои пророчества, как выяснилось, рассчитаны на слишком отдаленное время, - беспечно рассмеялся Тезей. - Ты дальнозоркий. Там, где ты видишь, нас уже и не будет.
После ухода Менестея к мужчинам присоединились Лаодика и Герофила. Вином и пищей все они подкрепились наскоро, так как Одеон пригласил их к себе в храм. К храму молодая компания проследовала той же короткой дорогой, которой однажды ночью шел Тезей, не ведая того, на встречу с Ариадной. Храм вновь показался ему старчески осевшим в землю. Два ряда высоких кипарисов с двух его сторон нарядностью и стройностью своей подчеркивали преклонный возраст этого священного строения.
- И вправду, надо возводить Дионису новый храм, - сказал Тезей.
Их ждали. У входа в храм стояли жрецы в свежих длинных свободных хитонах, ничем не подпоясанных. Эвн, верховный жрец - иерофант - в пурпурном, остальные - в белых. Перед ступенями, поднимающимися к колоннаде, была поставлена посудина с водой, куда каждый из пришедших окунул руку, чтобы очиститься перед тем, как войти внутрь святилища. И тут же двое молодых жрецов лавровыми ветвями принялись смахивать пыль со ступеней храма. Каждый из пришедших рукой, очищенной водой, притронулся к дверному кольцу, приобщаясь тем самым к дому божества. Света внутри храма было мало, особенно входящему с улицы, из-под солнца; смутно просматривались дары, расположенные вдоль стен: массивные кубки, бокалы и чаши позолоченные, серебряные и позолоченные маски, позолоченные же деревянные курильницы, фигуры дев на подставках, кушетки, складные стулья. Затем привыкшие к полумраку глаза различали уже все вокруг... Вперемежку висело и стояло оружие. И тут же рядом с военным снаряжением на инкрустированных столиках лежали ожерелья, женские украшения, кольца. А между ними - маленькие головки львов, фигурки коней, грифов и всяческих рыб. Побудешь здесь, и становится понятно, отчего жрецы не любят внутрь святыни пускать посетителей. Особенно, когда приходят сразу помногу. Благочестие благочестием, а так и подмывает человека стянуть что-нибудь со столика или из темного священного уголка и в складках одежды вынести в грешный мир. И то сказать, как ни раскладывай дары, не выходит порядка. Такие они разные. Подстать дарителям. И если собрать дарителей вместе, вряд ли они о чем-либо смогли бы договориться. Не таков ли и весь греческий мир, если вглядеться, где сколько греков, столько и Греций. Ни на одну меньше.
- Предыдущая
- 14/49
- Следующая
