Гость из моря - Голубев Глеб Николаевич - Страница 2

• Предыдущая
• 2/29
• Следующая

— Они специально охраняют вас от непрошеных посетителей? — спросил я. — Ловко придумано. Но зачем же еще вахтер?

— Нет, просто все мы очень любим разных зверюшек. А ездить приходится повсюду в экспедиции, вот и привозим кто что сможет.

Над аллейкой, которая вела к главному корпусу, был перекинут плакат:

«Время делает свое дело. А ты, человек?»

Мы поднялись на широкое крыльцо, и Волошин обратил мое внимание на серый каменный щит, укрепленный возле двери. На нем я увидел математический знак интеграла, за верхний конец которого был прикреплен паяльник, а за нижний — хирургический скальпель.

— Наш герб, — пояснил Сергей Сергеевич. — Правда, не слишком броский. Можно бы придумать эмблему и получше. Вот я в одном гидротехническом институте видел: в лаборатории каменный сфинкс стоит.

— Зачем?

— Символизирует загадочность водной стихии, — с удовольствием и, пожалуй, с некоторой завистью в голосе ответил Волошин.

Коридор, по которому мы шли, был пустынным и чинным, как и подобает академическим научным учреждениям. Только на стенах висели довольно странные плакатики:

«Науки принуждения и насилия терпеть не могут.

Петр Первый».

«Хромой калека, идущий по верной дороге, может обогнать рысака, бегущего по неправильному пути.

Фрэнсис Бэкон Верулемский».

«Чтобы найти, надо знать, где искать.

Менделеев».

— Вот мы и пришли, — сказал Волошин, останавливаясь у одной из дверей. Возле нее тоже висел плакатик:

«В вопросах науки авторитет тысячи ничего не стоит перед скромными рассуждениями одного человека.

Галилео Галилей».

— Что же это, на двери даже дощечки никакой нету? — спросил я. — Могут подумать, что директором у вас сам Галилей.

— А вы думаете, на дверях кабинета Галилея была табличка? — усмехнулся Волошин. — Или, может, даже было написано: «Без доклада не входить»? Боюсь, что из такого кабинета он бы не заметил, что Земля вертится.

С этими словами Волошин распахнул дверь, пропуская меня вперед. Я вошел в просторный и светлый кабинет. Не знаю, что именно ожидал я увидеть, но обычный длинный стол для заседаний да еще покрытый традиционным бильярдным зеленым сукном как-то разочаровывал.

У окна стоял большой письменный стол, и за ним, погрузившись в какие-то размышления над кипой бумаг, сидел человек лет сорока пяти, черноволосый и довольно мрачноватый на вид, — может, потому, что не успел побриться и все время потирал ладонью колючую щеку.

— Мы уже договорились — вечером, — сердито сказал он, поднимая голову. — Вечером, Сергей Сергеевич!

— Я-то могу ждать хоть до завтрашнего вечера, Андрей Васильевич, — ответил Волошин, — но вот товарищ из Москвы, представитель всемогущей прессы. Он не может ждать. Он жаждет рассказать человечеству, чем мы тут занимаемся, в тени стройных сосен, на берегу моря.

— Логинов, — хмуро представился директор и так крепко пожал мне руку, что пальцы побелели и заныли.

Я начал объяснять, зачем приехал, показал все бумажки, которыми запасся предусмотрительно в Москве. Логинов молча слушал меня, и лицо его все больше мрачнело. А бумажки он и смотреть не стал.

Волошин подошел к окну и распахнул его. В прокуренную комнату ворвались свежий морской ветер, шелест сосен и щебетанье птиц. Сергей Сергеевич стоял у окна спиной к нам, всей своей позой говоря: «Привести вас сюда я привел, а теперь умываю руки…»

— Сегодня ни минуты я вам уделить не могу, — устало сказал Логинов, когда я исчерпал все аргументы и замолчал. — Смета, — прибавил он таким тоном, похлопав по разложенным на столе бумагам ладонью, что я сразу поверил: ему действительно очень некогда, иначе не сидел бы он в этом скучном кабинете в такой веселый день.

Но я не впервые приходил брать интервью в научные учреждения, привык к подобным приемам и предложил:

— Может быть, вы дадите указания и я смогу пока побеседовать с руководителями лабораторий? А потом уже вы как бы подведете итоги.

— На жаргоне канцеляристов это называется «гнать зайца дальше», — насмешливо вставил, не оборачиваясь, Волошин.

В глазах Логинова промелькнула усмешка, но лицо по-прежнему хранило мрачное выражение.

— Да, все сейчас заняты, — нерешительно пробормотал он, привычным жестом потирая небритую щеку. — Скоро уходим в море… Хлопот у всех много…

— Но вот, кажется, Сергей Сергеевич сейчас свободен. Может быть, он… — просительно сказал я.

Волошин поспешно обернулся, но сказать ничего не успел.

— Закрывайте окно! Васька летит! — крикнул кто-то во дворе.

В комнату влетел крупный иссиня-черный ворон, сделал плавный круг над зеленым заседательским столом и величественно опустился на правое плечо Логинова.

Я немножко растерялся. Директор института с вороном на плече — согласитесь, довольно странная картина.

— Где ваш фотоаппарат? — напустился на меня Волошин. — Редкий кадр: директор обсуждает бюджет со своим тайным советником — мудрым старым вороном по кличке Васька-вор. «Отпустить ли добавочные средства лаборатории Волошина?» «Каркнул ворон: «Never more».

— В самом деле, Сергей Сергеевич, может, вы пока что-нибудь покажете гостю, — нерешительно проговорил Логинов, с тоской посмотрев сначала на меня, потом на бумаги, заполнившие стол.

Я тоже просительно стал смотреть на Волошина, и он сдался:

— Ладно, только из уважения к прессе. Пошли!

— Захватите Ваську, — попросил оживившийся Логинов, осторожно снимая ворона со своего плеча.

Птице это явно не понравилось.

— Нет уж, я с его клювом знаком, — попятился Волошин, подталкивая меня к двери.

Логинов подошел к окну, легким взмахом руки бросил Ваську в воздух и поспешно закрыл створки. Мы все-таки успели расслышать негодующее карканье ворона.

Директор странного института снова склонился над бумагами, но, когда мы уже были в дверях, поднял на миг голову и бросил нам вдогонку фразу, которая заставила меня насторожиться:

— Вы уж там полегче, Сергей Сергеевич… Не перегружайте слишком его нервную систему.

Волошин успокоительно помахал ему, но, посмотрев на меня, довольно зловеще хмыкнул.

В коридоре, постояв минуту в задумчивости, он подошел к висевшему на стене телефону и несколько минут вел с разными лицами какие-то переговоры, мало понятные для меня.

— Казимир Павлович? Это Волошин, добрый день. Скажите, кто у вас нынче в аквариуме? Ах, так! Прекрасно, это будет даже для меня любопытно. Мы к вам заглянем… с одним товарищем. Да, да, что поделаешь, надо развлекать. Пока!

Инкубатор? Это кто, тетя Паша? Добрый день, тетя Паша, Волошин беспокоит. Как у вас там, есть созревшие утята или цыплята? Ну, двенадцатидневные, да, да. Утята? Отлично! Вы придержите одного, никому не давайте. Мы скоро зайдем. Да, с одним приезжим товарищем из Москвы. Ну вот и все, — повернулся он ко мне. — Можем начать коротенькую пробежку по нашей стране чудес.

От этого дня у меня осталось самое сумбурное впечатление.

Волошин водил меня из лаборатории в лабораторию, знакомил все с новыми и новыми людьми. Каждый из них терпеливо рассказывал мне, над чем работает, а я торопливо записывал все в блокнот. Но, открыв его снова поздно вечером в маленькой комнатке, отведенной для приезжих гостей, я с ужасом убедился, что даже сам ничего толком не могу понять в этих отрывочных, беглых записях:

«Центральным звеном превращения химической энергии в механическую является реакция сокращения белка мышц. При этом насыщенная энергией аденозинтрифосфорная кислота (АТФ), соединяясь с сократимым белком мышц (актомиозином) в присутствии воды, отдав свою энергию, превращается в аденозиндифосфоркую кислоту (АДФ) с выделением фосфорной кислоты…»

• Предыдущая
• 2/29
• Следующая