Возлюби ближнего своего - Ремарк Эрих Мария - Страница 17

• Предыдущая
• 17/81
• Следующая

Рут Голланд откинулась на спинку кресла. Музыка лилась на нее, словно теплый дождь, – теплый монотонный дождь, из которого мучительно всплывали воспоминания…

Она стояла у нюрнбергского крепостного рва. Был апрель. Перед ней в темноте стоял студент Герберт Биллинг, держа в руке скомканную газету.

– Ты понимаешь, что я имею в виду, Рут?

– Да, понимаю, Герберт. Это легко понять.

Герберт нервно мял в руках экземпляр «Штюрмера».

– Мое имя стоит в газете, как имя прислужника евреев! Как человека, позорящего арийскую расу! Это конец, ты понимаешь?

– Да, Герберт.

– Я должен подумать, как мне выкрутиться из этого положения. На карту поставлена вся моя карьера. В газете… Ее читают все, понимаешь?

– Да, Герберт. Мое имя тоже стоит в газете.

– Это совершенно другое дело. С тобой ничего не случится. Ты все равно не сможешь больше ходить в университет.

– Ты прав, Герберт.

– Значит, это конец, правда? Мы расстанемся и никогда больше не будем встречаться.

– Не будем… Ну, а теперь прощай.

Она повернулась и пошла.

– Подожди!.. Рут! Подожди еще минуту!

Она остановилась. Он подошел ближе. Его лицо в темноте было так близко, что она слышала его дыхание.

– Послушай, – сказал он. – Куда же ты сейчас?

– Домой.

– Тебе же не нужно сразу… – Его дыхание стало сильнее. – С этим вопросом покончено, правда? Это так и останется! Но ты бы могла… мы бы могли… как раз сегодня вечером у меня нет никого дома, понимаешь, нас не увидят. – Он взял ее за руку. – Зачем нам расставаться так, я имею в виду

– так формально. Мы бы могли еще…

– Уходи, – сказала она. – Уходи немедленно!

– Ну, будь умницей. Рут. – Он взял ее за плечи.

Она посмотрела на красивое, любимое лицо, которому доверяла, не задумываясь. Потом она ударила по нему.

– Уходи! – закричала она. В ее глазах стояли слезы. – Уходи!

Биллинг отшатнулся.

– Что? Бить? Бить меня? Ты ударила меня, вонючая жидовка?

Он сделал движение, собираясь броситься на нее.

– Убирайся! – закричала она звонко.

Он оглянулся.

– Заткнись! – прошипел он. – Ты что, хочешь натравить на меня людей! Ты способна и на это! Я ухожу. Конечно, я ухожу! Слава богу, я от тебя отвязался.

«Guand l'amour meurt» note 3 – томно пела женщина на экране, в шуме и сигаретном дыму марокканского кафе. Рут Голланд провела рукой по лицу…

Все остальное мало для нее значило. Страх родственников, у которых она жила; настойчивые уговоры дяди уехать, чтобы и его не втянули в это дело; анонимное письмо, в котором говорилось, что если она не уедет в течение трех дней, то ее провезут по всему городу как осквернителя арийской крови, с обрезанными волосами и с плакатами на груди и спине; часы, проведенные на могиле матери; дождливое утро перед памятником павшим воинам, с которого соскоблили имя ее отца только потому, что тот был евреем (он погиб в Бельгии в 1916 году). А затем поспешное одинокое бегство за границу, в Прагу, с несколькими драгоценностями, оставшимися после смерти матери…

На экране вновь появились флейты и литавры. За ними виднелись колонны иностранного легиона, уходившего вдаль; над ротами растянувшихся по пустыне легионеров, не имеющих родины, поспешно гремели возбужденные трубы…

Керн наклонился к Рут Голланд.

– Вам нравится?

– Да…

Он полез в карман и сунул ей маленький флакончик.

– Одеколон, – прошептал он. – Здесь жарко. Может, он освежит вас немного.

– Спасибо.

Она вылила несколько капелек себе на руку. Керн не заметил, что глаза ее вдруг наполнились слезами.

– Спасибо, – сказала она еще раз.

Штайнер во второй раз сидел в кафе «Алебарда». Он придвинул кельнеру пять шиллингов и заказал чашку кофе.

– Звонить? – спросил кельнер.

Штайнер кивнул. Он играл еще несколько раз с переменным успехом в разных пивных и собрал уже пятьсот шиллингов.

Кельнер положил перед ним несколько газет и журналов. Штайнер взял одну из газет и начал читать. Но вскоре он отложил ее в сторону; его мало интересовало, что творилось на свете. Для тонущего человека важно только одно – вынырнуть на поверхность, и ему совершенно безразлично, какова окраска рыб, плавающих вокруг.

Кельнер принес кофе и стакан с водой.

– Господа будут здесь через час.

Он остался стоять у стола.

– Прекрасная погода сегодня, правда? – спросил он через некоторое время.

Штайнер кивнул и уставился в стену, на которой висел плакат, приглашавший пить солодовое пиво и тем самым продлить свою жизнь.

Кельнер, шаркая ногами, вернулся за стойку. Через некоторое время он принес на подносе еще стакан воды.

– Принесите мне лучше порцию вишневки.

– Хорошо. Сию минуту!

– И себе рюмку.

Кельнер поклонился.

– Покорнейше благодарю. Вы понимаете нашего брата. Это случается редко.

– Ах, что вы! – возразил Штайнер. – Мне просто скучно.

– Я знал людей, которым в голову приходили совершенно другие мысли, когда им было скучно, – сказал кельнер.

Он выпил и поскреб кадык.

– Послушайте, – начал он доверительно, – я же знаю, в чем дело, и если вы разрешите дать вам совет, то я порекомендую вам взять умершего австрийца. Есть, конечно, и умершие румыны, и они даже намного дешевле… но кто может говорить по-румынски?

Штайнер внимательно-посмотрел на него.

Кельнер оставил свой кадык в покое и начал скрести затылок. При этом он почесал себе и ноги, одну об другую, как собака.

– Лучше всего, конечно, был бы американец или англичанин, – задумчиво произнес он. – Но попробуй дождись, когда в Австрии умрет хоть один американец! А если это и случится, взять хотя бы несчастный случай, то попробуй доберись до его паспорта!

– Я думаю, что немецкий лучше, чем австрийский, – сказал Штайнер. – Его труднее проверить.

– Это верно. Но зато вы не получите разрешения на работу. Только вид на жительство. А с паспортом умершего австрийца вы можете работать в любой части Австрии.

– Пока не поймают.

– Да, конечно. Но кого ловят в Австрии? А если и ловят, то не того, кого нужно…

Штайнер не выдержал и рассмеялся.

– Именно «не тем» и можно оказаться. Это все равно опасно.

– Ай, бросьте, – произнес кельнер. – Если так говорить, то опасно и ковырять в носу.

– Правильно, но за это не сажают в тюрьму.

Кельнер начал массировать свой нос.

– Я советую, как лучше. Я уже опытен в таких делах. Умерший австриец – это самое реальное…

К десяти часам появились оба торговца паспортами. Вел переговоры один из них – быстрый человечек с птичьими глазками; другой – массивный и разжиревший – только сидел и молчал.

Тот, кто вел беседу, вытащил немецкий паспорт.

– Мы узнали от партнеров. Этот паспорт вы можете получить на свое собственное имя. Фамилию мы можем свести и проставить вашу. Мы можем изменить все, кроме места рождения, тут вам придется взять город Аугсбург, потому что здесь аугсбургская печать. Но паспорт будет стоить вам на двести шиллингов дороже. Ювелирная работа, ничего не поделаешь.

– Такой суммы у меня нет, – ответил Штайнер. – Кроме того, я не дорожу своим именем.

– Тогда возьмите его таким, как он есть. Мы заменим только фотографию. Печать, которая проходит по фото, мы сделаем вам бесплатно.

– Это меня не устраивает. Я хочу работать. С этим паспортом я не получу разрешения на работу.

Говоривший пожал плечами.

– Тогда остается только австрийский. Имея его, вы сможете здесь работать.

– А если запросят полицию, которая его выдала?

– Кому нужно ее запрашивать, если вы ничего не натворите?

– Триста шиллингов, – сказал Штайнер.

Мужчина отвернулся.

– У нас твердые цены, – оскорбленным тоном заявил он. – Пятьсот – и ни гроша меньше.

• Предыдущая
• 17/81
• Следующая