Последний платеж - Дюма Александр - Страница 16

• Предыдущая
• 16/45
• Следующая

Баронесса приподняла брови, явно озабоченная.

— О каком наследстве вы говорите, сударь? — медленно переспросила она.

Эдмон снова любезно поклонился.

— Я предпочел бы сначала сообщить об этом вашему супругу, мадам, во избежание каких-либо ошибок. Но если вы не боитесь возможного разочарования — в случае несовпадения необходимых данных, то я готов изложить дело и вам.

Баронесса помедлила с ответом, взвешивая сказанное, прикидывая весомость риска. Эдмон сделал вывод, что и мадам Дантес де Геккерен отдает себе отчет в возможности того, с чем он явился.

— Я лично тоже предпочла бы оставить это до вашего непосредственного свидания с моим мужем, — не проявляя взволнованности, но и не пытаясь скрыть интерес, произнесла она после паузы. — Однако раз вы уж сюда пожаловали и, так сказать, раздразнили мое любопытство, было бы справедливо, господин граф, если бы вы, хоть вкратце посвятили меня в существо дела.

Все с той же отменной любезностью Эдмон отвесил третий поклон.

— Что же извольте, мадам, — мягко, даже как бы участливо, на случай и в самом деле возможного разочарования начал он. — Ваш муж имеет возможность получить около пяти миллионов голландских гульденов, если он сможет обосновать свое кровное родство с марсельской фамилией Дантес, к коей принадлежит по своему рождению и ваш покорный слуга! — Здесь по французскому этикету он был вынужден сделать и четвертый поклон.

Это дало ему возможность украдкой снизу, неторопливо поднимая голову, увидеть, какое впечатление произвели его слова.

Миловидность и простодушие молодой женщины не спасли ее от потрясения, явно вызванного словами гостя. Собственно, было даже странно, если бы этого не произошло. Прожив около двух лет в стране, где любят деньги, в недостаточной обеспеченности с детьми, даже чистейшая непорочная душа, чуждая всякой алчности и меркантильности неизбежно должна была понять, что такое полновесный гульден, какова его сила!

Пять же миллионов гульденов, обещающих свалиться с неба на людей, знающих цену каждому из этих пяти миллионов кругляшей, — можно ли сомневаться было во впечатлении от этой цифры?

Бедняжка главным образом растерялась. Воспитанная выдержка, способность к искусственно сохраняемому равнодушию в отношении низменных материальных проблем, натренированное самолюбие — все это заметным образом зашаталось, заколебалось.

Эдмону было достаточно подметить один только жест — совершенно непроизвольный, конечно, и вместе с тем предельно красноречивый: рука на миг вскинутая к сердцу!

Можно было теперь ждать любых слов, даже пренебрежительных, безразличных по звучанию, но главное было уже выяснено: не безразлична была для этой наверняка не слишком благоденствующей особы названная пришельцем огромная сумма.

Голос баронессы в самом деле был напряженно-спокойным, когда она подала свою первую реплику на сообщение гостя:

— Хотелось бы убедить вас, господин граф, что мой муж даже ради такой цифры, какую вы упомянули, не способен пойти на какой-либо недостойный его чести поступок.

— Убеждать меня в этом нет надобности, мадам, — опять-таки сделал поклон граф Монте-Кристо. — Компромисс, фальшь, сделка с совестью, с честью — все такие понятия совершенно исключены в данном деле. Уже тот факт, что к вам пришел человек, который мог бы и не приходить, сообщил то, что он мог бы не сообщать, ожидает того, что может оказаться абсолютно пустой тратой времени. Все это должно убедить вас, мадам, что в этом деле не может найтись даже ничтожной щелки для неблаговидности. Я выполнил задачу — отыскал, если не самого реципиента, то, по крайней мере, его супругу, — сообщил то, что следовало, теперь дело всецело за вами, мадам, и вашим супругом. Если сочтете нужным уведомить вашего супруга о том, что я имел честь вам сообщить, и если он пожелает предпринять соответствующий шаг, пусть в течение предстоящей недели он письменно или лично свяжется со мной в Утрехте в отеле «Судаграхт». Целую неделю я готов ожидать его появления, беседы с ним, осуществления необходимых решений и формальностей, ибо речь идет не о пяти гульденах, и даже не о пяти тысячах таковых, а о пяти миллионах, поймите… И я надеюсь, что как любящая, или по крайней мере, совершенно лояльная супруга вы не преминете не только передать вашему супругу о моем визите, но и дадите ему ваш авторитетный совет.

Баронесса не могла не заметить укола.

— Полагаю, что ваш визит не рассчитан на проверку наших отношений, не так ли? — уже почти с женским сарказмом спросила она, ощупывая Эдмона испытывающим взглядом.

— Я, мадам, со своей стороны полагаю, что мое посещение будет понято и вами, и вашим супругом, как посещение, во всяком случае, благожелательное… отнюдь не рассчитанное на причинение вам ненужного беспокойства и разочарования. И еще менее — на некую студенческую шутку… Мой вид наглядно доказывает, что шутки буршей уже не прельщают меня, и давно! Я, кстати, побывал в Санкт-Петербурге, — напомнил он.

— Он жил там до происшедшей с ним тяжелой драмы… — начала было баронесса, уже несколько мягче, но тотчас спохватилась. — В какой связи вы там побывали?

— Именно в связи с только что упомянутым вами печальным событием, с некоей трагически кончившейся дуэлью.

— Что вам известно об этой дуэли? — в упор задала вопрос хозяйка. — Достаточно ли много вам известно о ней, господин граф?

Эдмон пожал плечами.

— И сообщения, и суждения о ней разноречивы, мадам… Надо быть очень авторитетным и опытным судьей, чтобы основательно, по всей справедливости разобраться в происшедшем несчастье, но главное мне кажется бесспорным.

— Что же именно? — быстро спросила хозяйка сельского замка.

— Русский поэт погиб от руки вашего мужа, от его пули, вернее.

— Важная поправка! — вскричала родственница поэта.

Утрехт… Один из старейших и тишайших городов Голландии. Когда-то во времена римских завоевателей — «Ультраэктум», грозная крепость, плацдарм легионеров Цезаря на правом берегу Рейна, — это поселение уже в пятом веке нашей эры превратилось в мирный торговый город. Здесь возник один из лучших в Нидерландах рынков молочного скота. А местные женщины создали не менее знаменитый промысел тончайших, изысканных кружев, получивших название «королевских». Утрехтские кружева и поныне славятся в Европе.

Эдмон и Гайде заняли подобающие их положению апартаменты в лучшей гостинице города на Судаграхте — Старом канале, который вместе со своим близнецом Ньюфеграхтом — Новым каналом, соединял новое и прежнее течение реки Рейн.

Из окон гостиницы французским гостям открывались довольно приятные ландшафты — справа гладкий, цвета бутылочного стекла канал, а слева — высокая, величественная башня епископского собора, Над каналом доброжелательно склоняли свои кроны и ветви старинные огромной толщины ветлы, и их отражения в темном зеркале воды чем-то напоминали шедевры голландской пейзажной живописи с их темноватыми, как правило, фонами.

Эдмон подробно рассказал Гайде о своем свидании с баронессой, и, разумеется, упомянул о том, что предмет их поисков Жорж-Шарль находится в настоящее время в Эльзасе.

— Что бы это могло означать? — задумчиво прибавил он. — Возможно, что его так называемый «приемный отец» успел оповестить его о моих требованиях, и молодой авантюрист спешит воспользоваться временем, чтобы там, на месте своего рождения, подготовить надлежащую обстановку к моим личным розыскам?

Гайде задумчиво сказала:

— Убийство Пушкина могло стать для этого Молодого шалопая также и неким поворотным моментом. Исправлять можно не только наказанием, но и самим преступлением… У этого Дантеса номер два могут сейчас возникнуть следующие пути: либо коренным образом переделаться, обрести благородство не только в сомнительном «апострофе», а и во всем своем поведении, в мыслях своих и чувствах, во всем… Либо стать еще худшим негодяем, готовым на все, на любую немыслимую подлость во имя дальнейшей гнусной карьеры! Возможно и это.

• Предыдущая
• 16/45
• Следующая