Последний платеж - Дюма Александр - Страница 14

• Предыдущая
• 14/45
• Следующая

Примирение, впрочем, состоялось полностью. Жан был так же очарован четой Монте-Кристо, как и его достопочтенный дядя.

Эдмон сказал неожиданному попутчику:

— Я очень рад и даже благодарен вам, месье Жан, что вы не углубились ни в какие подробности о нашей московской встрече при разговоре с вашим дядюшкой. И весьма надеюсь, что вы не будете вспоминать об этом неприятном, досадном недоразумении и в будущем при каких бы то ни было обстоятельствах.

Месье Жан с готовностью закивал:

— О, разумеется, разумеется, дорогой граф! Я вполне понимаю, что такого рода прискорбное происшествие не должно запечатлеваться ни в мемуарах, ни в памяти его невольных участников. Со своей стороны надеюсь, что и свидетели этого мрачного инцидента постарались забыть о нем возможно скорее.

Эдмон вспомнил, что московский знакомый Вышегорский был свидетелем не только тяжелого события в трактире, но и той грозной клятвы, которую он, Дантес, граф Монте-Кристо в его присутствии произнес — клятвы о суровой мести истинному виновнику всего: Дантесу де Геккерену. Что касается Жюля Карпантье, за него Эдмон мог быть совершенно спокоен. Став владельцем парового судна и дав ему название «Монте-Кристо», Жюль вряд ли позволил бы себе болтать лишнее о своем благодетеле и друге, сделавшему ему этот довольно ценный подарок.

Пароход «Священный Союз», как по-немецкому обычаю тяжеловесно был назван первенец парового мореплавания по Балтике и Норд-Зее, шел, понятно не с такой быстротой, как мог бы лететь при попутном ветре, при полном поставе парусов легкокрылый трехмачтовый бриг. Но пароход все же успешно преодолевал суровые мили серовато-желтого Балтийского моря, впервые увиденного Эдмоном и его женой.

Окраска этого моря разительно отличалась от привычной им чистейшей лазури южных морей — Лигурского, Тирренского, Эгейского… Великан Жан оказался не только человеком, знающим французский, немецкий и английский языки, но и вооруженным солидным запасом естественно-философских познаний. Он постарался объяснить своим спутникам это явление по-научному:

— Воды Балтийского моря, тесно окруженного древними, почти сказочными лесами, обладают повышенной зональностью. Уже одно это способствует их пепловидному оттенку. Но, кроме того, господство пасмурной облачной погоды тоже немало влияет на преобладающий их цвет… Даже в сравнительно ясные дни в воздухе здешних мест держится неуловимая туманная дымка, которая придает поверхности моря характерную белесоватость.

— А вы случайно не поэт, господин Жан? — спросила с ласковой улыбкой Гайде. — Вы так понятно и образно поясняете.

Молодой «медведь» покраснел. Гайде по-видимому угадала.

— Да, я тоже немного пишу! Поэтому я так и благовею перед Пушкиным!

Амстердам — неофициальную столицу Голландии, которую так любил русский царь Петр I, можно было уподобить и Венеции и Петербургу: вода, каналы, мосты. Но для такого сравнения, во-первых, Венеция была слишком древним городом — форпостом Финикии, откуда и герб этого города «Крылатый Лев», «Феникс» или «Вениче» по-итальянски; Петербург же — детище Петра — был слишком молод; во-вторых, в отличие от Венеции с ее лазурным южным небом, над Амстердамом, как почти и над всей остальной Голландией постоянно висела тяжелая северно-морская пасмурная погода, не гостья, а хозяйка здешних мест. Амстердаму было далеко до Санкт-Петербурга по пышности, насаждаемой русскими императорами в их новой столице.

После конфуза со своим приемным сыном, бывший посланник барон де Геккерен в ожидании новых назначений отсиживался в деловой столице Голландии — Амстердаме, где его высокое звание не мешало принимать участие в разных финансовых и коммерческих операциях.

Дантеса при нем здесь не было, как довольно быстро сумел с полной точностью установить граф Монте-Кристо при помощи верного своего слуги.

Поэтому и стояла сейчас перед Эдмоном не очень легкая задача — любыми путями выведать у осторожного дипломата-барона, как и где можно нащупать след нового Каина, скрывшегося с горизонта, убийцы Пушкина.

Амстердамский дом барона-финансиста — солидно-хмурой, обычной в этом городе архитектуры — стоял на одном из центральных каналов города. Узенький, едва разминуться двум встречным прохожим, тротуар отделял стену этого здания от парапета, тянувшегося вдоль канала. Вход в здание имел вид вдавленной в стену ниши. Тяжелый, не очень начищенный, видимо, для солидности, для доказательства старины дверной молоток, который служил вместо входившего в моду колокольчика, дал Эдмону возможность вызвать слугу, исполнявшего роль швейцара. Здесь можно было себе позволить больше скромности, бережливости по сравнению с жизнью в высоких столицах.

Визитная карточка графа Монте-Кристо, однако на сей раз не с такой быстротой дала Эдмону доступ во внутренние апартаменты барона де Геккерена. Старый дипломат принял его с характерным равнодушием сановника, объездившего полмира и насмотревшегося всякой всячины — не только графов, герцогов, королей, но и султанов, и эмиров, и магарадж.

— Вы застали меня накануне моего отъезда в Вену, — сухо сказал барон гостю, — и потому просил бы вас быть предельно кратким, по-деловому…

Эдмон учтиво поклонился.

— О, разумеется!

— Чем могу служить в таком случае? — совсем уже официально спросил барон Эдмона, который оделся для этого визита с особой элегантностью. Предвидя трудность и щекотливость этого разговора, Гайде он на этот раз не взял с собой.

Он решил сразу же выбить почву из-под ног у опытного, искушенного в уклонности и обиняках собеседника.

— Я прибыл к вам по делу о наследстве, которое мог бы получить ваш приемный сын Жорж-Шарль Дантес… О наследстве весьма огромном, притом…

Глаза барона вдруг засветились тем особенным блеском, который загорается даже у совсем уже ветхого, расслабленного годами и трудами скряги, когда он ощущает запах денег.

— Ах, вот что? — несколько помедлив, как бы обдумывая сказанное Эдмоном, переменил свой тон де Геккерен. Голландия, многие годы считавшаяся главным банком Европы, хорошо знала, как пахнут деньги.

— Да, — повторил Эдмон. — И чем он скорее приступит к соответствующим действиям по подтверждению своих прав на это наследство, тем будет выгоднее для него.

— А не могу ли я более точно осведомиться, граф (визитная карточка делала свое дело), о размерах наследства, и о тех соответствующих, как вы изволили выразиться, действиях, какие надлежит предпринимать моему сыну?

«Самое главное достигнуто!» — мелькнуло в голове у Эдмона. — «Каин цел и может клюнуть на жирную приманку. Не надо только торопиться с дерганьем удочки».

Спокойно и деловито Эдмон начал давать ответы на вопросы барона:

— Наследство составляет несколько миллионов звонких гульденов…

Де Геккерен сделал даже легкое движение в своем кресле. Глаза его все разгорались. Возможно, эти деньги были бы ему кстати в его собственных финансовых операциях.

Эдмон невозмутимо продолжал:

— А действия, которые имеются в виду, сводятся в основном к подтверждению его прав на это серьезное состояние. Основным наследником являюсь я, носящий имя Эдмон Дантес.

Барон де Геккерен совсем привскочил в своем кресле.

— Вы… вы… ваше имя — Эдмон Дантес?

— Да, уважаемый барон, — так же хладнокровно ответил Эдмон. — И если ваш приемный сын сможет доказать и подтвердить, что он — мой родственник, он получит право на часть, равную нескольким миллионам голландских гульденов или полутора десятков миллионов марок.

Повторение этих аппетитных цифр производило все большее действие. С каждым словом Эдмона жадность все явственнее просыпалась в этом голландском бароне, сыне страны, где столетиями было освящено совмещение титулов с сундуками… Усыновление Жоржа-Шарля, молодого авантюриста, пробравшегося в императорские кавалергарды санкт-петербургского двора, могло быть вызвано разными причинами. Перспектива получить с таким «приемным сыном» неожиданное своеобразное «приданное» в полтора миллионов гульденов, звонких, полновесных голландских гульденов — это уже выглядело просто веселой улыбкой Судьбы!

• Предыдущая
• 14/45
• Следующая