Искра жизни [перевод Р.Эйвадиса] - Ремарк Эрих Мария - Страница 27

• Предыдущая
• 27/88
• Следующая

— Коронка при тебе? — спросил Бетке.

— Нет.

Они тем временем уже вышли из барака.

— Я не привык покупать кота в мешке.

— Коронка как коронка. Задний зуб. Солидное, довоенное золото.

— Ни хрена! Сначала покажи! Иначе не о чем толковать.

Лебенталь знал, что здоровяк Бетке просто отобрал бы у него коронку, если бы он вздумал показать ее. И он ничего не смог бы сделать. Если бы он пожаловался, его бы повесили.

— Хорошо. Нет так нет, — произнес он невозмутимо. — С другими разговаривать проще.

— «С другими»! — передразнил Бетке. — Болтун! Ты сначала найди хоть одного.

— У меня есть несколько желающих. Кстати, один из них только что был здесь.

— Да что ты говоришь? Хотел бы я видеть этого «желающего»! — Бетке презрительно посмотрел вокруг. Он знал, что покупка коронки имеет смысл только для того, у кого есть связь с городом.

— Ты сам видел моего клиента минуту назад, — сказал Лебенталь. Это была ложь.

Бетке раскрыл рот от неожиданности.

— Что? Этот лысый кобелина?

Лебенталь поднял плечи.

— Раз я здесь, значит должна быть на то причина… Может, кто-то хочет сделать другу подарок, и для этого ему нужны деньги. На воле золото пользуется спросом. Еды-то у него хватает — чтобы меняться.

— Хитрая твоя рожа! — зло прошипел Бетке. — Старая лиса!

Лебенталь молча приподнял ставни своих тяжелых век и снова захлопнул их.

— Что-нибудь такое, чего не достать в лагере, — продолжал он как ни в чем не бывало. — Что-нибудь шелковое, например.

У Бетке перехватило дыхание.

— Сколько? — прохрипел он.

— Семьдесят пять, — твердо произнес Лебенталь. — Льготная цена. — Он собирался запросить тридцать.

Бетке долго молча смотрел на него.

— А ты знаешь, что я тебя запросто могу отправить на виселицу?

— Конечно. Если сможешь доказать. Но какой тебе от этого толк? Никакого. Тебе нужна коронка. Так что давай говорить, как деловые люди.

Бетке помолчал немного.

— Только денег не будет, — сказал он, наконец. — Еда. Понял?

Лебенталь не спешил с ответом.

— Заяц, — продолжал Бетке. — Мертвый заяц. Попал под колеса. Что скажешь?

— Твой заяц — это кошка или собака?

— Заяц, тебе говорят. Я сам его переехал.

— Так кошка или собака?

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.

— Собака, — не выдержал Бетке.

— Овчарка?

— «Овчарка»! А слона не хочешь?.. Пес средних размеров. Что-то вроде терьера. Жирный.

Лебенталь сохранял непроницаемую мину. Собака — это значит мясо. Невероятное везение.

— Мы не сможем ее сварить. Даже содрать шкуру. У нас для этого ничего нет.

— Шкуру я и сам могу содрать.

Бетке все больше воодушевлялся. Он понимал, что не может конкурировать с Лысым по части еды. Значит, чтобы отвоевать Людвига, он должен был раздобыть что-нибудь такое, чего нельзя достать в лагере. «Шелковые трусы», — подумал он. Это наверняка подействовало бы, да и ему самому от этого польза — лишнее удовольствие.

— Ладно, я даже сварю ее тебе, — добавил он.

— Все равно это все слишком сложно. Тогда нам нужен еще и нож.

— Нож? Зачем тебе нож?

— У нас ведь нет ножей. Чем же мы ее будем резать? Лысый мне сказал…

— Ну ладно, ладно! — нетерпеливо оборвал его Бетке. — Нож так нож. — «Трусы хорошо бы голубые. Или лиловые. Лучше лиловые. Рядом с депо как раз есть магазин. Там можно что-нибудь подобрать. Капо отпустит, куда он денется. А коронку можно продать дантисту, там же, рядом с магазином…» — Черт с тобой, будет тебе и нож. Но на этом — все!

Лебенталь видел, что больше сейчас из него не выжать.

— Ну и, само собой, конечно, буханка хлеба, — деловито произнес он. — Мясо едят с хлебом. Когда?

— Завтра вечером. Как стемнеет. За уборной. Приноси коронку.

— Это молодой терьер?

— Слушай, ты что, вообще рехнулся? Откуда я могу знать? Так себе, не молодой и не старый. А что?

— Если старый, то варить надо дольше.

Бетке, казалось, вот-вот вцепится Лебенталю зубами в глотку.

— Та-ак… А еще какие будут пожелания? — спросил он сдавленным голосом. — Брусничный соус? Икра?..

— Как насчет хлеба?

— Насчет хлеба я тебе ничего не говорил.

— А Лысый…

— Заткнись ты со своим Лысым!.. Там видно будет. — Бетке вдруг заторопился. Ему не терпелось завести как следует Людвига, рассказав ему о трусах. В конце концов, пусть этот кухонный жеребец его откармливает, он ничего не имеет против. А он потом вдруг возьмет и выложит свой запасной козырь — трусы! Людвиг тщеславен. А нож можно стащить. Хлеб тоже не проблема. А собака — никакой не терьер, а всего лишь такса. — Значит, завтра вечером, — буркнул он на прощанье. — Жди за уборной.

Лебенталь отправился обратно. Он все еще не мог поверить в свою удачу. В бараке он, конечно, скажет — заяц. Не потому, что кто-то мог побрезговать собачьим мясом — кое-кто в лагере уже пробовал есть мясо с трупов, — а просто потому, что это маленькое удовольствие — слегка преувеличить успех — было неотъемлемой частью всякого бизнеса. А кроме того, он всегда относился к Ломану с симпатией, и ему хотелось как можно выгоднее обменять его коронку, чтобы это непременно было что-нибудь особенное. Нож легко будет потом продать, а это новый оборотный капитал.

Вечер был сырой, и по лагерю ползли белые клочья тумана. Лебенталь осторожно, крадучись, пробирался сквозь темень в барак. Мясо и хлеб он спрятал под курткой.

Неподалеку от барака он увидел на дороге чью-то тень, которая, словно маятник, раскачивалась из стороны в сторону. Простые заключенные так не ходили. Приглядевшись, он узнал старосту блока 22. Хандке шагал по дороге так, как будто это была палуба корабля. Лебенталь прекрасно понимал, что это означало. У Хандке, который, похоже, где-то крепко выпил, начинался очередной приступ бешенства. Попасть в барак так, чтобы он не заметил, предупредить остальных и спрятать мясо уже было нельзя. Поэтому Лебенталь бесшумно скользнул за угол барака и притаился в тени.

Первым, кто попался Хандке под руку, был Вестхоф.

— Эй ты! — крикнул Хандке.

Вестхоф остановился.

— Ты почему не в бараке?

— Я иду в уборную.

— Ты сам — уборная. А ну иди сюда!

Вестхоф подошел ближе. Туман и темнота мешали ему как следует рассмотреть лицо Хандке.

— Как тебя зовут?

— Вестхоф.

Хандке покачнулся.

— Тебя зовут не Вестхоф. Тебя зовут вонючая жидовская морда. Как тебя зовут?

— Я не еврей.

— Что? — Хандке ударил его в лицо. — Из какого блока?

— Из двадцать второго.

— Этого еще не хватало! Из моего собственного! Сукин сын! Секция?

— Секция «Г».

Вестхоф не бросился на землю. Он остался стоять. Хандке сделал шаг в его сторону. Вестхоф, увидев теперь отчетливо его лицо, хотел было бежать, но Хандке успел пнуть его ногой в берцовую кость. Будучи старостой блока, он был довольно упитан и, конечно, сильнее любого из обитателей Малого лагеря. Вестхоф упал, и Хандке ударил его ногой в грудь.

— Лечь, я сказал! Жид пархатый!

Вестхоф лег на живот.

— Секция «Г» — выходи строиться! — заорал Хандке.

Скелеты высыпали на улицу. Они уже знали, что будет дальше. Кого-то из них изобьют. Каждый раз, когда Хандке напивался, дело кончалось экзекуцией.

— Это все? — пролепетал Хандке. — Деж…дежурный!

— Так точно! — ответил Бергер.

Хандке постоял несколько мгновений, вперив мутный взгляд в размытые туманом шеренги заключенных. Бухер и 509-й тоже стояли в строю. Они уже постепенно начинали вставать и двигаться. Агасфера не было. Он остался в бараке с «овчаркой». Если бы Хандке заметил его отсутствие, Бергер доложил бы, что он умер. Но Хандке был пьян. Впрочем, он и трезвым толком не знал, что у него делается в бараке. Он не любил заходить внутрь, боясь дизентерии и тифа.

— Кто здесь еще отказывается выполнять… мо… мои приказания? — наконец, грозно спросил он. — Жи… жидовские хари!

• Предыдущая
• 27/88
• Следующая