Ужас и страх - Рекшан Владимир Ольгердович - Страница 23
- Предыдущая
- 23/34
- Следующая
Где я? Неизвестно. Но, кроме меня, тут еще имеются мы. Нас бесконечно катят в “Урале”. Никто не рыпается. Все заснули, как только дизельная махина выкатила из городка. Сперва сзади догоняли яркие фары, но скоро огни рассосались, и мы ехали в одиночестве. Или просто все фары выключили для конспирации — все равно небо уже не темнело ночью до упора. Или просто я сам спал и ночь профукал. Теперь явственное утро, а грузовик все остановиться не может. Народ постепенно оживает. Паша с Секой покуда спят, повесив головы, а заминированный Женя продолжает дрыхнуть у откидного борта без задних и передних ног. Не храпит даже, но дышит. После пробуждения мизантропия становится утонченной — ненавидишь людей с особой прелестью. Война войной, только люди достали. Вот их-нас немножечко на войне и поубивают… Я не такая сволочь — это просто пожилые сосуды в башке не хотят просыпаться… Да и лучше, чтобы сон. Вздрогнешь, откроешь глаза — под головой родная подушка, а если повезет — и родная жена для продолжения рода. Однако род продолжен. Потому и война, потому и на войну. Умереть за продолженный род. Что ж, бодрствуем сквозь открытые веки. Придется вспомнить про бессмертие вдоха-выдоха… Серега рядом подоткнул ладошкой свой славянский курносый лик. Бородка, борода молодежная торчит из ладошки в разные стороны. Серега моложав, но по возрасту подошел, а Сека с Пашей подделали паспорта, исправляя возраст до положенных сорока пяти лет… Воины-концептуалисты… Больше никого в кузове не знаю. Нормальные народные рожи, сделанные топором…
Я опять погружаюсь в темноту дремы, в ее бессвязные красные нити и лениво просыпаюсь через сколько-то разом, когда машина резко тормозит. Сека и Паша бодры — их голоса слышны с дороги. Они командуют парадом и откидывают заднюю часть борта. Так удобней сгружать Злягина. Мы с Серегой помогаем, как можем, а заминированный обреченно матерится. Впереди нашего “Урала” грузовичок поменьше. Из него на обочину сбрасывают несколько зеленых ящиков. Ротный, вернувший потерянное было звание, спрыгивает на асфальт после ящиков.
— Блокпост, — говорит, и мы начинаем вертеть головами.
— Где, простите… Блокпост, вы сказали? — спрашивает вежливый Серега.
— Блокпост, я сказал! — Рабинович-Березовский адекватен моменту.
Он целенаправленно шагает в сторону странного вида конструкции, и мы, подхватив винтовки, поспешаем за ним.
— А я не пойду, — ворчит Женя и садится на зеленые ящики.
Бетонные блоки, сложенные “в лапу” наподобие крестьянской избы, оказываются нашей позицией. Внутри валяются пластиковые и стеклянные бутылки.
— Мы, вообще-то, приписаны к парашютной бригаде, — мрачно начинает Сека.
— Теперь никто не приписан ни к чему! — парирует ротный. — Теперь все вперед! Взять врага на штык!
— Что значит “никто не приписан”? — не соглашается Паша. — Мы не пушечное мясо и имеем смысл! Парашюты так парашюты! Сидеть тут на куче говна? Какая отсюда может быть штыковая атака? Куда?
Ротный сбавляет обороты, понимая, что не на тех напал:
— Это все генерал! Это приказ по армии! Мы только винтики войны…
— Шпунтики! — Паша еще не протрезвел до такой степени, чтобы стать покладистым. — Вы почему здесь распоряжаетесь? Нет, мы сами собой распоряжаемся, но хотим знать общий план. Что должны делать? Когда делать? Кто составитель… то есть…
— Генерал Уродов обещал объехать фронт, отслужить молебен и выслушать жалобы. Ваш блокпост, находясь на стыке окопавшихся полков, связывает шоссе, являясь ключом обороны.
— Ах, ключом! — Паше это льстит, и он соглашается за всех. — Ладно! Выполним долг и не посрамим чести.
— Вот и о’кей, — облегченно улыбается Рабинович-Березовский. — У меня еще дел невпроворот. Я же все понимаю и вас специально выбрал из оказавшегося контингента.
— Меня же в госпиталь обещали, суки! — кричит с ящиков Женя.
— Кстати сказать… — начинает Сека, но ротный не дает продолжить.
— Известное дело, какие сейчас госпиталя. Больными и увечными заселяют самый передний край. У меня тут план… — Рабинович-Березовский достает из висящего на плече планшета сложенную в несколько раз карту. — Вот! Сто пятьдесят метров вперед по дороге. Воронка от снаряда. Там ваш больной друг и станет проходить лечение, как живая мина-ловушка.
После этих слов ротный затрусил к грузовику, из которого выпрыгивал. Он бежал, как балерина, вывернув стопы. Свершилось стопроцентное чувство — нам его более не видеть никогда.
Через минуту никого вокруг. Только такое-растакое утро: совсем солнышко проклюнулось над большим ровным полем, обрамленным кудрявыми рощами. За спиной чуть левее дороги ленивый пологий холм приподнял плоскость земли. Птица типа журавль в небе повисла над головой.
— Пойдем, — сказал Паша-Есаул, и мы пошли по шоссе вперед.
Серега всегда любил точность и комментарии. Он считал шаги.
— Сто восемьдесят семь.
— А не соврал, гад! — Паша остановился возле аккуратной воронки, а Сека тут же спрыгнул внутрь.
— Тут уютно.
— Уютно или нет, но приказ есть приказ. — В Пашиной интонации возникли командные обертона.
— Павел, сперва следует назвать командира, — предложил я, чтобы предупредить раздражение.
— Пусть Паша станет командиром блокпоста, а Сека — комиссаром, — поддержал меня Серега.
— Я согласен.
— И я согласен. А Женя будет диктатором авангарда.
— Авангардистом!
— Логично.
Мы вернулись к ящикам уже самоорганизовавшимися. Помогли Злягину подняться и отвели к воронке. Он не сопротивлялся и даже не матерился. Сел в яму и стал думать. Затем пошарил по карманам и достал вставную челюсть.
— Вот она! А думал, что потерял! — Женя воткнул челюсть в рот и повеселел.
Серега спрыгнул к нему и проверил взрывчатку, провода и контакты. Когда-то он учился на инженера, и элементарные знания пригодились.
Снова вернулись к ящикам и перетащили их к блокпосту. Открыли один и обнаружили коробки с патронами.
— Кто знает, как винтовкой пользоваться? — спросил я.
— Элементарно, — ответил Сека. — Дергаешь затвор, укладываешь патрон, задвигаешь затвор, целишься и спускаешь курок.
— А в “яблочко” или под “яблочко”? — интересуется Серега и начинает дробно хихикать, заслоняя рот ладошкой.
— Понятно! — Паша задумчиво прошелся туда-сюда по обочине. — Пора проводить учебные стрельбы.
— Логично, — согласился я.
— Абсолютно логично! — подтвердил Сека.
Серега согласно кивал и смеялся.
— Э-ге-гей! — докатился звериный рев со стороны заминированного Злягина.
Мы юркнули в бетонную “избушку” и прислушались. Через некоторое время рев повторился. Паша скомандовал, и Серега подчинился. Он выскочил на дорогу, упал животом на асфальт и довольно ловко пополз по-пластунски в сторону нашего товарища. Тем временем “э-ге-гей” прилетело в третий раз. Через сотню метров дорога делала легкий изгиб, и росшая на обочине бузина закрывала перспективу. Серега скрылся за бузиной и отсутствовал довольно долго. Мы нервничали. Ждать всегда тяжело. Но рев не повторялся. Наконец Серега показался на шоссе. Он ловко перебирал руками-ногами и скоро дополз обратно. Сел, привалился спиной к укрытию. Вспотел, запыхался, дышал.
— Ну? — Паше не терпелось узнал.
Серега сглотнул слюну и, по-детски улыбнувшись, сказал:
— Женя водки просит.
— Логично, — согласился я.
— Абсолютно, — подтвердил Сека.
— Значит, будет ему водка, — успокоился Паша.
Стрельбы продолжались до вечера. Мы пристреливали шоссе. Пьяный Злягин поднимал из воронки палку с прибитой к ней дощечкой, а мы старались попасть. Но попадали не очень, мазали, а заминированный Женя, человек хотя и пьяного, но неробкого десятка, высовывал голову и торжествующе орал:
— Ну что, суки, убили, гады?!
К началу учений мы с Серегой уже срубили бузину и устроили махонький бруствер у шоссе, используя придорожную канаву как окоп. В ящиках, кроме патронов, обнаружились шанцевый инструмент, аптечка, включавшая в себя и литр спирта. Днем откуда ни возьмись к блокпосту прикатила полевая кухня, точнее сказать, телега, запряженная унылой клячей. Веснушчатый курносый дедок в выцветшей гимнастерке навалил из огромного чана в миски пшенной каши, которая вкусно залоснилась золотом масла. Еще возничий передал командиру Паше рюкзак.
- Предыдущая
- 23/34
- Следующая
