На Новую Землю! - Ушаков Павел Владимирович - Страница 14

• Предыдущая
• 14/19
• Следующая

Не успели еще окончательно расположиться в новом помещении, как к нам уже входят два самоеда и маленький самоединок. Принесли с собой свежий хлеб, только что испеченный. Давно уже мы не лакомились такой прелестью. Самоединку даем баранок. Доволен, но ничего не говорит. Старшие тоже молчат и улыбаются. Закуриваем. Хата заволакивается густым махорочным дымом. Предлагаем немного разбавленного спирта. Выпивают.

— Ну, как, хорошо?

— Цац саво[33].

Понемногу у самоедов развязывается язык. Обычно же они молчат. Первое время их молчаливость действует как-то неприятно, боишься — не обидел ли их чем-нибудь. Самоеды очень любят приходить в гости и подолгу сидят; любят, чтобы их угощали. Но сидят обычно молча и на вопросы отвечают коротко или просто кивают головой. Через несколько молчаливых часов, наконец, собираются уходить:

— Ну, уж я пойду домой, пора.

Иногда просто уходят, ничего не сказав. Это все у них в порядке вещей, но нас сначала сильно удивляло, затем свыклись и не обращали внимания.

— Прошлым рейсом ездил на большую землю в Архангельск, — первым на этот раз начинает рассказывать молодой самоед с довольно тонким лицом, лишенным всякой растительности.

— Понравилось?

— Цац саво.

Далее рассказал, что видел, как растут дрова (т. е. деревья) и много оленей без рогов (т. е. лошадей) и т. д.

Самоедские собаки (фот. автора).

Самоеды с Новой Земли — наиболее культурные из своих одноплеменников и в этом отношении они далеко ушли от самоедов Печорской тундры. Они хорошо знают, что черным ящиком можно получить фотографическую карточку — точное свое изображение. И когда мы одного из них сняли, то другой тотчас принес свою фотографию и живо начал объяснять нам, как снимали его. И даже больше, они знакомы с гидроаэропланом и один самоед совершенно спокойно согласился испробовать свою участь на этой чудовищной машине[34]. После полета остальные самоеды сейчас же окружили своего смельчака. Но последний ничего не сказал, кроме своей обычной фразы:

— Цац саво.

Но о многих простых и самых обыденных вещах они часто не имеют никакого представления.

Дети самоедов обычно играют в свои собственные игры, которых не знают наши дети. Они устраивают маленькие чумы и юрты[35], изображают по своему охоту на белого медведя и т. д. При чем собаки в этой игре принимают самое живое участие и наравне с ними разделяют их общую радость. С самых малых лет самоедские дети постепенно привыкают к ружью. Самоед без ружья — уже не самоед. Самоеды отличные стрелки, при чем великолепно стреляют не только мужчины, но и женщины.

На память о себе самоеды сделали нам трубки и мундштуки из моржовых клыков. Их работа несколько грубовата, но в то же время со вкусом. Не нужно забывать, что для этой цели они имеют лишь нож и напильник. На трубках вырезали голову оленя, сову, белого медведя и гольца и сделали ряд соответствующих надписей. Лучшим мастером среди них считается Михаил Вылка — родственник Ильи Вылки, знаменитого художника из Белушьей губы.

27 сентября. Вчера в Поморскую губу ненадолго зашел „Мурман“ — небольшое гидрографическое судно, ведшее этим летом опись западных берегов Новой Земли. На берег съехала шлюпка с матросами и проводником береговой промерной партии Пашкой Коноваловым. Последний — один из наиболее известных русских промышленников, почти под ряд 15 лет прозимовавший в разных местах на Новой Земле; отлично знает каждый мыс и островок и не раз купался в воде во время рискованных охот. Пашку самоеды уважают, как товарища и знатока. Теперь ему надоело промышлять и он поступил на судно. С ним его брат — Иван Коновалов, тоже видный промышленник.

Русские промышленники на Новой Земле (фот. Ю. Чирихина).

На Новой Земле, если можно так выразиться, существует несколько старых „династий“ русских промышленников. В большинстве случаев все это выходцы из Шенкурска Архангельской губернии: Журавлевы, Коноваловы, Воронины… Еще их отцы впервые начинали пробовать свое счастье на Новой Земле. В Поморской губе долгое время жил русский промышленник Князев, хорошо знающий условия этого края, и только нынешним летом временно уехал обратно в Архангельск. Уже пять лет на Новой Земле безвыездно промышляет Конушенко, который сюда попал совершенно случайно. Раньше он никогда не занимался промыслами, но теперь здесь он вполне акклиматизировался и постепенно сделался одним из лучших промышленников. По внешнему виду он сильно опустился и не скоро узнаешь его прошлое. Как промышленник очень смелый и не раз хаживал один на Карскую сторону. Вспоминаю первую с ним встречу. Это было еще в 1923 году, когда мы стояли в переузье Маточкина Шара на барже, которая была завезена сюда „Купавой“ при постройке радиостанции. Здесь мы работали над течениями и производили драгажные ловы. После работы сидели в маленькой каюте и обменивались впечатлениями. Вдруг над нашими головами по железным листам палубы мы услышали незнакомые шаги. Для нас это было очень странно, так как уже в течение недели мы привыкли никого не видеть, кроме себя. Послышался лай собак. Странно, что бы могло это быть? Сначала показываются слизкие, мокрые пимы, затем в нашу каюту вваливается огромная малица. В нашем помещении становится сразу тесно. Из расспросов узнаем, что это русский промышленник Конушенко, недавно приехавший на Новую Землю. Теперь он собирается один идти на карскую сторону на остров Пахтусова, который лежит миль на 80 к северо-востоку от Маточкина Шара.

— Там я думаю из плавника построить хижину и прозимовать. Плавник должен быть. Возможно, будет удачный промысел, обычно на о-ве Пахтусова много белых медведей, встречаются олени, много песцов. Только вот уж поздно, не знаю, сумею ли добраться до него во-время.

По дороге с ним случилось несчастье — у м. Хрящевого наскочил на мель, карбас опрокинулся и все вещи подмокли. Сам сильно простудился и теперь его поминутно забирала лихорадка. Хотя 1923 год был исключительно благоприятный в смысле льда, но в такое позднее время идти уже не безопасно.

Вышли посмотреть его суденышко — небольшой карбас, нагруженный до верху всякими вещами. Поверх всего собаки всевозможных мастей и размеров. С противоположного берега слышен чей-то заунывный вой. Я это что еще такое?

— У мыса Хрящевого у меня выскочила одна собака.

— Она у вас пропадет.

— Никогда, она все время бежит за мной. А теперь я возьму ее обратно на карбас.

В карбасе он одной рукой умеючи разнимает кучу сцепившихся собак и быстро их размещает, вернее, раскладывает по определенным местам. Все собаки слушаются с первого слова.

Несмотря на наши советы не идти больным в такую позднюю пору на Карскую сторону, он двинулся все-таки дальше и постепенно его маленький серенький парусок потерялся в вечерней мгле.

— Разве не хватает промысла вблизи Маточкина Шара? — спрашивали мы его.

— Нет, хватает, но на Карской стороне интереснее.

Во всем этом есть что-то джек-лондоновское, для многих может быть непонятное.

Вечер. Вне дома темно. Свежий норд-вестовый ветер. Валит хлопьями снег. У крыльца бесконечный лай самоедских собак. Из-за темноты и сильного снега „Мурмана“ не видно, но отчетливо видно мигание штагового огня. Пашка Коновалов сидит у нас в гостях и подолгу рассказывает о своих былых похождениях. После каждого крепкого выражения для большей ясности поминутно сплевывает, но в гостях соблюдает свой этикет — плюет не на пол, а на собственный сапог.

• Предыдущая
• 14/19
• Следующая