Белокурый циклон - Рэйтё Енё - Страница 30
- Предыдущая
- 30/36
- Следующая
Эвелин грустно взглянула на профессора.
— Вы в этом уверены, сэр?
Решимость профессора несколько поколебалась.
— Во всяком случае… вы должны будете обосновать… — начал он неуверенно, — но, даже если мы и заедем, скажем, в Конго, то уж никак не до Кейптауна… и вообще… Короче говоря, я не возражаю, поехали!…
…Профессор сидел на верблюде с таким суровым видом, словно руководил карательной экспедицией. Еще больше портило ему настроение то, что кишевшие в шерсти верблюда насекомые, судя по всему, жаждали проанализировать состав крови известного исследователя сонной болезни. Он сидел на верблюде, покачиваясь в такт его шагам, и с горечью размышлял о том, что ради гуманизма и спасения чьей-то там чести он все едет и едет, едет и страдает. Впрочем, фактически положение вещей выглядит, пожалуй, гораздо проще.
Он — пусть немного напыщенно, но, в общем-то, повинуясь вечному закону тяготения к прекрасному полу — последовал, без всякого смысла и цели, за красивой женщиной в Сахару. Просто, поскольку он ученый и лорд, его поступок, ничем по сути дела не отличающийся от стандартного набора выходок влюбленных, требует более сложного и не столь унизительного объяснения.
— Рег-лакк! Рег-лакк!
Перешедший на рысь верблюд повернул голову и так ткнул лорда в грудь, что у того на миг перехватило дыхание.
— Рег-лакк! Рег-лакк!
Профессор потерял очки, но даже не попытался остановиться. С момента отъезда из Парижа больше было потеряно.
После того как верблюд еще пару раз толкнул его в грудь, профессор выпрямился в седле и от этого сразу почувствовал себя сильнее и значительнее.
— Рег-лакк! Рег-лакк!
К чести профессора надо сказать, что Рансинг, несмотря на свой жеребячий возраст, гораздо хуже справлялся с тяготами путешествия. До него скоро дошло, что верблюдов не зря называют кораблями пустыни, поскольку вскоре у него появились явные симптомы морской болезни. От пыли нещадно щипало в глазах, и по временам ему казалось, что больше он не выдержит и минуты.
У Эвелин был уже небольшой опыт, к тому же женщины вообще легче приспосабливаются к тропикам, так что она относительно бодро ехала рядом с проводником.
В лучах заходящего солнца тени от барханов, ряды которых уходили, казалось, в бесконечность, делали пустыню похожей на гигантскую шахматную доску, испещренную темными и светлыми клетками.
— Мы не поедем обычной дорогой, мадемуазель, — проговорил вдруг Азрим, их проводник.
— Почему?
— Аллах пожелал, чтобы вы подарили моей дочке амулет, и он же избавил вас от большой беды тем, что вы обменялись сумками и должны были вернуться. Дома я узнал, что сегодня ночью много дурных людей собрались, а потом стали лагерем У колодца на караванном пути, ведущем в Марбук. Среди этих людей был и тот, который вчера интересовался вами и, обманув меня, выведал, что мадемуазель собирается в Марбук.
Эвелин чуть не вывалилась из седла.
— Я думаю, что они устроили засаду, чтобы ограбить и убить вас. Но мы поедем другой дорогой — через солончаки. Это не длинная дорога, только плохая и немного опасная. Все же я думаю, что это лучше, чем быть убитым.
Конец беседы слышали и подъехавшие поближе Рансинг и Баннистер.
— Они все-таки нашли меня! — чуть не плача, воскликнула Эвелин.
— Кто они? — спросил лорд.
— Союз бандитов и шпионов. Тех самых, из-за которых была устроена облава.
Лорд задумался.
— В Марбуке вы действительно собираетесь передать конверт в должные руки?
— Да.
— И, если нужно будет что-то выяснить, с чистой совестью предстанете перед полицией?
— Разумеется.
— Хорошо, — кивнул лорд, — тогда мы поступим именно так, как предписывает нам гражданский долг. Мы известим полицию, что она может схватить всю эту опасную шайку у колодца на дороге в Марбук.
Все удивленно уставились на профессора.
— Если вы сдадите конверт и вам нечего бояться, — объяснил лорд, — то почему бы не спровадить эту банду мерзавцев туда, где ей и положено быть? Мистер Рансинг с трудом выдерживает эту скачку, мы же с мисс Вестон лучше приспособились к ней, так что, мне кажется, разумнее будет, если молодой человек вернется и даст знать полиции о том, что мы услышали.
Рансинг не стал особо возражать — особенно после того, как Эвелин заявила, что для нее эта услуга будет стоить не меньше, чем если бы он стал сопровождать ее до самой цели.
— Заблудиться вы не можете, — сказал Азрим. — Вам надо все время ехать спиной к заходящему солнцу, пока вы не увидите отроги Большого Атласа, а потом держать путь прямо на них.
Рансинг попрощался с ними и, обливаясь потом в своем красочном наряде, затрусил назад, спиной к солнцу…
— Рег-лакк! Рег-лакк!
Они все подгоняли верблюдов. Кроваво-красные и лиловые тени все гуще заполняли промежутки между барханами. В пыльном, вонючем воздухе трудно было дышать.
Этот едкий, отдающий сероводородом запах солончаковых болот становился все сильнее и сильнее. Баннистер недовольно погладил подбородок.
— Опять забыл побриться… — пробормотал он, но, перехватив взгляд Эвелин, немедленно умолк.
В конце концов, разве несессер не с ним! Лежит в одном из тюков на несущем бурдюки с водой верблюде! Когда они прибудут в оазис, он побреется, что бы там ни творилось вокруг…
Вторую сумку профессор не выпускал из рук ни на минуту.
Пустыня, где кости стольких людей, убитых во имя кровной мести, смешались с мелким песком, навела и Эвелин на мысль о жестокой, по древним образцам, расплате.
Она приняла решение рассчитаться с несессером.
Да! Здесь с ним будет покончено! Его поглотят блуждающие пески Сахары, поглотят вместе с платяной щеткой, кремом для бритья и лезвиями.
Вероятно, Отелло подкрадывался к Дездемоне так же коварно и ловко, как, немного отстав от профессора и проводника, подкрадывалась к верблюду Эвелин. И вот уже сверкнул нож убийцы и под его лезвием лопнул один из ремней. Надрез… Еще один… Едва слышный шорох, с которым мерзкая вещь свалилась в мягкий песок, и маленький караван уходил все дальше и дальше…
Лорд был настолько поглощен своими мыслями, что ничего не заметил. Эвелин бросила взгляд назад. Теперь уже только она одна могла бы заметить вдалеке крохотную, неподвижную точку…
Несессер остался в пустыне. В нем остался «Дремлющий Будда», а в Будде — драгоценный камень ценой в миллион фунтов.
Рансинг старался вернуться поскорее в город. Было жарко, как в аду, пот заливал глаза, его мутило, у него болела голова, и ныла каждая косточка. В седле его удерживали лишь воспоминания о времени, проведенном в Мюглиам-Зее.
Все — таки здесь, в Сахаре, люди относятся друг к другу гораздо лучше… Интересно, дядя Артур сошел с ума или покончил самоубийством? Во всяком случае, стоило бы посмотреть, что там происходило после свадьбы. Вероятно, улыбку невесты, так напоминающую оскал уволенного в отставку японского министра, делало хоть сколько-нибудь сносной лишь ощущение близости алмаза. А потом бывшая девица Воллисгоф со своей изумительной улыбочкой и опустив, наверное, глаза покинула прежнюю девичью комнату и направилась в спальню.
И вот тогда-то! О! Дядя Артур дорвался наконец до статуэтки!
Он унес ее в самый дальний угол парка, большой дугой обогнув окна полуподвала, в котором Виктория, жена садовника Кратохвила, проводила время с певцом Вильгельма Телля, господином Макслем, обсуждая, надо полагать, разные творческие проблемы. И вот наконец… наконец при свете карманного фонарика он хлопнул «Дремлющего Будду» о край фонтана.
Будда разлетается вдребезги, из эмалированной коробочки сыпятся нитки, наперсток, ножницы. Дядя Артур ищет… ищет и ищет и…
Эдди задрожал.
Боже, до чего же чудесно в Сахаре!
Как все в мире относительно. Воспаленные глаза и пятидесятиградусная жара могут выглядеть приятным времяпровождением по сравнению с такой вот женитьбой.
Солнце зашло. На пустыню опустилась чудесная, звездная африканская ночь…
- Предыдущая
- 30/36
- Следующая
