Африканское сафари - Вагнер Зденек - Страница 5

• Предыдущая
• 5/63
• Следующая

Я бы еще долго разглядывал гостей, если бы меня не отвлек Джума:

— Бвана, мы нашли какую-то могилу. Там яма, а в ней кости. Но без тебя мы ничего не трогали.

Мне пришлось покинуть масаев. Я извинился и попросил Панго напоить всех чаем и свежим молоком. Воины с удовольствием устраивались в тени огромной акации, под которой был разведен костер: чай они очень любят.

Пока я говорил с масаями, а Панго и Мули ставили палатки, Джума осматривал участок. Он решил начать с мачо,[13] Местные жители назвали этот холм «глазом» потому, что оттуда прекрасно видны все окрестности. С вершины холма мой помощник заметил небольшое углубление, похожее на лежбище гиены. Спустившись, Джума обнаружил полуразрытую могилу, около которой действительно были видны следы гиен и нестерпимо воняло гнилью.

— Возьми палку и попробуй поковырять — предложил я, когда Джума привел меня на место и закрыл нос воротом расстегнутой рубашки.

— Ну и вонь! — ужаснулся юноша, пытаясь разрыть яму палкой.

С таким инструментом ничего не сделаешь. Немного поразмыслив, мы решили принести из лагеря лопаты. Я приказал Джуме и Мули продолжить работу, а мы с Панго направились к проповеднику.

Лютеранин искренне обрадовался, увидев меня. Я снова вынужден был участвовать в церемонии приветствия. Чтобы не терять время на здорованье со всеми женами проповедника, я предложил ему поговорить под деревом-«храмом», расположенным примерно в четырехстах метрах от дома. Там можно было не опасаться, что нас кто-либо побеспокоит, в том числе и стаи мух, обитающих в жилище любого масая.

Несколько минут ушло на то, чтобы уговорить хозяина поступить так, как я предложил. Наконец мы пришли к «храму» и сели на камни. Не успел я начать разговор, как масай протянул мне маленький сюрприз — еще одну гильзу, на которой я сразу заметил хорошо знакомый двойной след от ударника.

— Это мои воины нашли на твоем участке, бвана, — объяснил он.

— Ты знаешь, кто стрелял?

— Тот человек, который жил у Луки. Поскольку мне хорошо известно, что без твоего или моего разрешения никто не может здесь находиться, я послал своих воинов сказать Луке, чтобы этот человек немедленно покинул нашу землю. В ответ Лука только рассмеялся, а его гость нацелил на моих людей ружье. Поскольку в наших краях ни у кого нет ружья, значит, эти патроны могут принадлежать только ему.

— А что было потом? Как поступили твои воины?

— Они ушли, бвана. Они все рассказали мне, и я решил ждать твоего приезда, потому что не знал в точности, кто прислал этого человека, — Проповедник посмотрел на меня так, словно просил прощения.

— А что случилось с Лукой? Говорят, леопард задрал его сына. Ты знаешь, как это произошло?

— Я знаю, что сын Луки был убит, но сделал это леопард или кто-то еще, я точно не могу сказать. Вскоре после этого твой дом сгорел, а Лука и тот второй, Моллел, исчезли. Они сбежали ночью, потому что никто из нас не видел, как они уходили. Они украли все инструменты. Когда я был на твоем участке, то увидел, что там ничего не осталось.

— И все-таки я не могу выбросить из головы этого леопарда! Почему он начал есть людей, если до этого никого не трогал? А у вас он не воровал коз и овец?

— Да, своровал и пропал… — Проповедник помолчал немного и, моргнув своим белым, слепым глазом, продолжил: — Думаю, нам удалось его отравить. Хотя прошло уже почти три месяца, а мы не можем найти тело этого чуи… — Он еще немного помолчал, поковырял палкой песок, затем снова повернулся ко мне, — Все началось под Рож-дест-во, — Это слово он произнес по слогам, — Однажды рано утром мои люди обнаружили четырех задранных коз и пять овец. Шестую овцу этот дьявол уволок. Судя по следам, чуи был не очень большой. Мы нашли дерево, на котором он сожрал овцу. Поскольку чуи не доел ее, мы решили добавить в останки яд. Кроме того, мы пожертвовали еще одной задранной овцой, которую тоже отравили и повесили на дерево недалеко от нашей деревни, чтобы леопард не трогал живых коз и овец. Мы повесили тушу повыше, чтобы она не досталась фиси.[14] Не знаю, задрал ли чуи еще каких-нибудь овец, но ту, что мы повесили возле деревни, он не тронул. Он вообще больше не появлялся — ни у нас, ни в других деревнях. Как сквозь землю провалился. Возможно, отравился ядом и где-то умер… Всю ночь я молился Богу, — сказал лютеранин, подняв глаза от земли, — чтобы он защитил нас от этого дьявола. Мне кажется, Господь услышал меня и избавил нас от леопарда. Ведь только Он всемогущ… — Эти подробности не относились к делу, но только я раскрыл рот, чтобы задать очередной вопрос, как проповедник продолжил: — К тому же был праздник, праздник Иисуса. Он умер за нас, а потом воскрес — об этом нужно помнить всегда, нужно учить этому людей, а главное — возносить хвалу Господу. Я убежден, что это был знак Божий. Это Он забил скотину, которая превратилась в рождественский ужин. Так мы прославили Иисуса. Всем понравилось мое объяснение. И то, что чуи бесследно исчез.

— Ты прав, вождь. Но я хотел бы задать тебе еще один вопрос: не появлялся ли здесь примерно месяц назад какой-нибудь музунгу?

— Появлялся, бвана. это было больше месяца назад, через две недели после Рождества. В воскресенье я, как обычно, проповедовал в деревне вождя Торроко, и посреди проповеди вдруг раздался шум мотора. Люди, которые приехали в автомобиле, не стали ждать окончания службы. В машине сидели какой-то музунгу и африканец по имени Моллел. Они искали Луку. Сказали, что едут из города и должны передать ему какие-то вещи. Знаешь, бвана, когда я вижу музунгу, я предпочитаю не вмешиваться. Я подумал, это ты послал его сюда, потому и не стал задавать вопросов.

— Я тебя не виню, ведь ты не знал, что он чужак. Было ли у них оружие?

— Я не обратил внимания, бвана, — ответил масай, немного подумав, — Автомобиль остановился в стороне.

— Как выглядел этот музунгу? Во что он был одет? — поинтересовался я.

— Он вылез из белого «Лендровера». Он был фупи[15] и кипара,[16] курил, на нем были грязная рубашка, шорты и высокие ботинки. На руке я заметил татуировку, но что она изображала, я не понял, потому что он стоял в стороне.

— А на какой руке была татуировка, в каком месте, ты не помнишь?

— Подожди, бвана, — снова задумался мой собеседник, — Кажется, она была на руке, в которой он держал сигарету. Рисунок был большой, — Проповедник провел пальцем по своей руке.

— И что же было дальше? — спросил я в надежде узнать подробности.

— Потом они уехали. Через два дня мы узнали, что Моллел остался у Луки, а белый уехал. Похоже, он там долго не задержался.

— А вы видели этот автомобиль еще раз?

— Нет, бвана, точно не видели. Но музунгу мог уехать ночью или по другой дороге.

В этот момент я заметил, что Панго несет нам из деревни чай. Последний раз, когда я пил чай у проповедника, меня прохватил сильный понос, поэтому я отказался от своей чашки, объяснив, что из-за принимаемых мною лекарств мне нельзя молоко. Дело в том, что заварку масаи засыпают не в воду, как европейцы, а в молоко. Оно очень жирное, и у человека, не привыкшего к такому напитку, после первой же чашки случается расстройство желудка. А когда я вспоминаю, в какой антисанитарии готовится этот чай, мне и вовсе становится дурно.

После разговора с лютеранином все окончательно прояснилось. Нам следовало немедленно разыскать Луку: только он поможет разгадать тайну сгоревшего дома и леопарда-людоеда.

— Спасибо тебе, вождь, за информацию и гостеприимство, — с улыбкой сказал я, вставая, — Обещаю вернуться к тебе, когда разузнаю, что случилось с Моллелом и Лукой. Кстати, я привез сахар и соль для жителей твоей деревни. Панго уже выгрузил мешки, они там, у забора. Будь здоров. Надеюсь, скоро увидимся.

• Предыдущая
• 5/63
• Следующая